Отравили квартиры и жены,

что мы жизнью ничтожной зовем,

что взвивается преображенно,

подожженное Божьим огнем.

Но струились четыре конфорки,

точно кровью дракон истекал,

к обезглавленным горлам дракона

человек втихомолку припал.

Так струится огонь Иоганна,

искушающий организм,

из надпиленных трубок органа,

когда краны открыл органист.

Находил он в отраве отраду,

думал, грязь синевой зацветет;

так в органах — как в старых ангарах

запредельный хранится полет.

Мы ль виновны, что пламя погасло?

Тошнота остается одна.

Человек, отравившийся газом,

отказался пригубить вина.

Были танцы. Он вышел на кухню,

будто он танцевать не силен,

и глядел, как в колонке не тухнул —

умирал городской василек.

1977

Грех

Я не стремлюсь лидировать,

где тараканьи бега.

Пытаюсь реабилитировать

вокруг понятье греха.

Душевное отупение

отъевшихся кукарек —

это не преступленье —

великий грех.

Когда осквернен колодец

или Феофан Грек,

это не уголовный,

а смертный грех.

Когда в твоей женщине пленной

зарезан будущий смех —

это не преступленье,

а смертный грех...

Но было б для Прометея

великим грехом — не красть.

И было б грехом смертельным

для Аннушки Керн — не пасть.

Ах, как она совершила

его на глазах у всех —

Россию завороживший

бессмертный грех!

А гениальный грешник

пред будущим грешен был

не тем, что любил черешни,

был грешен, что — не убил.

1977

E. W.

Как заклинание псалма,

безумец, по полю несясь,

твердил он подпись из письма:

«Wobulimans» — «Вобюлиманс».

«Родной! Прошло осьмнадцать лет,

у нашей дочери — роман.

Сожги мой почерк и пакет.

С нами любовь. Вобюлиманс.

Р. S. Не удался пасьянс».

Мелькнет трефовый силуэт

головки с буклями с боков.

И промахнется пистолет.

Вобюлиманс — С нами любовь.

Но жизнь идет наоборот.

Мигает с плахи Емельян.

И всё Россия не поймет:

С нами любовь — Вобюлиманс.

1977

* * *

Когда написал он Вяземскому

с искренностью пугавшей:

«Поэзия выше нравственности»,

читается — «выше вашей»!

И Блок в гробовой рубахе

уже стоял у порога

в ирреальную иерархию,

где Бог — в предвкушенье Бога.

Тот Бог, которого чувствуем

мы нашей людской вселенной,

пред Богом иным в предчувствии

становится на колени.

Как мало меж званых избранных,

и нравственно и душевно,

как мало меж избранных искренних,

а в искренних — предвкушенья!

Работающий затворником

поэт отрешен от праха,

но поэт, что работает дворником,

выше по иерархии!

Розу люблю иранскую,

но синенький можжевельник

мне ближе по иерархии

за то, что цвесть тяжелее.

А вы, кто перстами праздными

поэзии лезет в раны, —

вы прежде всего безнравственны,

поэтому и бездарны.

1977

Пароход влюбленных

Пароход прогулочный вышел на свиданье

с голою водой.

Пароход работает белыми винтами.

Ни души на палубе золотой.

Пароход работает в день три смены.

Пассажиры спрятались от шума дня.

Встретили студенты под аплодисменты

режиссера модного с дамами двумя.

«С кем сменю каюту?» — барабанят дерзко.

Старый барабанщик, чур не спать!

У такси бывает два кольца на дверцах,

а у олимпийцев их бывает пять.

Пароход воротится в порт, устав винтами.

Задержись, любимый, на пять минут!