Покинутый таким странным образом своим провожатым, Лайонел начал ощупью пробираться туда, где, по его расчетам, должна была находиться дверь в башню. Но неверный свет обманул его, и когда он в поисках двери подошел ближе и машинально глянул в щель перегородки, то снова стал невольным свидетелем еще одного загадочного свидания, которое указывало на странную и таинственную связь, существующую между богатой и всеми уважаемой миссис Лечмир и нищей обитательницей заброшенного склада. Бурные события последних суток, вихрь новых мыслей и чувств заставили молодого офицера совсем забыть о случайно услышанной им необычной беседе этих двух женщин. Но сейчас, обнаружив свою родственницу в этом приюте нищеты и будучи не настолько прост, чтобы приписать этот визит доброте ее сердца, Лайонел замер на месте, поддавшись непреодолимому чувству любопытства и находя ему извинение в том, что, как подсказывал ему внутренний голос, эти таинственные свидания имели каким-то косвенным образом отношение к нему самому.
Миссис Лечмир, желая, по-видимому, остаться неузнанной и боясь случайных любопытных взоров, отправляясь на это таинственное свидание, закуталась в плащ, по сейчас капюшон был откинут, и Лайонел отчетливо сидел ее поблекшее лицо и жесткий, беспокойный взгляд холодных глаз, казавшихся странно живыми среди окружающего их увядания. Как и подобало ее возрасту, а также высокому положению, о котором миссис Лечмир никогда не забывала, особенно в присутствии низших, эта почтенная дама сидела, а ее собеседница стояла перед ней в позе, говорившей скорее о страхе, нежели об уважении.
. — Ваша слабость, глупая вы женщина, станет причиной вашей гибели, — проговорила миссис Лечмир тем твердым, не терпящим возражений тоном, к которому она нередко прибегала, желая кого-либо запугать. — Вы должны проявить большую твердость, милочка, и не поддаваться этому пустому суеверию. Вы должны подумать о своей репутации, да и о своей безопасности, наконец!
— Репутации.., гибель… — дрожащими губами повторила Эбигейл, с затравленным видом озираясь по сторонам. — Какой еще мне ждать гибели, миссис Лечмир?
Разве эта нищета не погибель? И какую репутацию могу утратить я после всех моих прегрешений? Разве что-нибудь может навлечь на меня большее презрение, чем мои грехи?
— Боюсь, — сказала миссис Лечмир, стараясь принять более мягкий тон, хотя неприязнь была отчетливо написана на ее лице, — боюсь, что, захлопотавшись с приездом моего внучатого племянника, я запамятовала о своем обычном вспомоществовании.
Эбигейл взяла серебряную монету, величественно протянутую ей миссис Лечмир, и, держа ее на ладони, с минуту молча смотрела на нее пустым, невидящим взглядом, который был истолкован ее собеседницей как выражение недовольства.
— Нынешние беспорядки и падение цен сильно сказались на моих доходах, — произнесла эта богатая и великолепно одетая дама. — Но, если этой суммы недостаточно для ваших насущных нужд, я добавлю еще крону.
— Этого хватит.., хватит, — сказала Эбигейл, бессознательно сжимая монету в руке. — О да, да, этого хватит.
Ах, миссис Лечмир, хотя алчность и смертный грех, но видит бог, я была бы счастлива, если бы этот порок и был причиной моей гибели и не было бы у меня на душе греха более тяжкого!
Тут Лайонелу показалось, что миссис Лечмир метнула недоумевающий взгляд на свою собеседницу, отчего у него мелькнула мысль, что у этих странных союзниц есть секреты и друг от друга. Но тревожное удивление, на мгновение отразившееся на лице миссис Лечмир, тотчас уступило место обычной для нее суровой сдержанности и чопорности, и с подчеркнутым высокомерием, словно давая понять, что она не допустит намеков на свойственные им обеим слабости, высокородная дама произнесла:
— Голубушка, вы сами не понимаете, что лепечет ваш язык! В каких особенных грехах вы повинны? Лишь в тех, которые порождены несовершенством, человеческой природы.
