— Ты в жизни не встречала ничего подобного летнему ирландскому дождю. — Он протянул руку. — Идем со мной.

Служанки Грейстоунса обменялись взглядами, говорящими, что хозяин сошел с ума. Но Эмерелд, облаченная в новое бледно-зеленое платье из муслина, радостно улыбнулась:

— На сегодня достаточно, дамы. Я собираюсь поиграть на улице под дождем.

Через дверь кухни они вышли на улицу, взявшись за руки.

— Садись на ступеньки, — пригласил Шон. Когда она повиновалась, он скинул сапоги и встал на колени, чтоб освободить ее от обуви. — Под ирландским дождем надо ходить босиком, это одно из правил. — Сбросив ее туфли, он поднес ее ножки к губам.

Эмерелд затрепетала от этого милого жеста. О'Тул рывком поставил ее на ноги.

— Мы должны мчаться, как сумасшедшие, и увертываться от капель, пока не добежим до конюшен. Ты готова?

— Готова, милорд!

Они пустились бегом через двор, смеясь, пронеслись через конюшню и остановились у другого выхода, ведущего на луг. Шон изучающе посмотрел на зеленый муслин, прикрывающий ее плечи и грудь.

— Ты уверена, что увернулась от всех капель?

— Да, я совершенно сухая, — заявила Эмерелд.

— Отлично. А теперь мы погуляем.

Рука в руке они вышли на луг. Но не прошли и ярда, как густая зеленая трава намочила их до колен.

— Чувствуешь, какой мягкий и теплый дождь? — Они молитвенно подняли головы. — Лови его ресницами, пусть он стекает у тебя по носу.

— Это волшебно, я чувствую его запах, — воскликнула Эмерелд, высунула язык и поймала каплю.

— Вкусно?

— Восхитительно, — объявила она.

Шон поднял ее руку и вдохнул аромат влажной кожи, потом провел языком от запястья по внутренней стороне руки к локтю, слизывая дождевые капли, сбегающие тоненькими ручейками.

— Ммм, мокрая от дождя кожа опьяняет. Попробуй, — предложил он.

Молодая женщина бросила на него призывный взгляд из-под ресниц, и ее язык коснулся его шеи в открытом вороте намокшей рубашки. Руки графа сомкнулись на ее ягодицах, он прижал ее к себе, а его член увеличивался в размерах и становился все тверже.

— Под дождем все растет, — прошептал он.

— Я же говорила тебе, что это волшебство. — Эмерелд выскользнула из его объятий и, танцуя, пошла по лугу, утопая по плечи в полевых цветах.

Шон посмотрел ей вслед и бросился вдогонку. Поймав Эмерелд, он толкнул ее в густую траву и лег сверху.

Она рассмеялась ему в лицо, с каждой минутой любя его все сильнее.

— Потряси плечами. Ты должна вымокнуть с головы до ног.

Эмерелд потрясла не только плечами, и Шон округлил глаза в насмешливом одобрении.

— А теперь ты, — приказала она, и он стал кататься с ней по траве до тех пор, пока Эмерелд не оказалась сверху.

Он жадно прижимался к ней всем своим телом, пока оба они не задохнулись от желания.

Эмерелд не хотела, чтобы эта игра закончилась. Шон опять мог жестоко над ней подшутить, неожиданно остановиться и оставить ее опустошенной. Ей хотелось, чтобы на этот раз он перестал себя сдерживать. Она поняла его игру. Стоило ей перейти в наступление, как Шон отступал. А если ей сделать шаг назад, не вызовет ли это обратную реакцию?

— Шон, ты не отведешь меня в сад?

Его глаза, серебристые, как поливающий их дождь, взглянули на нее с неприкрытым желанием. Он смотрел на ее роскошную вздымающуюся грудь. Эмерелд задыхалась от страсти, от жгучей жажды ощутить его внутри себя. Всего лишь мгновение назад она извивалась от его прикосновений. Какого черта эта женщина предлагает прогуляться в саду?

С нежным и очаровательным терпением, которого он на самом деле не испытывал, Шон отозвался:

— Когда ты так мило просишь, разве я могу тебе в чем-то отказать? Я с огромным удовольствием отведу тебя в сад.

Он повел ее через луг, по широким газонам Грейстоунса в великолепный сад. Намокшие розы слегка опустили головки. Но стоит выглянуть солнцу, как они поднимут свои венчики и бесстыдно выставят напоказ свою красоту.

Эмерелд шагнула под раскидистые ветви молодого бука, укрывшего ее от дождя.

