- Вот, Коля, сколько у тебя гостей, - приговаривала тётя Анфиса, раскладывая для них еду.

А Коля в тельняшке и десантном берете улыбался всем с фотографии на памятнике.

Но собаки, не дождавшись своей порции, вдруг опрометью рванули, петляя по узким проулкам мёртвого города. К могиле Коли приближались два мужичка в тёмных тулупах. У одного из них в руках было ружьё. Второй пьяно похохатывал, часто махая рукой в сторону тёти Анфисы. Оба они перебивались случайными заработками в ритуальном сервисе, а в эту зиму подписали договор на отстрел бродячих собак. И хотя полагалось это делать ночью, потому как такую работу должны выполнять лишь специальные службы, им нравилось разудало бродить по кладбищу с оружием днём, тем более что в такие морозы, кроме тёти Анфисы, никого здесь не было.

- А белочек на целую шубу, - лопотал Пушинский, тот, что был без ружья.

- Всякая копейка в кассу, - соглашался Трокин, который был в этой команде за главного.

- Деньги и «пузырёк» надо с хозяйки взять. Вот я в перестройку дурак был, в свой завод ваучеры вложил, а он обанкротился. А хозяйка наша, проныра, в землю для мёртвых. Кто ж знал, что время такое урожайное будет, - кивнул Пушинский на бесконечную рябь могильных холмов.

- Тише, балабол, - рыкнул Трокин, - живность спугнёшь. Вон, собаки уже рванули. Чуют нас за километр, а мы всего-то штук пять подстрелили. Смотри на столике у неё сколько белок, дробью можно всех разом накрыть.

Подошли к оградке и остались в пяти шагах наблюдать, как снуют вокруг тёти Анфисы юркие зверьки. Птицы же с разумной предосторожностью взлетели на ближайшие ветки, и только воробьи серыми пулями воровали со стола крошки.

- Так, бабка, сейчас ты тихо встанешь и свалишь отсюда, - глухо, но очень зло сказал Трокин.

- Только тихо, а то, белочки-собачки, мы и тебя тут убьём, - подражая напарнику, добавил Пушинский.

Тётя Анфиса посмотрела на них с мудрой печалью в глазах.

- Меня уж давно убили, - сказала она. - Но если вы хотите, я уйду.

- Давай-давай, - Пушинский глазами указал в сторону автобусной остановки.

- Нас на слезу не пробьёшь, - пояснил Трокин, - у самих жисть собачья, так что вали, бабка, но тихо, зверей своих не пугай.

Тётя Анфиса положила орден в сумку, что-то шепнула Коле и поднялась со скамейки. Белки, точно в недоумении, прекратили свою суету и на какое-то время замерли. А когда она сделала шаг за оградку, тут же рассыпались по ближайшим стволам, пушистыми комками уходя к вершинам сосен.

- Твою мать, - выругался Трокин.

- А твою? Твою мать это бы огорчило, - сказала ему тётя Анфиса.

- Пошла вон, ведьма старая, ты ещё будешь меня учить. Видать, своего плохо учила, раз теперь по кладбищу шарахаешься!

- Иди, бабка, пока мой напарник стрелять не начал, - подтолкнул её на тропинку Пушинский. - Знала ведь, старая, что разбегутся.

- Знала, - не стала скрывать тётя Анфиса, - но вы же мне уходить сказали... - и направилась в сторону остановки.

Трокин вслед ей грязно и многоэтажно выругался. Пушинский достал из-за пазухи чекушку.

- Слышь, Жень, ты когда-нибудь об опытах академика Павлова читал? - спросил он, сделав пару глотков и передавая бутылку напарнику.

- Какого ещё, на хрен, академика? - Трокина не отпускала злоба.

- Ну, белочки-собачки, он эксперименты над животными ставил, особенно над собачками. Так вот, эти эксперименты показали, что у всех тварей есть условные рефлексы. За столько лет, я думаю, и у наших белочек-собачек они выработались. Так что завтра ты придёшь сюда без пяти девять, заляжешь вон за тем памятником, и пали в своё удовольствие.

- А ты? - подозрительно взглянул на товарища Трокин.

- А я пойду на остановку, задержу бабку, а то, если она сегодня не помрёт, завтра восьмичасовым снова здесь будет. Как тебе идея?

- Посмотрим, - отпил свою долю Трокин. - Если не получится, я тебя вместе с твоим академиком дробью нафарширую.