— Вот уж что верно, то верно, — ответила Эбигейл Прей, сопровождая свои слова сдавленным истерическим смешком. — Это все наша грешная, грешная "человеческая природа, это вы верно рассудили. Да ведь с годами стареешь и слабеешь, и мысли начинают путаться, миссис Лечмир, так иной раз сама не знаешь, что говоришь. На краю могилы и не таких слабых духом, как я, начинает мучить раскаяние.
— Глупая женщина! — пробормотала миссис Лечмир, стараясь надвинуть на глаза капюшон дрожащей то ли от возраста, то ли от страха рукой. — Вам ли помышлять о смерти! Ведь вы еще дитя!
Последние слова были произнесены хриплым, чуть слышным голосом, и, после того как они замерли у нее на устах, Лайонел больше ничего не мог расслышать; но вот после тягостного молчания миссис Лечмир подняла голову и, поглядев вокруг с прежним суровым и непреклонным видом, добавила:
— Довольно болтать пустяки, Эбигейл Прей… Я пришла сюда, чтобы узнать у вас еще кое-что о вашем загадочном постояльце…
— О нет, нет! Не довольно, миссис Лечмир! — прервала ее терзаемая раскаянием женщина. — Так мало времени осталось нам на покаяние и молитвы, что его, боюсь я, не хватит, чтобы искупить наши великие грехи. Нам должно говорить о смерти, миссис Лечмир, пока еще не пробил наш час.
— Да, спешите, спешите, пока вы еще не заключены в сыром мраке могилы, в этом последнем приюте старости, — произнес чей-то голос, звучавший глухо, словно из-под земли. — И я пришел сюда, чтобы присоединиться к вашей душеспасительной беседе.
— Кто ты?.. Во имя всего святого, отвечай, кто ты? — вскричала миссис Лечмир, в невольном порыве поднимаясь со стула и, казалось, сразу позабыв все свои недуги и тайные тревоги. — Отвечай же, заклинаю тебя, кто ты?
— Тот, кто так же стар, как и ты, Присцилла Лечмир, и уже стоит у порога той обители, о которой вы здесь вели речь. Так говорите же, женщины, давно схоронившие своих мужей: ведь если в жизни своей вы совершили что-либо, в чем должны покаяться и испросить прощения, то лишь в могиле осенит вас небесное милосердие и отпустятся вам грехи ваши.
Слегка нагнувшись, Лайонел сумел разглядеть сквозь щель почти всю каморку. На пороге неподвижно, как изваяние, стоял Ральф. Одна рука его была поднята вверх, как бы к небу, другая грозно указывала вниз, словно в разверстую у его ног могилу, о близости которой так красноречиво напоминали его хилые члены и изборожденное морщинами лицо, а пронзительный, «испепеляющий», как выразилась Эбигейл Прей, взгляд перебегал с одного лица на другое.
В нескольких шагах от старика, не двигаясь, точно окаменев, стояла миссис Лечмир; капюшон упал с ее головы, на смертельно бледном лице отражались растерянность и ужас, рот был полуоткрыт, глаза прикованы к нежданному пришельцу — она походила на высеченную из мрамора статую. Эбигейл закрыла лицо руками, но чувства, которые она пыталась скрыть, выдавала конвульсивная дрожь, пробегавшая по ее телу.
Пораженный этой картиной и обеспокоенный состоянием своей родственницы, для которой в ее преклонном возрасте потрясения такого рода не могли не представлять опасности, Лайонел уже хотел было броситься к ней, но в эту минуту миссис Лечмир снова обрела дар речи, и в душе молодого человека над всеми чувствами возобладало жгучее любопытство, вполне оправданное, ибо предмет их разговора живо его касался.
— Кто назвал меня Присциллой? — спросила миссис Лечмир. — Уже никого не осталось в живых из тех, кто имел право на подобную фамильярность.
— Присцилла, Присцилла, — повторил старик, озираясь вокруг, словно ища кого-то глазами. — Нежен и сладок звук этого имени для моих ушей. И тебе ли не знать, что, кроме тебя, его носит еще и другая.
— Она умерла. Многие годы минули с тех пор, как я видела ее в гробу. И я не хочу вспоминать о ней — и обо всех тех, кто, подобно ей, оказался недостоин наших славных предков.
— Она не умерла! — загремел голос старика, так гулко прокатившийся под стропилами, что, казалось, ему вторят голоса каких-то сверхъестественных существ. — Она жива! Да, жива! Жива!
