Еще пять минут назад это был мой первый почтихороший день в Портборе, но теперь все изменилось. Над головой нависла темная туча уныния и тоски по дому.

— Стелла! Чай готов! — донесся из кухни мамин голос.

— Ид-д-ду! — крикнула я, почувствовав внезапную тошноту, как будто на надувном пляжном матрасе болталась по штормовому морю...

Удивительно, как какое-нибудь самое унылое занятие может стать безумно интересным, если с его помощью вы пытаетесь избежать неприятной работы (или уроков). Например, выметание пыли из-под кровати или игра в «Ой, забодаю, забодаю» с двухлетними братьями в течение двух часов... в общем, все эта тоска зеленая, но только до тех пор, пока не наступает время выбора. И тогда внезапно оказывается, что выметание пыли из-под кровати — это захватывающее занятие, а ваши курносые братья — прелестные крошки.

Однажды, когда я пыталась найти предлог, чтобы не делать домашнее задание по французскому (такой тупизм!), это кончилось тем, что я пришла в полный восторг от какого-то дурацкого телешоу, где обсуждалось, отчего вы испытываете беспокойство, зная, что кто-то на вас смотрит. Весь разговор вертелся вокруг того, что это совсем не беспокойство — на самом деле это чистая наука. Я точно не помню, в чем заключалась эта чистая наука (потому что — уф! — я все-таки как бы делала домашнее задание по французскому), но это имеет какое-то отношение к электрическим импульсам, тем самым, которые помогают птицам летать, не сталкиваясь с самолетами, столбами, мачтами и друг с другом.

Однако сейчас мне совершенно не нужен был электрический импульс для того, чтобы понять, кто именно на меня смотрит. Каждый раз, отрывая взгляд от блокнота для рисования, я ясно видела два влажных зеленых глаза, направленных прямо мне в лицо, как лучи лазера.

— Ты меня сбиваешь! — укоризненно прошептала я Персику, который свернулся клубочком в своем кресле в углу садового домика.

Он только зевнул в ответ, показав свой желтый клык, и продолжал пристально смотреть на меня, как будто знал (путем чтения моих мыслей или благодаря электрическому импульсу), что я стараюсь нарисовать на него карикатуру, где он слегка напоминал большой куль картошки с кошачьей мордой.

— Ну ладно! — Я пожала плечами, стерла свои незаконченные попытки и начала снова. — И знай, ты вообще не заслужил, чтобы тебя рисовали, после того что сделал!

Персик безучастно моргнул, совершенно не расстроившись, что я скомкала листок с его изображением. Я была сердита на него в это утро, потому что, проснувшись (от его храпа), я обнаружила пыльные красные следы лап на моей только что выстиранной и очищенной от чернильных пятен стеганой куртке. Судя по словам лысого продавца в скобяной лавке, дом Джозефов единственный в округе был построен из красного кирпича, из чего следовало, что Персик определенно был там. Но ведь я точно видела, как он принимал солнечные ванны на берегу, поэтому не мог никуда пробраться дальше Сахарной бухты. Или мог?..

* * *

Итак, я вернулась в дом Джозефов. Причем на этот раз хорошо подготовившись.

На мне были мои самые старые кроссовки, самые поношенные джинсы и винного цвета футболка, на которой не очень видно кирпичную пыль.

— Куда это ты собралась? — спросила мама, вешая мою куртку на бельевую веревку, протянутую в саду над сорняками.

— Пойду порисую, — сказала я, беря нейлоновый рюкзак с рисовальными принадлежностями.

Услышав мягкий шлепок позади себя, я подумала, не решил ли Персик предпочесть храпению на кресле поход со мной (на этот случай я решила засунуть в карман печенье с заварным кремом).

Не то чтобы я собиралась отправиться в этот дом немедленно. Покончив с карикатурой на Персика, я почему-то стала играть сама с собой в ассоциации.

Первое:сначала я вертела в пальцах перо чайки — то, которое я принесла из душа и воткнула рядом с ракушками.

Второе:это перо навело меня на мысли о чайке, которую я пыталась нарисовать в понедельник.

Третье:с чайки мои мысли плавно перешли к воздушным пирожным (еще бы!).

