— Оставь нас одних, — сухо сказал Акитада. Тамако вздрогнула, глаза ее сузились. Она поджала губы и вышла.

Ёсико стояла посреди комнаты, очень симпатичной комнаты, как отметил про себя Акитада, оглядывая ширмы, всевозможные расписные коробочки, лакированные шкатулки для хранения швейных и письменных принадлежностей, бамбуковую полку со свитками для чтения и обклеенные бумагой двери. То, что она была так равнодушна к удобствам, еще больше разозлило Акитаду. Глядя в ее заплаканное раскрасневшееся лицо, он холодно произнес:

— Я не стану удерживать тебя силой под этой крышей. Однако в этом вопросе Тосикагэ с Акико оба принимают мою сторону. Я с трудом представляю, чем твое пребывание в их доме может быть лучше и приятнее, нежели необходимость уживаться со мной.

Ёсико смотрела на него, и слезы снова медленно потекли по ее щекам. Голос ее дрожал, когда она прошептала:

— Я знаю. Спасибо тебе, Акитада.

Он отвернулся, блуждая взглядом по сторонам и пытаясь найти какие-нибудь слова, потом наконец сухо сказал:

— Так уж получается, что я никак не могу доказать тебе, что забочусь только о твоих интересах, и, естественно, мне очень больно это осознавать. Но если ты решишь остаться, то я выдвину одно условие. Я не потерплю, чтобы твои дела вставали между мной и Тамако. Ты меня поняла?

Она всплеснула руками, и в этом жесте читалась мольба.

— Я… я не хотела… Прости!.. — И она горько расплакалась. Сквозь ее рыдания он едва мог разобрать слова: — Прости меня, я обещаю слушаться тебя впредь. — Она склонилась перед ним, беззвучно плача.

Акитада представлял себе, чего стоило ей это обещание, он даже слегка смутился, ему стало не по себе из-за того, что по его милости сестра превратилась в такое вот жалкое слезящееся создание. И не важно, что он добился этого словами, а не побоями — результат-то был одинаков.

Он вернулся к гостям в мрачном настроении. Тосикагэ стоял перед свитком, на котором был изображен мальчик со щенками. Он только пытливо посмотрел на Акитаду, но тактично не стал мучить его расспросами про Ёсико. Вместо этого он сказал:

— Акико говорит, это работа Ноами. Что вы думаете о нем?

Чтобы как-то скрыть горечь, Акитада даже разговорился:

— Замечательный художник, но как человек он мне не понравился. Во-первых, невыносимо груб, во-вторых, есть в нем что-то неприятное. Не знаю, говорил ли я вам, какую отвратительную картину ада нарисовал он в монастыре, где была убита жена Нагаоки.

— Нет, вы не говорили. Ну надо же, какое совпадение! Видимо, он действительно становится очень популярен. Должно быть, его заказчики видят в этом творении величайшую художественную оригинальность. Ну а ширму-то он для вас нарисует?

Акитаде очень хотелось, чтобы его жена стала обладательницей самой красивой в столице ширмы, даже если для этого пришлось бы заплатить непомерно огромную сумму человеку, к которому он питал инстинктивное отвращение, но он колебался с ответом.

— Не знаю. Меня прямо отталкивает сама мысль о том, что надо будет еще раз посетить его мастерскую. Я не суеверен, но когда находился там, меня не покидало какое-то странное ощущение чего-то зловещего.

Тосикагэ усмехнулся:

— Да, я встречался с ним. Думаю, он и впрямь сошел бы за демона.

Акико громко зевнула и поежилась.

— Как вы можете так спокойно болтать?! Здесь же такой холод!

Тосикагэ бросился надевать на нее стеганый жакет.

— Уже поздно, и Акико устала, — сказал он извиняющимся тоном. — Если у нас все улажено, то мы могли бы пойти домой.

Акико действительно или очень устала, или ей хватало сообразительности не заводить больше разговор о возлюбленном Ёсико. Опершись на руку мужа, она на прощание помахала брату.

Ахитада немного посмотрел им вслед и потом вернулся в свою комнату. Угли в жаровне окончательно истлели, и было холодно. Голова по-прежнему раскалывалась, и он подумал, не заболел ли. У него не было сил даже позвать Сэймэя. К тому же старик и так натрудился за день. Накинув на плечи еще одно кимоно, он сел за письменный стол и попытался сосредоточиться. Разговор с женой и сестрой, как он и боялся, вышел скверным. Он считал свой гнев оправданным после того, как Тамако приняла сторону Ёсико, и все же его почему-то страшила встреча с женой.