- Получится, ты только не нажирайся с вечера, а то руки трястись будут.

- Сам не наешься...

* * *

Переночевали в избушке у сторожа и в предвкушении завтрашней охоты не напились. Утром Трокин выдвинулся на позицию, а Пушинский пошёл на остановку.

Подойдя к могиле Коли, Трокин оторопел. На месте тёти Анфисы сидел одетый по-летнему солдат. Трокин не склонен был верить в мистику, скорее - в «белую горячку», но на всякий случай скользнул взглядом по фотографии на памятнике. «Нет, не тот», - отлегло от сердца.

- Э, боец, ты тут дуба не дашь? - Как можно развязнее спросил он. - Какого ты тут сидишь, сохнешь?

- Тебя жду, - спокойно ответил солдат, и Трокин с ужасом констатировал, что пар у него при этом изо рта не идёт.

- Ну и зачем? - скривился Трокин, нащупывая предохранитель.

- Поговорить надо, - услышал Трокин за своей спиной и, вскинув ствол, резко повернулся. Рядом стоял ещё один солдат. Он был постарше, лет тридцати, голова в бинтах, словно он только что пришёл из госпиталя. Да и форма его отличалась от той, что была на первом. Напоминала совсем о другой войне.

- О чём говорить-то? - прищурился Трокин, из последних сил сохраняя самообладание.

- О белочках-собачках, - эту фразу произнёс третий боец, который неожиданно появился рядом с первым. Он был в шинели и в... папахе с красной лентой наискосок.

- У вас, господин хороший, мама есть? - спросил неведомо как возникший четвёртый, одетый в форму штабс-капитана белой армии.

- А как, - выдавил Трокин, - родила же.

- Родила, к сожалению, - с издёвкой согласился штабс-капитан.

- Вы, мужики, наверное, ряженые, но у меня-то в руках ТОЗ, двенадцатый калибр, - неуверенно предупредил Трокин.

- В руках у тебя ружьё мы видим, в голове вот ничего не видим и в сердце, - сказал красноармеец.

- Ты же понимаешь, стрелять тут бесполезно, - снова заговорил первый.

Трокин начал отходить в сторону, стараясь всех четверых держать на прицеле.

- Вы мне тут хоть чё говорите, а крыша у меня на месте, и если вас эта бабка наняла, то номер не прошёл. Я всё равно сюда вернусь...

- Тро-ки-и-ин! - это крикнул запыхавшийся Пушинский, что бежал по кладбищенской аллее. - Дё!.. Дёргаем отсюда! С бабкой целый взвод ветеранов приехал! Эти!.. Афганцы, мать их!.. Она - мать их! Дёргаем!

- Ты чё, не врубаешься, меня тут тоже в кольцо взяли.

- Кто? - остановился Пушинский, который не видел никого, кроме пятящегося Трокина.

- Рефлексы твои, придурок!

- Это... Пошли, пошли отсюда от греха подальше, - потянул напарника за рукав Пушинский.

Так и пошли они в сторону нового кладбища, поочередно озираясь. На новом кладбище всегда можно было тяпнуть рюмку-другую в компании Василия. Трокин, смачно приправляя речь нецензурщиной, рассказывал, с кем ему довелось сейчас повстречаться, а Пушинский с опаской поглядывал на товарища, сетуя на то, что в рукаве у него нет заветной чекушки. Когда скрип снега под их ногами и матерки Трокина растаяли в морозном воздухе, на столик у Колиной могилы соскользнули белки. Условный рефлекс был устойчив. А потом на аллее появилась тётя Анфиса, как всегда - абсолютно одна. Да и кто в такой мороз поедет на кладбище?..

* * *

Мы подобрали тётю Анфису на остановке. Что-то в этот день у автобусников не срасталось. Рейсы задерживались. Мы же ездили проведать отца, бабушку и недавно убитого племянника Алёшу. В машине было свободное место, и мы позвали тётю Анфису к себе. Не привыкшая быть кому-то обузой, она долго отказывалась, но потом, узнав мою маму, всё-таки согласилась.

- Только до города меня подбросьте, а там я сама, - переживала она.

- Двадцать седьмой год на кладбище ездишь? - уточнила моя мама, которая знала её ещё по работе в областной больнице.

- Да, вот новый начался... В этом-то году хоть тепло зимой. В прошлом страшные морозы были. Я одна на целый автобус как барыня ездила.

- Каждый день? - спросил я.

- Два дня не ездила. Болела сильно.