— Не двигайся, — приказал Шон.

В обрамлении листьев она казалась очаровательным духом воды. Он дотянулся до ветки и резко встряхнул ее. На молодую женщину обрушились мириады капель, и ее смех зазвучал как серебряный колокольчик. Когда они проходили мимо роскошных клумб, запах оказался настолько сильным, что опьянил их.

Шон нагнулся, сорвал цветок наперстянки и поднес крошечную чашечку к губам Эмерелд, чтобы она смогла выпить из нее. Захваченная шаловливой игрой, Эмерелд устремилась к пруду и наклонилась, чтобы сорвать водяную лилию. Ее лепестки, изогнутые, как бокал, переполнял дождь. С игривым смехом она вылила воду на Шона.

Не медля ни секунды, он нагнулся следом за ней и с громким победным криком высоко ее поднял. Прижавшись губами к ее уху, он прошептал:

— А теперь начинается самая интересная часть. Мы будем насухо вытирать друг друга.

О'Тул донес ее через парадный вход до самой лестницы. Не отрывая губ от ее уха, он хрипло прошептал:

— А теперь обними меня своими влажными ногами.

Эмерелд послушалась, ее мокрые руки обвивали его шею, а ноги сомкнулись вокруг бедер. Не разрывая тесных объятий, Шон поднялся по лестнице и задержался у двери в свою спальню, чтобы открыть ее.

Эмерелд подняла голову, чтобы они могли смотреть друг другу в глаза.

— Разве я не должна сейчас двинуть тебя в живот, плюнуть в глаза и оставить за дверью на добрых два часа?

Но юмор оставил его. Он приблизил к ней лицо, не отрывая глаз.

— Нет! Ты подаришь мне все, что я захочу. — О'Тул шумно захлопнул за ними дверь босой ногой и усадил ее посреди комнаты на ковер. — Не двигайся!

Он раздвинул шторы на высоких окнах. Небо очистилось, и позднее солнце хлынуло в комнату. Шон принес стопку полотенец и бросил на пол. Он старательно вытер волосы Эмерелд, и они упали ей на плечи тысячами мелких колечек.

Эмерелд гипнотизировали его продуманные движения. Он не спешил, и казалось, что Шон следует определенному плану, придуманному для их наслаждения. Он неторопливо снимало нее одежду: расстегнул верх ее муслинового платья, абсолютно мокрого и прилипшего к телу, медленно стянул его с груди. За платьем последовала ставшая прозрачной сорочка. Шон спустил одежду до талии и голодными глазами смотрел на ее груди.

Ничем не стесненные, они бесстыдно рванулись вперед, влажные и блестящие от дождя. Под взглядом Эмерелд он снял одну кожаную перчатку, и она решила, что Шон потянулся за полотенцем, но обе его руки забрались к ней под юбку и медленно двинулись по ее мокрым ногам и бедрам. Коснувшись обнаженных ягодиц, он ближе прижал ее к себе и опустил голову, чтобы языком собрать влагу с ее грудей.

Рот Шона приблизился к соскам, а руки пробрались к ее лобку. В то самое мгновение, когда он жадно припал к ее груди, большие пальцы рук раскрыли влажные створки у нее между ног. Он почувствовал, как задрожало ее тело от его прикосновений. О'Тул слегка дохнул па твердые шарики сосков и увидел, как они напряглись еще сильнее.

— Женщину возбуждает, когда мужчина запускает руки ей под платье. Ей кажется, что он совершает нечто непристойное, и это заставляет ее почувствовать себя развратной.

Эмерелд задохнулась, когда он провел пальцем между нежными лепестками ее лона. Шон совершенно прав. Он непристоен, а она развратна. Ей уже хотелось закричать от возбуждения, но знание, полученное от праматери Евы, подсказало, что все еще только начинается.

Очень нежно Шон ласкал ее языком, пробуя на вкус, скользя от горла к пупку. Потом его рот опять завладел ее грудями. А в это время два его больших пальца, один в перчатке, другой нет, по очереди описывали круги вокруг розового бутона, притаившегося среди влажных черных кудрей внизу ее живота.

Эмерелд тихо стонала, пока Шон играл ее телом и пробуждал в нем ощущения, о которых она не смела и мечтать.

Подчинив свое тело его губам и рукам, женщина выражала свое наслаждение с таким изумлением, что Шону стало ясно: никогда раньше она не испытывала удовольствия. Дикая дрожь пробежала по его телу. Ее мужу досталась ее девственность, но он так и не стал ее любовником.