наблюдая, с какою кручиной

погружается нос мой в лицо,

точно лезвие в нож перочинный.

Разве я некрофил? Это вы!

Любят похороны в России,

поминают, когда вы мертвы,

забывая, пока вы живые.

Плоть худую и грешный мой дух

под прощальные плачи волшебные

заколачиваете в сундук,

отправляя назад, до востребования».

Летаргическая Нева,

летаргическая немота —

позабыть, как звучат слова...

II

«Поднимите мне веки,

соотечественники мои,

в летаргическом веке

пробудитесь от галиматьи.

Поднимите мне веки!

Разбуди меня, люд молодой,

мои книги читавший под партой,

потрудитесь понять, что со мной.

Нет, отходят попарно.

Под Уфой затекает спина,

под Рязанью мой разум смеркается.

Вот одна подошла, поняла...

Нет — сморкается!

Вместо смеха открылся кошмар.

Мною сделанное — минимально.

Мне впивается в шею комар,

он один меня понимает.

Я запретный выращивал плод,

плоть живую я скрещивал с тленьем.

Помоги мне подняться, Господь,

чтоб упасть пред тобой на колени.

Летаргическая благодать,

летаргический балаган —

спать, спать, спать...

Я вскрывал, пролетая, гроба

в предрассветную пору,

как из складчатого гриба,

из крылатки рассеивал споры.

Ждал в хрустальных гробах, как в стручках,

оробелых царевен горошины.

Что достигнуто? Я в дураках.

Жизнь такая короткая!

Жизнь сквозь поры несется в верхи,

с той же скоростью из стакана

испаряются пузырьки

недопитого мною нарзана».

Как торжественно-страшно лежать,

как беспомощно знать и желать,

что стоит недопитый стакан!

III

«Из-под фрака украли исподнее.

Дует в щель. Но в нее не просунуться.

Что там муки Господние

перед тем, как в могиле проснуться!»

Крик подземный глубин не потряс.

Трое выпили на могиле.

Любят похороны у нас,

как вы любите слушать рассказ,

как вы Гоголя хоронили.

Вскройте гроб и застыньте в снегу.

Гоголь, скорчась, лежит на боку.

Вросший ноготь подкладку прорвал сапогу».

1973—1974

* * *

В человеческом организме

девяносто процентов воды,

как, наверное, в Паганини

девяносто процентов любви!

Даже если— как исключение —

вас растаптывает толпа,

в человеческом назначении

девяносто процентов добра.

Девяносто процентов музыки,

даже если она беда,

так во мне, несмотря на мусор,

девяносто процентов тебя.

1972

Монолог читателя

Четырнадцать тысяч пиитов

страдают во мгле Лужников.

Я выйду в эстрадных софитах —

последний читатель стихов.

Разинувши рот, как минеры,

скажу в ликование:

«Желаю прослушать Смирновых

неопубликованное!»

Три тыщи великих Смирновых

захлопают, как орлы

с трех тыщ этикеток «Минводы»,

пытаясь взлететь со скалы.

И хор, содрогнув батисферы,

сольется в трехтысячный стих.

Мне грянут аплодисменты

за то, что я выслушал их.

Толпа поэтессок минорно

автографов ждет у кулис.

Доходит до самоубийств!

Скандирующие сурово

Смирновы, Смирновы, Смирновы

желают на «бис».

И снова как реквием служат,

я выйду в прожекторах,

родившийся, чтобы слушать

среди прирожденных орать.

Заслуги мои небольшие,

сутул и невнятен мой век,

средь тысячей небожителей —

единственный человек.

Меня пожалеют и вспомнят.

Не то, что бывал я пророк,

а что не берег перепонки,

как раньше гортань не берег.

«Скажи в меня, женщина, горе,