— Все великие революции в мире осуществлялись потому, что новое общество задолго до своего полного развития проникло во все поры и расщелины старого общества и укрепилось в его почве всеми своими корнями.
Жорес не стал детально вдаваться в дело Мильерана, ибо личность этого лжесоциалиста и его деятельность защитить было трудно, если не невозможно. Он рассматривал вопрос о правительстве Вальдек-Руссо в принципе.
— Мы знаем, что в буржуазном обществе не все наши противники одинаковы. И если мы поддерживаем министерство, то не ради него самого, а ради того, чтобы на его место не стало другое, худшее министерство. Поэтому вопиющую несправедливость совершают те, кто ставит нам в вину ошибки правительства, поддерживаемого нами лишь как меньшее зло.
Я глубоко убежден, — продолжал Жорес, — что наступит час, когда объединенная, крепко организованная социалистическая партия отдаст приказание одному или нескольким ее членам вступить в буржуазное правительство с целью контролировать механизм буржуазного общества, с целью насколько возможно противодействовать реакционным стремлениям и способствовать осуществлению социальных реформ.
Такой час действительно наступил. Сначала социалистические реформисты пошли по этому пути, отказавшись от борьбы за социализм. Но после второй мировой войны во многих странах в буржуазных правительствах стали участвовать и коммунисты. Однако их действия служили подсобным средством в осуществлении революционной программы в новых условиях. Но деятельность Мильерана явилась прецедентом не для второго опыта, а для первого. Поэтому защита казуса Мильерана, несмотря на все красноречие Жореса, оказалась все же безуспешной.
Потом Жореса сменил Гэд. Он сначала поблагодарил Жореса за правильную и умелую постановку вопроса и стал защищаться от обвинений в связи с делом Дрейфуса. И здесь схоластический «марксизм» Гэда сразу обнаружил свою несостоятельность. В то время когда всем во Франции уже давно стала ясна подноготная дела Дрейфуса и только кучка клерикалов и шовинистов еще бесплодно упорствовала, настаивая на его виновности, Гэд заявил, что дело Дрейфуса «было и осталось загадкой».
Гэд правильно оценил общую опасность казуса Мильерана, но снова, в который раз, не предложил никакой практической политики.
— В современном обществе, — говорил Гэд. — ничего не изменилось и ничего не может измениться до тех пор, пока не будет уничтожена капиталистическая собственность и не будет заменена собственностью социалистической. Эти основные мысли, вот уже двадцать лет вколачиваемые нами в головы всех французских рабочих, должны остаться единственной путеводной нитью сознательного пролетариата и усвоены теми, которые еще стоят в стороне, не озаренные светом социалистического учения. Это наша единственная задача.
Так Гэд снова показал бесплодность своей справедливой критики мильеранизма, ибо он ничего не предлагал взамен. Жорес в конце своей речи высказал нечто такое, что сразу подняло его над сектантской линией Гэда. Во имя дела социальной революции Жорес призвал к единству всех французских социалистов, он говорил, что в рамках единой партии, в атмосфере товарищеских отношений можно решить и вопросы тактики. Гэд ничего не ответил на это предложение, и рабочим-социалистам, собравшимся на ипподроме в Лилле, оставалось самим решать, что же им делать дальше. В мае 1901 года в Лионе собрался следующий конгресс социалистов. Он тоже считался объединительным, хотя гэдисты вообще не явились на этот конгресс. Снова обсуждался казус Мильерана. Бланкисты потребовали исключить министра из партии. Жорес к этому времени уже достаточно убедился в том, что дело Мильерана приносит много вреда социализму, он уже не раз открыто осуждал действия Мильерана. Но все же он по-прежнему считал, что в принципе участие социалиста в буржуазном правительстве допустимо в особых случаях и что правительство Вальдека, как меньшее зло, следует поддерживать. Отказ от такой поддержки Жорес считал помощью врагам республики. Поэтому его сторонники предложили резолюцию, не исключавшую Мильерана, но в то же время снимавшую ответственность за поступки Мильерана с социалистов. Министру как бы предоставили отпуск из партии. В результате бланкисты тоже покинули съезд.
