Отныне нам придется туго — сможем в основном слушать и лишь изредка отвечать, чтобы экономить батареи.

Главная удача — по-моему — работа Рашада. Стянутый поверх «калипсо» монтажным поясом, швыряемый течением, он болтался за бортом и привязывал брагу к корпусу (точнее, к спиральной веревке). За час сделал всего четыре узла, а вернее сказать, целых четыре.

Завтра празднуем рождение Карло.

Встал в полшестого, умылся и пошел на кухню — готовить для Карло японский деликатес из нарочно на этот случай сбереженных запасов. Но только запалил примус — является виновник торжества. Ему, видите ли, приспичило фотографировать на рассвете луну — и плакал мой сюрприз. Ограничился поздравлением и некулинарным подарком.

О кулинарии: вчера Рашад поймал радужного бегуна почти метровой длины, а сегодня — будто специально для Карло — двух корифен. Вяленая рыба, про которую Тур говорит, что она — второе по значимости мое достижение после брезентовой стенки, тоже готова. Стол будет ломиться. Тору колдует на кухне, стряпая нечто немыслимое. А Карло, тем не менее, не в духе. Странный он человек: казалось бы, все отлично, все тебя любят, уважают, через три дня увидишь свою Бертиллу (она прилетит в Джибути) — нет, обязательно что-то не так.

Два дня Эйч-Пи приставал ко всем: «Давайте сфотографируемся на память!» — и допек. Крышу большой хижины привели в порядок. Укрепили на нактоузе аппарат. Тур, Норман и Карло сидели и стояли на крыше, остальные расположились на мачте. Мне поручалось взвести автоспуск камеры, поставить лодку на ветер так, чтобы она секунд двадцать шла без управления, отпустить румпель, нажать кнопку и бегом присоединиться к группе.

Эту операцию я проделал раз пятнадцать, а потом Тур решил, что фотографирование надо заснять на кинопленку, и еще пришлось побегать с мостика к мачте и обратно.

ОДА БРОМИСТОМУ СЕРЕБРУ

На цветной пленке все выглядит нарядней, чем на самом деле. Небо слишком голубое, море слишком синее, и люди слишком похожи на рекламных красавцев.

Поэтому — пусть и хороши экспедиционные слайды, пусть и люблю их рассматривать (и показывать) — мне больше по сердцу черно-белые снимки, где вместо ярких красителей скупая гамма потемнений бромистого серебра.

Как ни удивительно, черно-белая фотография зачастую точнее соответствует натуре. Она не взывает: «Любуйтесь!» — а скромно свидетельствует: «Так было».

Жизнь на «Тигрисе» не была ни пестро раскрашенным праздником, ни демоническим поединком с театрально яркой стихией. Она была жизнью, а то, что проходила в экзотических условиях, в принципе неважно. Человек везде остается собой.

В своих набросках я пытался избегать преувеличенно насыщенных красок. Возможно, впадал в противоположную крайность. Если вам покажется, что в моем изображении Норман чересчур однотонно занудлив, Карло обидчив, Герман расчетлив, Тору скрытен, — вините в этом мое слабое перо. Мы — разные, изменчивые, противоречивые, но при всем том обыкновенные. Все обыкновенные, включая уникального Тура.

О пишущем эти строки что и говорить. Я свое житейское несовершенство отлично сознаю: где-то недальновиден, не всегда обязателен, коллективист из меня порой весьма средний: приятель мучается над очередным узлом, а я брюзжу ему в уши, что недоволен предыдущим.

Трудно, впрочем, судить о себе.

Набирая экипаж, Хейердал не сравнивал наших коэффициентов интеллектуальности, не проводил экзаменационных тестов. Он ограничился минимумом требований, словно искал попутчиков для воскресной рыбалки. В сущности, он запустил руку в лотерейный барабан и вытянул случайные десять шаров — ну, не десять, элемент целевого выбора, конечно, имелся, но пять из десяти — это уж точно.

Он взял с собой в океан отнюдь не суперменов, экстрамужественных, ультраумных и сверхделикатных. Опыт, поставленный им, демократичен. И он увенчался успехом. Обыкновенным людям, при всей их несхожести, можно ужиться на обыкновенной воде.

