- А как твои белочки? - спросила мама.

- Нет белочек. В прошлом годе ещё не стало. Наверное, застрелили всё-таки те мужики... Я хоть просила Колю, чтоб он их поберег, но, видно, застрелили. Время такое, не только белочек убивают...

- У меня вот внука убили, - горько согласилась мама.

- Сколько годков-то было? - переключилась на чужое горе тётя Анфиса.

- Двадцать один... Зарезали на улице. Ничего не взяли, просто зарезали...

- Господи, что же делается-то...

Далее до города ехали молча. Мы высадили тётю Анфису прямо у дома. После долгих «спасиб» она вдруг наклонилась в салон и сказала:

- А тех двух мужиков потом нашли замёрзшими. Пьяные замёрзли. И ружьё при них.

- Она кто? - спросил водитель, который не знал историю тёти Анфисы.

- Мать солдата, - ответил я на все вопросы.

ПЕРВОЗВАННЫЙ

(Ангелы плачут)

А всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое.

Мф. 7, 26-27

Приносили к Нему и младенцев, чтобы Он прикоснулся к ним; ученики же, видя то, возбраняли им. Но Иисус, подозвав их, сказал: пустите детей приходить ко Мне и не возбраняйте им, ибо таковых есть Царствие Божие. Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него.

Лк. 18, 15-17

1

А еще было небо. Серое, как мамины глаза. И у Андрейки они тоже были серые. А ещё были Ангелы. Андрейка видел Ангелов. Ангелы же умильно радовались, что он не видит страшного рычащего сонма бесов, заполняющего пространство в поисках легкой добычи. Андрейку бесы боялись и держались в стороне, потому что, как и по возрасту, так и по состоянию души, мальчик был безгрешен. В свои пять лет Андрейка слыл в поселке «блаженным», обычно он смотрел на небо, наблюдая, как «работают», а правильнее сказать, служат Ангелы.

Одетый в вечное драное пальтишко, из-под которого торчала грязная изношенная футболка, - и не потому, что мать, Алевтина Сергеевна, не следила за сыном, просто ничего другого одевать он не хотел. Зимой и летом - в кедах и спортивных штанах. Стирала она ночами, украдкой, но менять одежду сын не хотел. Уж вырос давно из всего, но упрямо надевал прежнее. Сменить согласился только кеды.

- Давай обновы купим? - уговаривала мать.

- Зачем? - удивлялся мальчик с такой искренностью, что на глаза матери наворачивались слезы. Она отворачивалась, уходила, шепча: «Горе ты мое луковое или радость?»

Андрейка же выходил на крыльцо любоваться Ангелами, и ничего большего в жизни ему не хотелось, ничто не радовало.

- Эй, Андрейка - юродивый! - смеялись, пробегая мимо, ребята.

- Конечно, - соглашался мальчик, - меня же родили.

И слово «юродивый» теряло свой «уродливый» смысл. Что ему до смысла, если смысл происходящего больше абсурден, чем разумен. А вот Ангелы - они серьезную службу несут, как солдаты. Каждый на своем посту.

- А вон тот бережет колокольню старого храма. Надо ее отремонтировать, подновить, - говорил Андрейка окружающим, - а то Ангел печальный и плачет.

Мать, Алевтина Сергеевна, женщина лет сорока, но уже сломанная современной рыночно-райской жизнью и преждевременной смертью пившего последние годы мужа, удрученно вздыхала. Андрейку она наивно считала Божиим наказанием, точно Бог может и хочет кого-то наказывать. Она не ведала, что любовь Божия выше наказания, ибо и Своего Сына Он пожертвовал ради спасения людей. Зато Алевтина Сергеевна знала, что Андрейку надо вовремя забрать с улицы, накормить, защитить от насмешек часто черствых, а то и жестоких сверстников и особенно подростков. Потому что в этом мире нельзя быть не как все... И нельзя видеть Ангелов. Во всяком случае, простому смертному.

Но всколыхнулся весь поселок, когда упала-таки заросшая травой колокольня. Услышали тогда в жуткой тишине Андрейкин лепет:

- Ангел всё равно остался, он плачет. Ему это место беречь надо.

И вспомнили вдруг, что не раз уже предупреждал мальчик про колокольню, стали вспоминать, о чем ещё говорил.

