– А вдруг дудочка ни при чем? Может быть, ты и правда переборщил с «Критикой чистого разума»?
– Да прекрати. Как будто я не понимаю, в чем дело. Не первый день на свете живу.
Некоторые историки считают, что римский Форум Августа был нарочно сооружен похожим на фаллос – это должно было символизировать силу и мощь империи. Это было в сорок втором году до нашей эры, но и спустя тысячелетия мужчины все еще отождествляют себя с «волшебной палочкой».
Как говорят мудрецы, каждая вещь содержит в себе собственную противоположность. Соответственно где сила, там и слабость.
Моя знакомая, танцовщица фламенко по имени Юнна, всегда любила мужчин и не собиралась отказывать себе в плотских утехах. Она была прекрасна сочной, манящей красотой и умела так красноречиво взглянуть из-под пушистых черных ресниц, что к ее ногам немедленно складывали брильянты и города. Она легко могла выйти замуж хоть за аристократа с замками и кабриолетами, хоть за кинозвезду с бицепсами и квадрицепсами, однако предпочитала вольную жизнь, ибо была ненасытна, как Калигула. С мужчинами она расправлялась как гурман с омарами – потрошила их, выматывала в постели и всегда оставляла ни с чем. Это была тоже разновидность феминизма. Плевать она хотела на гендерные роли, а то, что завистницы за спиной называли ее «давалка», Юнну только веселило.
– Мне кажется, слово «давалка» придумал либо мужик с викторианским воспитанием, либо женщина, которая никогда не видела ничего сексуальнее огурца, – говорила она.
– Согласна. Меня вообще всегда возмущал глагол «давать» в этом контексте.
– Еще бы! Это низводит секс из удовольствия в разменную монету. Если женщина не «давалка», значит, она меняет секс на что-то – в идеале на брак. Им и в голову не приходит, что это та же самая проституция, только эмоциональная.
С Юнной хорошо выпить. Она веселая и нервная, и темперамент ее имеет природу электрическую. Она как будто заряжает все вокруг. И слова ее тоже электрические – она ими жалит, как скат хвостом. После каждой встречи с ней я еще половину дня хожу с ощущением, что все получится. И я прекрасно понимаю, почему она пользуется таким бешеным успехом у мужчин, – дело даже не в ее гладкой смуглой коже, не в ее глазах, из которых как будто смотрит на вас сама квинтэссенция ночи, не в плавных линиях ее роскошного тела. Она умеет создать вокруг себя такое особенное настроение – как будто бы все-все получится, как будто победа не за горами.
– И знаешь, Алка, мне кажется, что эмоциональная проституция в сто раз хуже обычной, – горячилась Юнна. – Проститутки берут деньги за секс, и они честны. А «порядочные женщины», которые никогда никому не дают, живут по законам двойных стандартов. Такая гнилая сказочка. А потом удивляются, обнаружив в финале разбитое корыто… А я вообще никогда не даю, я только беру. Мне нравится сам секс. Мне одна знакомая заявила – да ты, Юнна, как мужик. Я ей ответила – ты имеешь в виду, что я тоже люблю кончать? А она обиделась, вот дура.
И вот эта Юнна однажды за бокалом замечательного аргентинского вина рассказала, как ее расположения долго добивался некий художник, на всю Москву прославившийся сексуальными похождениями. Он наслаждался образом мачо, созданным им же самим, и не пропускал ни одной красотки. Я знаю как минимум трех женщин – взрослых и вроде бы вполне неглупых, которые пытались отравиться снотворным, когда он их бросил.
Весь Юннин опыт говорил о том, что, чем сильнее у мужчины репутация кобеля, тем скромнее его реальные успехи в постели. К художнику она не относилась всерьез. К тому же ей всегда казались пошлыми классические мужские «ухаживания». Он же словно пересмотрел американских романтических комедий: то присылал с курьером десять корзин свежесрезанных роз, то нанимал команду музыкантов-марьячи, чтобы те спели Besame mucho под ее окнами.
Но вот одним февральским вечером Юнна валялась в постели с легким похмельем и скорбно думала о том, что на улице ветер и минус пятнадцать, в холодильнике – только банка маринованных корнишонов, а желудок поет громче Монтсеррат Кабалье. И тут позвонил художник, словно мысли ее прочитал:
– Мой близкий сегодня прилетел с Сахалина и привез трехлитровую банку икры. В Москве такую не купишь. Можно я привезу немного прекрасной Юнне?
