и перекинутые неловко

вместо мостков горбыльковые продерни,

будто продернута в кедах шнуровка!

Где б ни шатался,

кто б ни базарил

о преимуществах ФЭДа над Фетом —

слезы ли это?

линзы ли это? —

но расплываются перед глазами

милые рощи дрожащего лета!

1973

* * *

Жадным взором василиска

вижу: за бревном, остро,

вспыхнет мордочка лисички,

точно вечное перо!

Омут. Годы. Окунь клюнет.

Этот невозможный сад

взять с собой не разрешат.

И повсюду цепкий взгляд,

взгляд прощальный. Если любят,

больше взглядом говорят.

1971

* * *

Лист летящий, лист спешащий

над походочкой моей —

воздух в быстрых отпечатках

женских маленьких ступней.

Возвращаются, толкутся

эти светлые следы,

что желают? что толкуют?

Ах, лети,

лети,

лети!..

Вот нашла — в такой глуши,

в ясном воздухе души.

1969

Стрела в стене

Тамбовский волк тебе товарищ

и друг,

когда ты со стены срываешь

подаренный пенджабский лук!

Как в ГУМе отмеряют ситец,

с плеча откинется рука,

стрела задышит, не насытясь,

как продолжение соска.

С какою женственностью лютой

в стене засажена стрела —

в чужие стены и уюты.

Как в этом женщина была!

Стрела — в стене каркасной стройки,

во всем, что в силе и в цене.

Вы думали — век электроники?

Стрела в стене!

Горите, судьбы и державы!

Стрела в стене.

Тебе от слез не удержаться

наедине, наедине,

над украшательскими нишами,

как шах семье,

ультимативно нищая

стрела в стене!

Шахуй, оторва белокурая!

И я скажу:

«У, олимпийка!» И подумаю:

«Как сжались ямочки в тазу».

«Агрессорка, — добавлю, — скифка...»

Ты скажешь: «Фиг-то»...

* * *

Отдай, тетивка сыромятная,

наитишайшую из стрел

так тихо и невероятно,

как тайный ангел отлетел.

На людях мы едва знакомы,

но это тянется года.

И под моим высотным домом

проходит темная вода.

Глубинная струя влеченья.

Печали светлая струя.

Высокая стена прощенья.

И боли четкая стрела.

1963

Рождественские пляжи

Людмила, в Сочельник,

Людмила, Людмила,

в вагоне зажженная елочка пляшет.

Мы выйдем у Взморья.

Оно нелюдимо.

В снегу наши пляжи!

В снегу наше лето.

Боюсь провалиться.

Под снегом шуршат наши тени песчаные.

Как если бы гипсом

криминалисты

следы опечатали.

В снегу наши августы, жар босоножек —

все лажа!

Как жрут англичане огонь и мороженое,

мы бросимся навзничь

на снежные пляжи.

Сто раз хоронили нас мудро и матерно,

мы вас «эпатируем счастьем», мудилы!..

Когда же ты встанешь,

останется вмятина —

в снегу во весь рост

отпечаток Людмилы.

Людмила,

с тех пор в моей спутанной жизни

звенит пустота —

в форме шеи с плечами,

и две пустоты —

как ладони оттиснуты,

и тянет и тянет, как тяга печная!

С звездою во лбу прибегала ты осенью

в промокшей штормовке.

Вода западала в надбровную оспинку.

(Наверно, песчинка прилипла к формовке.)

Людмила-ау! я помолвлен с двойняшками.

Не плачь. Не в Путивле.

Как рядом болишь ты,

подушку обмявши,

и тень жалюзи

на тебе,

как тельняшка...