Ангелы же печалились: не знал Андрейка, какой тяжелый дар ему достался. Святые от такого отмаливаются, просят Бога забрать его. А тут младенец невинный. Но и бесов Андрейке видеть случалось. Редко, но метко.

Как-то у вновь открытого сельского ларька Андрейка грыз леденец, подаренный сердобольной старушкой, и увидел, как подходит за очередной бутылкой водки сосед, что жил через улицу, Иван Петрович. Мальчик даже отпрыгнул от него.

- Дядя Ваня, не ходи сюда, за тобой чёрт идет и радуется. Страшный такой.

- А как же твои Ангелы, чего они его не прогонят? - вполне добродушно ухмыльнулся пьяница.

- Не могут, вы же сами туда идёте, сейчас бутылку травленой водки купите и пойдете помирать. Ангел-то вон далеко идёт, плачет.

- Так уж и плачет.

- Так и плачет. Сильно. Как мама, говорит когда про папу, безутешно.

Иван Петрович вдруг остановился, задумался, красные глаза его заметно увлажнились. Он стал смотреть на грязные свои резиновые сапожищи. Крупные слезы оставляли на них заметные пятна.

- Не понимаешь ты, Андрейка, - в сердцах вскричал он, - душа просит! Рвет душу! Никакого житья! Одна-й только боль и осталась. И пустота поганая...

- А вы, дядя Ваня, Ангелов слушайте.

- Так это только ты у нас можешь. А я глухой, слуха у меня с детства нет. Даже под гармошку не могу...

Продавщица недовольно высунулась в окно:

- Эй, малец, ты мне клиентов не отбивай. Ваня и вчера эту водку брал, не помер, как видишь.

- Так это вчера было, тетя, а сегодня... Сегодня за ним сам черт идёт. Пойду я подальше, пахнет от него.

- Ещё бы не пахло, - по-своему поняла торговка, - уж какой день запоя у него.

А вечером Иван Петрович умер прямо на крыльце своего дома. Не дошёл за очередной дозой. Тут уж продавщица Антонина на весь околоток завопила, что смерть ему Андрейка «наговорил», «да и колокольню он уронил», стояла ведь сто лет, ну мало ли что коммунисты из неё клуб делали да забросили. Остановили Антонину благообразные старушки, что собирались вечерами в молельном доме, потому как ни храма, ни священника в посёлке не было.

- Уймись, оглашенная, - цыкнули на нее, - парень не в себе, но без зла он. Его слушать надо. Не купил бы Петрович твоего пойла - сейчас бы жил и здравствовал, а завтра его на деньги администрации зароют, и всё, никакого спасения. Как самоубийцу хоронить будем, мы уже письмо руководству написали. Неча ему делать в одной земле с православными христианами. На окраине зароем, и на том пусть радуется, что земле предадим.

Антонина смутилась.

- Да я ничего. Блаженный ваш Андрейка, точно - блаженный. А водка, бабы, может, и действительно паленая. Гасиф её неизвестно откуда везёт.

-То-то! - бабы отступили. - Пожгём ещё твоего Гасифа. А ты без работы не останешься. В собесе вон место есть, за стариками ухаживать. Уж и платить будут не меньше, и работа богоугодная.

2

Уходя на работу, Алевтина Сергеевна оставляла Андрейку именно на этих бабулек - «Божьих одуванчиков». И знала наверняка: если не в тепле (где ж Ангелов смотреть, как не на улице?), но накормлен.

- Андрюша, помолись с нами: - звали старушки.

Мальчик охотно шёл в молельный дом и первым начинал молитвы, причём правильно и по канону, хотя кто его учил? Видимо-таки, Ангелы. Бабульки почти рыдали, подпевая «Ангеле Божий, хранителю мой святый...» Затем шел к иконе каждого святого, пропевая: «Моли Бога обо мне, святый угодниче Божий...»

Бабка Серафима всё его спрашивала:

- Андрюша, а какие они, Ангелы?

- Разные, - рассудительно отвечал мальчик.

- Светлые?

- Светлее солнца.

- Ой, чудно!

- А Михаила Архистратига ты вида́л? - акнула в конце.

- Ну вон же, на иконе, - с улыбкой кивал Андрейка.

- Так на иконе я и сама угляжу, а вот увидеть бы наяву.