ОТРЫВКИ

Итак, генератор вышел из строя, сразу после того как мы сообщили на Бахрейн, что с кораблем сопровождения нам удобнее всего встретиться у острова в Аль-Муша в десяти милях от Джибути. Если радиограмма понята правильно, она вполне может остаться последней; если же нет — надежда на изрядно подсевшие батареи.

Рашад вновь за бортом. Обдирая ладони, зафиксировал брагу еще в пяти точках — и сообщил, что в одном месте перетерлась спиральная веревка.

Напоминаю: спиральная веревка — наш позвоночник, она обвивает многими восьмерками сигары корпуса, без нее «Тигрис» был бы просто тремя кучами соломы.

Детлеф испуганно стал говорить о том, что веревку надо немедленно связать (на ходу, кстати, сделать это при всем желании невозможно). Успокоил его: сигары набухшие, тесно сжатые, витков не один десяток — доплывем. По крайней мере, сию секунду не развалимся. На «Ра» корму и нос обрезали, и то ничего.

Асбьерн ловит рыбу. Каждая поимка сопровождается дикими криками восторга. Будь здесь посторонний, он подумал бы, что случилось что-то ужасное или что на борту спятили.

Вообще наши манеры заведомо опростились: например, когда жарко, все, кроме, пожалуй, шефа, разгуливают в полном неглиже, и Туру приходится предупреждать: «С «Зодиака» снимают, надень плавки».

26 марта. Утро солнечное, редкие облака, ветер дует очень хорошо.

Сегодня опять поменялись партнеры по вахтам (инициатива Норриса). Теперь Норрис будет рулить с Норманом, Асбьерн с Эйч-Пи, Детлеф с Рашадом, а я со всеми по очереди, подменяя кухонных мужиков.

Всякий раз, возвращаясь из воды, Рашад приносит огорчительные известия. Его наблюдения сегодня: порваны четыре кокосовые веревки, крепящие фундамент надстройки. На ходу их ни связать, ни заменить.

Перечень ремонтных работ в Джибути растет: генератор, стяжки поперечных балок, ревизия спирального каната по всей длине, включая центры его восьмерочных пересечений, а как мы к ним подберемся, в глубь сигар, — дело темное.

Норман вышел в эфир на батареях, коротко говорил с Бахрейном, дал наши координаты и предупредил, что у места встречи зажжем на верхушке мачты мигалку.

Рандеву, по предварительным расчетам, состоится утром послезавтра.

Расчеты ошибочны. Только что Норман доложил: из пройденных за сутки пятидесяти миль все ушли на снос. Бежали в одну сторону, а дорога — навстречу нам в другую.

Решили держать правее, 280–285°. Курс малоприятный: на нем сильно валяет с борта на борт, поскольку идем наперерез волнам и под углом к ветру.

Все чувствуют, что путешествие близится к концу, и наша временная обитель становится нам дороже и дороже.

Ночная вахта с Эйч-Пи. Разговоры совсем уже сухопутные: кто чем будет заниматься после окончания экспедиции. Эйч-Пи собирается наняться на буровую установку в Атлантике: «Там хорошо платят, а ведь я живу сейчас в долг: правительство дало мне кредит на время обучения, и я обязан вернуть эти деньги».

Думал, слушая: вот и разбегаемся кто куда и через какое-то время спохватимся — полно, был ли «Тигрис»?

Из продолжения разговора с Эйч-Пи: — Теперь я, наверно, плавать не брошу. У друга парусная лодка, а потом когда-нибудь куплю свою — и в море.

(Озабоченно.) Только нужна гипотеза.

Нет лишней гипотезы?

Смеемся. Оба знаем, над чем.

ОДА ЧИСТОТЕ ЖАНРА

Парень катит носом по асфальту орех. Чем ты занят, парень?! «Исследую предел возможностей человека».

То есть перед вами не бездельник, а экспериментатор, творческая личность, извольте отнестись к его забавам всерьез.

Фраза насчет предела возможностей стала расхожей, универсальной, как столовский соус. Простоял неделю на одной ножке — исследование, съел полцентнера макарон — тоже исследование.

Обиднее всего, что спекуляция идет на исконном, благородном стремлении человечества активно познавать мир и себя.

По «Клубу кинопутешествий» я знаком со многими отличными ребятами, изобретателями, спортсменами, организаторами смелых, подчас рискованных предприятий. Одни на мотоциклах по льду пересекают Байкал, другие сами строят подводные лодки, третьи конструируют диковинные «семимараны» и дельтапланы.