«Да что же это за наказание? Вымерли эти автобусы, что ли?!» — Дмитрий так яростно сжал зубы, что где-то за ушами хрустнуло.

Улица была пустынна, только вдалеке, еле видимая сквозь завесу дождя, пробиралась, обходя частые лужи, сгорбленная старушка под черным траурным зонтиком. Но вот, словно звезды из тумана, вынырнули из серой дымки бледные огоньки. Не сразу, сначала едва подкрасив дождь желтым, так что еще чуть только угадывались, потом стали ярче, ярче и, наконец, заблестели ясно и обнадеживающе.

Глядя на огоньки фар, похожие одновременно и на звезды, и на глаза диких зверей, Дмитрий подумал, что космические величины времени и пространства, с которыми он привык работать, трудносоотносимы с конечной, стремительной и во всех вселенских масштабах мгновенной человеческой жизнью. «От тебя веет космическим холодом», — вспомнил он как-то сказанное Ольгой. Тогда эти слова польстили его самолюбию, он гордился своей работой, возвышающей его над земной суетой! Он не бежал за уходящим трамваем и философски принимал положенные за опоздания замечания и выговоры. Он не клянчил надбавку к зарплате и не дрался за отпуск летом. Ему казались смешными сотрудницы, в обеденный перерыв бегающие по магазинам в чаянии схватить появившиеся только что помидоры или огурцы. Стоящие в безумных очередях за тихоокеанской селедкой и потом, счастливые, заворачивающие эту, с боем и руганью выхваченную, выстраданную селедку в использованные распечатки сложнейших ЭВМ. Ему странно было смотреть, как программистки, только что оперировавшие сотнями в гнетущих степенях, толкались в набитом транспорте, раздраженно огрызаясь, когда их задевали локтями, отчаянно пихались сами, оберегая тяжелые хозяйственные сумки.

Немногие его друзья говорили, что он не ощущает «вкуса жизни», и в чем-то они, вероятно, были правы. Ему было все равно, что есть, что пить, во что одеваться. Может быть, чувство, что он отдает себя своему звездному делу целиком, не обращая внимания на быт, и придавало ему некоторую отрешенность, заставившую Ольгу в конце концов добиваться длительной командировки? Если бы она не собралась уезжать, он никогда бы не задумался над своими отношениями с ней, с другими людьми, но, задумавшись, вдруг понял, как он одинок.

Это понимание пришло внезапно, вчера, в конце рабочего дня. Ребята собрались домой, в магазин, в кино, кто куда, но, прежде чем уйти, они, не в силах так просто расстаться, остановились перед дверями комнаты, перебрасываясь шутками, улыбаясь, болтая о каких-то пустяках, что называется, «языками зацепились». Дело даже не в том, что их связывала общая работа, просто им было хорошо вместе, и Дмитрий почувствовал, как отчаянно завидует этому. На них не было звездного блеска, и кое-кто, возможно, хуже, чем он, разбирался в графиках и вычислениях, но сейчас это не имело значения. Дыхание вечности, сигналы далеких галактик и возможность обнаружить существование иной цивилизации не были главными в их жизни. Это было лишь одной из сторон их земного бытия, обремененного семьей, усложненного заботами, обогащенного печалями и радостями, мелкими на фоне космоса, но в сумме своей и составляющими неповторимость и интерес человеческой жизни. Они были отважными искателями синей птицы и ловили ее везде, где только чудился им отблеск ее счастливого оперения: в звездных сигналах и в хорошей музыке, в солнечном дне и в приглянувшейся девице. Он же ткал и ткал свою паутину, в любую погоду, в любое время года, и сам толком не понимая, для чего она ему нужна, и уж вовсе не задумываясь о том, зачем она нужна другим. Чувство тревоги и сомнение в своей правоте подсказали ему, что вера и целеустремленность в высшей фазе своей переходят в ограниченность и фанатизм, и именно это происходит с ним. Недовольство собой росло, пока сегодня он не ощутил совершенно ясно, что упускает последний шанс вырваться из цепенящего душу сна, успеть поймать, ухватить, спасти земную свою толику счастья.

Дмитрий стоял посреди дороги с поднятой рукой — это все, что он мог сделать, чтобы заставить машину остановиться. Автобуса не было, и не было времени его дожидаться, и совсем не было надежды, что машина «Техническая помощь», уродливый, крытый металлом грузовик бежевого цвета, остановится.

