– Не помню, – привычно сказал он.

– Вот и славно, вот и хорошо, – заторопилась она. – Что плохое забыл – это хорошо. К чему оно тебе, плохое?

Он согласно кивнул. Записал в свою жизнь еще и мать с ее мужем. Потом пришел и этот человек. В возрасте, седой как лунь, страдающий одышкой. Пришел вечером, одетый в штатское, темные брюки и свитер домашней вязки, а когда представился прокурором, Ивана даже затрясло. Отшатнулся, побледнел.

– Иван Александрович, да что это с тобой? – Тяжелый вздох, дружеское похлопывание по плечу. – Ну-ну. Успокойся. Сколько лет мы друг друга знаем? Ты ж ко мне еще юнцом зеленым сразу после юрфака определился. Я ж тебе сам целевое распределение подписывал. В родной район. Неужели и меня не помнишь? Я ведь тебе вроде крестного отца. Да и родного тоже. Хе-хе.

– Извините, – ему по-прежнему было страшно. Прокурор!!! Нет!!! – Извините.

– Ну понятно. Не помнишь. Эх! Цыпин я. Владлен Илларионович Цыпин. Начальник твой. Лучший ты у меня следователь в районе, Ваня. И не скажу «был». Не дождешься. Замены тебе нет. Так-то.

– Владлен Илларионович… – Это же невозможно выговорить! Или язык заплетается от страха? Надо попробовать еще раз. – Владлен Илларионович, боюсь, что я больше не смогу работать. Я ничего не помню.

– Ну-ну. Вспомнишь. Должен вспомнить. Обязан. Ты помнишь, как звонил мне в тот день, когда исчез?

– Звонил? Я? Откуда?

– Ваня… Ты уж прости старику фамильярность, десять лет тебя пестую. Так вот, Ваня, у тебя был мобильный телефон… – (Да, у него обязательно должен быть мобильный телефон! И отличный аппарат! Со множеством функций!) – Подарок на тридцатипятилетие. Следователь должен иметь связь. Скинулись на юбилей, подарили. Дорогой, последняя модель. Так ты мне позвонил и сказал, что вычислил того человека. Надо только кое-какие данные проверить. Кто он, Ваня?

– Какой человек?

Цыпин тяжело вздохнул:

– Ну-ну. Совсем, значит, плохо. Эх! Но верю я в тебя. Вспомнишь. Дело увидишь и вспомнишь. Этот злодей уже лет восемнадцать у нас в районе орудует. Первый труп нашли, когда ты еще школу заканчивал.

– Женский? – еле слышно спросил он.

– Женский. Ну слава тебе! Вспомнил?

– Смутное что-то. И сколько их было?

– Нашли десять. Два мужика, остальные женщины. Раны характерные. Последний примерно полгода назад. Я еще, когда тебя в район вытребовал после института, знал: ты найдешь. Способный ты, Ваня. Да что там! Талантливый! Я потому на многое и глаза закрывал.

– На что?

– К чему о плохом? – махнул рукой Цыпин. – Забыл и забыл… И вот ты его действительно нашел. Ведь ты сам посуди: столько времени в нашем районе маньяк орудует! Делу-то, что у тебя в сейфе лежит, ни много ни мало восемнадцать лет! Уже местная достопримечательность маньяк этот. Как совещание, так другим награды, а мне ворох оплеух: а вы не рассчитывайте ни на что, у вас, Владлен Илларионович, в районе маньяк, вот посадите его, тогда и наградим. Ну, вспомнил, Ваня?

– Нет, – он с сожалением покачал головой.

– А хоть что-нибудь помнишь? Последнее что было?

– Бутылки.

– Пил много? – сочувственно спросил прокурор. – Ну, это ты любил. Бывает.

– Нет. Пустые бутылки. Без этикеток. Много. В ряд.

– Вот оно, значит, как, – напряженно сказал Цыпин. – Значит, ты и его нашел. А я не верил, что в нашем районе… Эх-эх… Никто не верил, кроме тебя. А ты нашел.

– Кого?

– Подпольный цех по производству паленой водки. У тебя последнее время два важных дела было: маньяк этот и водка. То есть я не про питие твое. Хотя, чего греха таить, осуждал. Но за талант все тебе, Ваня, прощал, даже в преемники хотел рекомендовать. Старый я уже. Да-а… Ты уперся, что заводик этот не где-нибудь, а у нас под носом. В самом городе. А ведь область – она большая. Значит, нашел. Где, тоже не помнишь?

– Нет.

– Значит, там они тебя и саданули по башке. А потом опоили. Ну что, будешь работать?

– Не могу.

– Брось, Иван Александрович! Я тебе говорю: брось это, – сердито сказал Цыпин. – Кем я тебя заменю? Ну кем?