– Приезжай немедленно, – к его удивлению, обрадовалась та. – Только захвати еще масла и свежего хлеба из французской пекарни… Да, и еще овощи для салатика.
Он примчался через полчаса, нагруженный пакетами. Юнне показалось невежливым выставлять его на мороз, она предложила чаю, они замечательно поужинали под фильм «Жизнь как чудо», а потом то ли она перебрала с принесенным им коньяком, то ли просто так звезды совпали… В общем, когда художник опустил руку на ее плечо, Юнну «повело».
– От него так пахло… – рассказывала потом она. – Сандал, амбра и еще что-то такое животное, опасное… Как в ночном лесу… Ну и я голову потеряла, сама на него прыгнула, он, кажется, не ожидал даже. Я так быстро разделась, что даже лямку у сарафана оторвала. А он схватил меня на руки, отволок в спальню, бросил на кровать и…
– И была глава из тысячи и одной ночи?
– Если бы. И у него не встал, – Юнна расхохоталась как ведьма. – Видимо, я ему, правда, нравилась, и он слишком сильно нервничал. Ну я сначала внимания не обратила… собиралась ему помочь… ну ты понимаешь, – она подмигнула, как будто мы были двумя старыми кокотками, вспоминающими былые дни. – Ну подумаешь. У меня много мужиков было, больше сотни, всякое случалось… Но тут началось такое… Алла, ты не представляешь, в него как будто вселилось чудище, как в ужастике. Он начал обвинять меня, что мое нахальство отнимает его мужские силы. Что когда бабы так себя ведут, ни у одного нормального мужика не встанет. Он выкрикивал мне это в лицо, визжал прямо.
– Да все понятно. Он хотел доказать тебе, что это не у него проблемы с эрекцией, а ты ущербна. Что он-то – самый самцовый из всех самцов, а ты…
– Уж не знаю, что он хотел доказать, но рожа у него была перекошенная. В какой-то момент я даже испугалась и заперлась от него в душе… Самое смешное, что он до сих пор бегает по Москве и всем рассказывает, что я в постели как бревно.
– Детский сад… Надеюсь, это тебя не расстраивает?
– Обижаешь… Но признаюсь, меня удивляет, что для мужчин это так важно. У них вся самооценка завязана на пенисе. Вот ты представь – будет ли женщина так себя изводить, мучиться и комплексовать, если любовник, сунув руку ей в трусы, обнаружит, что она еще не влажная?
– Во всяком случае, мне такое не встречалось.
– Ну вот именно. Сейчас не влажная, через пять минут уже влажная, какие проблемы… Знаешь, иногда мне кажется, что ахиллесова пята на самом деле находится у них в трусах.
А еще у меня был приятель, который отказался кастрировать своего кота, хотя тот уделал ему всю квартиру. Невозможно было оставить ботинки на полу – кот мгновенно пристраивался справить малую нужду; невозможно было сесть на диван и спустить ноги на пол – ступни начинал атаковать кот, его когти оставляли на коже кровавые следы. Ветеринар посоветовал простое решение. Услышав это, приятель ушел в запой на три дня, сходил к психоаналитику и, наконец, вынес вердикт:
– Не могу. Не могу я так с ним поступить.
– Петь, ну не будь ребенком, – уговаривала я. – Это же не кот, а сволочь какая-то.
– Согласен, – вздохнул Петр. – Но вот представляю, как моему коту отрезают яйца, и чувствую себя фашистом. Не могу.
– Но ты же знаешь, что коты не придают такого значения яйцам!
– Знаю, – насупился он. – Ветеринар дал мне брошюру. Но вот не могу и все.
Другая моя подруга, историк, рассказала о своем сценарии расставания с непорядочными мужчинами.
– Если мужик поступил со мной непорядочно, и я решаю с ним порвать, то наношу ответный удар. Никаких банальных «дело не в тебе, дело во мне». Я пишу ему открытку. Специально заказала в студии компьютерной графики. На ней кто-то из греков, обнаженный, во мраморе. А на обратной стороне – цитаты из «Трактата относительно генеративных органов мужчин», который в 1668 году написал анатом Ренье де Грааф.