«Объедет! — с отчаянием подумал Дмитрий, растопырив руки. Дорога была достаточно широка, а место рядом с водителем занято. — Неужели объедет?»

Что за скупец обещал полцарства за коня? Полжизни, лишь бы эта допотопная колымага остановилась!

И она остановилась. Резко затормозила перед Дмитрием, окатив его потоком грязной воды. Еще не веря удаче, он ринулся к кабине. Но открылась другая дверь, в кузове, и мужской голос скомандовал:

— Сюда!

Дмитрий рывком закинул свое тело в салон, машина рванулась вперед. Он наверняка упал бы, но его поддержала сильная рука.

— В аэропорт?

— Да. — Дмитрий для верности кивнул. — Минут двадцать ждал автобуса, опаздываю.

— Автобус сейчас здесь не ходит, дорогу ремонтируют. Мы вас подбросим до места работ, оттуда минут пятнадцать быстрой ходьбы, — сказал мужчина, спокойно и дружелюбно рассматривая Дмитрия. — Присаживайтесь. — Он указал на откидное кресло рядом с дверью, а сам опустился на сиденье напротив.

Дмитрий медлил. С него обильно стекала вода, и на полу салона уже появилась небольшая лужица.

— Садитесь, — настойчиво повторил мужчина, заметив его колебание.

Машину сильно трясло, и, чтобы не упасть, Дмитрий присел на краешек сиденья. Осмотрелся, в салоне кроме говорившего с ним были еще двое: мужчина и женщина. Они сидели спиной к нему и возились с каким-то прибором. Вообще весь салон был так напичкан всевозможной аппаратурой, что свободного места почти не было. Светло-серые приборы с плавными обводами, усеянные бесконечными кнопками, шкалами и экранами, от которых рябило в глазах, были смонтированы в пульты, навешаны на стены, закреплены на полу. В ближнем к кабине углу возвышалось странное устройство из нескольких матовых и прозрачных конусов и полусфер, соединенных между собой множеством металлических стержней. С одного взгляда было ясно, что техника новейшая, суперсовременная, должно быть импортная. Судя по количеству кнопок и клавиш, внутри этих небольших на вид приборов понапихано черт знает сколько всего. Японская? Такой аппаратуры Дмитрий не видел даже у себя в институте. За что это дорожникам такое богатство привалило? И нашли место, где установить, хуже телеги под рукой не оказалось?

В салоне было сумрачно. Хмурый свет серого дня проникал через узкие окна-щели под потолком, бледно отсвечивал на слепых экранах, на матовых поверхностях приборов, изредка вспыхивал на шкалах, причудливо преломлялся в прозрачных конусах и полусферах, разлагаясь на все цвета спектра. В сумраке Дмитрию не удалось хорошо рассмотреть технику, да он тут же и забыл о ней, едва взгляд его вернулся к сидящему напротив мужчине.

Влезая в машину, Дмитрий заметил только одежду — ничего особенного: свободный серый свитер и потертые джинсы. А когда присмотрелся, его поразили лицо и руки неизвестного. Развитый, высокий лоб, прямой нос, твердо очерченный рот так хорошо сочетались между собой, что гармония эта казалась неестественной, такое лицо легче было представить мраморным или бронзовым — как результат работы талантливого скульптора, поставившего себе целью изваять идеал мужской красоты. Слишком правильная, чеканная красота его могла бы даже произвести неприятное впечатление, если бы не глаза, оживлявшие ее и смягчавшие несколько суровые черты лица. А руки! Сильные, с длинными пальцами, казалось, они с одинаковой легкостью могут делать самую тонкую работу и гнуть подковы. Но полностью повергла Дмитрия в смятение кожа. Такой ровной и гладкой, чуть бархатистой, она могла быть у здорового младенца, но не у мужчины средних лет. Сквозь нее угадывалась пульсация крови, движение каждой мышцы, каждого мускула. Казалось, от мужчины исходят волны здоровья, он словно излучает спокойную силу и доброжелательность.

Чтобы проверить внезапную догадку, Дмитрий обернулся и посмотрел на сидящих к нему спиной. Словно услышав его мысли, женщина тоже на мгновение повернула голову и взглянула на него.