– Я все забыл. Ничего не помню о своей прежней работе. Кажется, я должен подать… Как это называется? – Он поморщился. – Прошение об отставке, да?

– Забыл, как называется? Вот и не вспоминай. Не будет тебе отставки. Я понимаю, что ты теперь человек больной. Возможно, что и придется тебя отпустить, раз все позабыл. Но я тебя Христом Богом прошу: приди на работу. Только два дела закрытых от тебя хочу: вспомни, кто этот маньяк и где подпольный цех по производству паленой водки. Или найди их снова. Вот это сделай – и с миром иди.

Цыпин широко развел руками. Иван согласно кивнул:

– Хорошо. Я приду.

– Вот и ладненько. Был бы ты здоровый, я бы тебе, как начальник, приказал: «Цыц! На работу шагом марш!» И дел бы на тебя, милок, навесил. Ох и навесил! А может, ты притворяешься? Ну-ну… Шучу… Иди, отдыхай.

– Спасибо. То есть слушаюсь.

– Молодец! Ох, Ваня, Ваня, понимаю я теперь, за что так любят тебя бабы! Хорош. Отъелся, отоспался. Хорош. Красавец. Ну не можем мы без тебя. Никак не можем!

Потом Цыпин подмигнул и таинственно сказал:

– Может, сигаретку хочешь? Не дают небось, а? Закурим?

– Я не курю.

– Бросил, значит? Молодцом! А я вот не могу. Может, и мне стоит глотнуть того зелья, которым тебя траванули, а? Забуду о вредных привычках. Ну-ну. Шучу. – И после паузы: – А может, ты и с бабами завязал?

Про баб он вспомнил потом. Когда в больнице появилась молодая, высокая – под стать ему и очень красивая женщина. Правда, проникла она за больничную ограду тайком и все время оглядывалась. Нашла его в саду вечером, когда эта Зоя с детьми уже ушла. Подкралась неслышно, присела рядышком на скамейку, прижалась крепким, стройным телом. Его обдало жаркой волной. Вот такие женщины ему всегда нравились, это точно!

– Ваня, Ванечка, а говорят, ты все забыл…

Уж этого он не забыл. Горячих, сладких поцелуев, от которых закружило всего, завертело. Мял руками ее тело и не мог оторваться. Потом увидел совсем близко загадочные, цвета воды морской глаза. Окунулся в них, поплыл, словно на ласковой волне закачался…

– Ну, как меня зовут? Ну как?

Он смотрел, не отрываясь. И, кажется, вспоминал. Такую женщину забыть невозможно. Вот это его!

– Оля.

– Ха-ха! Раньше Олесей звал. Оля! Ха-ха! Лучше уж тогда Аленой.

– Так ты не Ольга? – удивился он. Выходит, показалось?

– Ну, Мукаев, ты даешь! Ты из чьей постели в то утро выпорхнул, когда памяти лишился?

– Ты кто?

Она разозлилась:

– Ваня, ты это брось! У нас с тобой любовь не первый год. Олеся я. Леся. Ох. Все равно тебя люблю!

Оглянувшись, не видит ли кто, она снова принялась его целовать. Горячо, жарко. Гладила его плечи, пальчиками забираясь за ворот больничной пижамы, нежными губами трогала волосы на груди. Потом зашептала:

– Соскучилась… А здесь никак нельзя?

– Где здесь? – хрипло спросил он. Жар уже затопил его целиком, руки налились силой. Взять бы ее сейчас и…

– Ха-ха! Где! На мягкой травке! Ванечка… Ваня…

– Постой…

– Ладно. Постою. Когда выйдешь отсюда, ко мне придешь ночевать?

– Где ты живешь?

– Ноги сами приведут. Или это, – она горячей ладошкой игриво провела по ширинке. Лукавые глаза цвета морской волны вспыхнули, заиграли. Он тут же подумал о юге, о жарком солнце, о пляже. Белоснежный шезлонг под ярким зонтом, а на нем это стройное загорелое тело. И снова поцелуи, жаркий шепот: – Ванечка, Ваня…

Всю ночь он не мог успокоиться. Значит, кроме жены была еще и любовница. Это нормально. И понятно теперь, почему эта Зоя показалась ему чужой. Любил он не ее, а другую женщину. Частенько ночевал у нее. Любовница, значит. И не первый год. Да, надо было там, прямо на мягкой травке.

Может, никто бы и не застал. Хотя… чего стесняться, весь город, наверное, и так знает про эту Лесю. Что ж, запишем в память и ее, красавицу-любовницу. А адресок как-нибудь сообразим. Хорошо, что он следователь. Удобно. Так будет гораздо проще разобраться с человеком, который напичкал его этим зельем. Найти и убить.