Четвертое:я стала размышлять о феях (без всяких ассоциаций) и принялась рассматривать старинную акварель над столом.

Пятое:я лениво начала делать набросок своей собственной феи (которая была не такой грациозной и легкой, как викторианская фея, а больше походила на фею из японских мультяшек двадцать первого века).

Шестое:я почему-то испытала смущение, когда в окно садового домика упала тень, — это пришла мама, чтобы повесить мою куртку на веревку. Я подумала об отпечатках лап — стиральная машина могла удалить с куртки рыжие пятна, но на ярком солнечном свете все равно можно было рассмотреть бледные следы отпечатков лап.

Седьмое:внезапно мне пришло в голову, что надо немедленно отправиться к дому Джозефов, чтобы снова попытаться проникнуть внутрь.

И вот я здесь — благодаря игре в ассоциации. Бросив рюкзак рядом с одуванчиками и наперстянками и задрав голову, я смотрю в ближайшее окно.

Несколько раз крякнув, пискнув и ухнув, я сделала какой-то невероятный кульбит, перевалилась через подоконник и упала на деревянный пол. Через пару секунд, когда глаза после яркого света привыкли к полумраку комнаты, я села и перевела дыхание. Медленно, когда полумрак постепенно рассеялся, я осмотрела большую пустую комнату — такую же большую, как спортзал в моей старой школе. Но, к моему разочарованию, здесь не было никакой мебели, никаких бархатных портьер на окнах, никаких орнаментов или картин, дающих хоть какой-то намек на историю дома и его владельцев. Единственными признаками, указывавшими на былую роскошь этого дома, служили огромный мраморный камин в конце комнаты и куски выцветших, но некогда дорогих обоев с цветочным орнаментом, свисавшие со стен. Должно быть, когда-то здесь был зал для танцев, где семейство Джозефов и их друзья вальсировали ночи напролет, дамы — в длинных развевающихся платьях, а кавалеры — все как один со шпорами и усами.

Встав с пола, я подошла к этому величественному камину, переступив через увядший венок маргариток, который, должно быть, кто-то бросил в окно. Мой взгляд привлек кусок какой-то цветной блестящей плитки, сверкнувший в очаге. Это был обломок изразца, один из многих, которые, должно быть, покрывали камин много лет назад. Фрагмент желто-зеленого цветка, сохранившийся на изразце, вызвал во мне неистребимое желание узнать, как выглядел этот камин и вообще вся комната раньше, давным-давно, когда здесь жили, любили, когда...

Внезапно, все еще погруженная в мысли, я почувствовала, как мои волосы встали дыбом. Может, это снова пробудился один из тех электрических импульсов, но я почувствовала, что больше не одна в этой комнате. Опустив кусок изразца в карман, я медленно-медленно оглянулась... и увидела крошечные цветные пучки света, порхающие в мягком облаке пыли, которое создало мое неуклюжее появление.

Может, это...

А что, если это...

Ну да, а вдруг это феи?..

Может, именно они нынешние обитатели дома Джозефов, поскольку человеческие существа не особенно хотят здесь жить?

Ох-хо-хо... Я приехала в Портбор для того, чтобы сойти здесь с ума.

— Нет никаких фей, — прошептала я себе... и феям.

Не в силах двинуться с места, я не могла придумать ни одного объяснения мерцающим пятнам света, скачущим и кружащимся по комнате, а также еле слышным мелодичным звонам, которые они производили. Буххх!!!

Этот звук явно не был похож на легкие звоны, производимые феями. Он чем-то напомнил мне удар папиной кувалды. В испуге я оглянулась и в дальнем от себя окне увидела огромную чайку, плюхнувшуюся на покрытый жестью подоконник. Она усаживалась, скребя перьями по стеклу и нагло глядя на меня.

«Аррр!» — внезапно произнесла она, закидывая голову назад.

Я почти повторила ее движение, судорожно дернув вверх подбородком, словно у меня был нервный тик, и внезапно увидела... самую необыкновенную на свете люстру. Она была просто грандиозна.Ветерок из открытых окон заставлял каждую из сотен хрустальных капелек раскачиваться и вращаться, посылая зайчики всех цветов радуги танцевать по комнате.