Воображение его разыгралось. Он пытался представить, что теперь сделает или скажет ему Тамако после того, как он выдворил ее из комнаты сестры. Мысли его прервало тихое поскребывание в дверь.

— Войдите! — отозвался он, в душе посылая гостя ко всем чертям.

Это была Ёсико. Со смиренным поклоном она сказала:

— Прости, что помешала.

Она осторожно вошла, уткнувшись взглядом в пол. Судорожно переведя дух, она подняла на брата глаза.

— Я глубоко сожалею, что причинила неприятности вам с Тамако. Вспомнив, что ты приходишься мне старшим братом, я вынуждена признать, что забыла о своем долге перед тобой как перед главой семьи. Акико и Тамако обе напомнили мне о том, что до тех пор, пока я не замужем, я должна хранить верность своей семье. Я обещаю, что буду соглашаться со всеми твоими решениями относительно моего будущего и буду жить в этом доме столько, сколько ты позволишь. — Она снова тяжело перевела дыхание и потянулась к рукаву. Дрожащими пальцами она извлекла оттуда письмо. — Это для Кодзиро. Ты можешь прочесть. Там объясняется, почему я не могу выйти за него замуж. Ты передашь ему письмо?

Акитада смотрел на продолговатый кусок бумаги так, словно это было нечто раскаленное и огнедышащее. Он восторжествовал над ее волей, силой вынудил ее нарушить слово, данное Кодзиро, но вкус этой победы был горше пепла в остывшей жаровне. Отказаться же от своих суждений он тоже не мог. Этот человек в тюрьме был попросту неровня и не пара его сестре. Он раздумывал так долго, что рука Ёсико задрожала и письмо выскользнуло у нее из пальцев. Он поймал его на лету и убрал к себе в рукав.

— Конечно, передам, — хрипло сказал он. — Я… мне очень жаль, Ёсико, но он уже знает об этом, потому что я ему это уже сказал. Я бы хотел, чтобы все было по-другому. Ты должна понять…

Она без единого слова поклонилась и вышла.

Акитада достал из рукава письмо. Оно было не запечатано. Легкий, изящный почерк Ёсико выдавал руку женщины благородной и образованной. Как мало он, оказывается, знал о сестре! Ему сейчас вспомнилось, как он обещал ей помочь выйти замуж за человека, отвергнутого матушкой. Какое глупое обещание, данное из любви к младшей сестренке, несколько лет назад соединившей их с Тамако! Ему стало не по себе, и, положив письмо на стол, он принялся расхаживать по комнате.

Она вдруг показалась ему слишком тесной, стены словно давили на него, усиливая головную боль. Он распахнул ставни и вышел в сад. Снег растаял, и ему было видно рыбок под толщей воды в крошечном прудике. Когда он наклонился собрать с поверхности сухие листья, прямо к руке его метнулся карп. Он пожалел, что ему нечем их покормить, только смотрел, как они тыкаются ему в пальцы своими жадными ротиками. Эти прикосновения нагнали на него какую-то щемящую тоску. Вот и отец, наверное, так же стоял когда-то здесь, одинокий и отстранившийся от всех, кто его окружал.

Когда он вернулся в кабинет, так и не избавившись от головной боли, его там уже ждали Тора и Гэнба. Поглощенный своими мыслями, он не сразу заметил, что они уселись подальше друг от друга.

— Пришли доложить, господин, — натянуто сообщил Тора.

— Ах, ну да, актеры… Вы нашли их?

— Нашли, господин, — ответили оба хором. Только Гэнба прибавил: — Они упражняются в одном тренировочном зале у реки. Мне повезло, и я познакомился с его владелицей.

Тора неприлично закряхтел.

— Да бросьте вы говорить об этой чокнутой тетке! Ничего-то она не знает, зато одна из девчонок Уэмона обещала встретиться со мной сегодня вечерком. — Тора улыбнулся, поглаживая усы. — Попытаюсь разнюхать что-нибудь про их ведущего актера Дандзюро. Уж больно он подозрительный тип.

Акитада переводил взгляд с одного на другого, пытаясь вникнуть в смысл их речей. Постепенно он заметил между ними что-то неладное. Они старательно избегали смотреть в сторону друг друга. И это такие-то неразлучные друзья! Что же могло произойти между ними? Он поймал на себе выжидательный взгляд Торы и припомнил его последние слова.