Конгресс решил создать Французскую социалистическую партию. Новая партия оказалась рыхлой, федералистской организацией, опорой реформизма и министериализма. Однако она пользовалась поддержкой социалистических группировок Франции.
Гэдисты и бланкисты в сентябре 1901 года создали свою партию — Социалистическую партию Франции. Образовалось две партии с очень сходными названиями, но с различными тенденциями, В отличие от жоресистской партии партия гэдистов имела крайне узкую и жесткую политическую линию. Эта доктринерская линия по-прежнему была далека от жизни, партия Гэда оказалась неспособна по-марксистски ответить на проблемы, возникавшие в жизни Франции в начале XX века. Она не давала массам никакой практической программы, ограничиваясь революционными фразами. Влияние ее падало, в глазах многих рабочих непримиримость Гэда выглядела лишь выражением глубокой враждебности к социалистическому единству.
Дело Дрейфуса, казус Мильерана оказались серьезным испытанием для французских социалистов. В стране возникло такое положение, что, будь у рабочих Франции единая, организованная марксистская партия, они смогли бы несравненно более эффективно использовать политический кризис. На пороге Франции уже стояла тогда задача социалистического переворота. Но никто из вождей французских социалистов: ни Гэд, ни Жорес — не смогли распахнуть дверь перед ней. Особенно велика ответственность Гэда, ибо он ведь считал себя революционным марксистом. Но ограниченность этого пуританина французского социализма толкала его на превращение социалистической партии в секту, отгородившуюся от жгучих проблем жизни завесой псевдореволюционной риторики.
Жорес сделал неизмеримо больше в достижении практических результатов. Он страстно добивался единства, он наносил беспощадные удары реакционной военщине и клерикалам. Но он искал при этом удобных путей, более легких, доступных. Склонность к оппортунизму, порожденная идеализированием событий и людей, не позволила ему твердо взять в руки обоюдоострый меч слова и дела революционного действия.
Грехопадение Мильерана, которое Жорес освятил своим авторитетом, оказалось пагубным примером практического применения отступнических идей немецкого ревизиониста Бернштейна. Но, как ни парадоксально, Гэд, этот суровый ортодокс-марксист, не проронил ни слова против Бернштейна, а единственным французским социалистическим лидером, осудившим позорное отречение от революционного знамени марксизма, был Жан Жорес! Как он противоречив, этот большой и сложный человек! Несколько лет в международном социалистическом движении шли бурные споры вокруг казуса Мильерана и поведения Жореса. В этой дискуссии сказал свое слово и Ленин. Он считал недопустимым ставить на одну доску Жореса и Мильерана, говоря, что различие между ними «очень велико». Ленин решительно выступал против людей, «затвердивших антижоресистские словечки» и отвергавших в принципе участие социалистов в буржуазно-демократическом правительстве при любых условиях. Однако Ленин считал, что «республика во Франции была уже фактом и никакой серьезной опасности ей не грозило». По мнению Ленина, Жорес ошибался, переоценивая угрозу республике. Что касается субъективных мотивов Жореса, стремившегося спасать республику, то их Ленин не ставил под сомнение. Он был убежден в искренности и честности Жореса.
Между тем начиная с сентября 1900 года, когда Жюль Гэд получил в свое распоряжение от миллионера Эдвардса газету «Пти су», против Жореса развертывается на ее страницах беспощадная борьба. Часто гэдисты и бланкисты были правы, осуждая примиренчество и всепрощающий туманный оптимизм Жореса. Но каким тоном это говорилось! Какие отравленные стрелы вонзались в широкую спину Жана! Насколько легче ему было, когда однажды на трибуне палаты на него обрушились кулаки графа де Берни! Теперь ему доставалось от людей, отдавших свою жизнь служению тому же социалистическому идеалу, от друзей, от единомышленников. Эта враждебность, вызванная различием взглядов, характеров, темпераментов, а часто и недоразумениями, азартом спора, поражала Жореса в самое сердце.
