* * * По мотивам Расула Гамзатова Если б были чемпионаты, кто в веках по убийствам первый, — ты бы выиграл, Век Двадцатый. Усмехается Век Двадцать Первый. Если б были чемпионаты, кто по лжи и подлостям первый, ты бы выиграл, Век Двадцатый. Усмехается Век Двадцать Первый. Если б были чемпионаты, кто по подвигам первый, — нет нам равных, мой Век Двадцатый!.. Безмолвствует Двадцать Первый. 1960 БАЛЛАДА 41-го ГОДА Партизанам Керченской каменоломни
Рояль вползал в каменоломню. Его тащили на дрова к замёрзшим чанам и половням. Он ждал удара топора! Он был без ножек, чёрный ящик, лежал на брюхе и гудел. Он тяжело дышал, как ящер, в пещерном логове людей. А пальцы вспухшие алели. На левой – два, на правой – пять… Он опускался на колени, чтобы до клавишей достать. Семь пальцев бывшего завклуба! И, обмороженно-суха, с них, как с разваренного клубня, дымясь, сползала шелуха. Металась пламенем сполошным их красота, их божество… И было величайшей ложью всё, что игралось до него! Все отраженья люстр, колонны… Во мне ревёт рояля сталь. И я лежу в каменоломне. И я огромен, как рояль. Я отражаю штолен сажу. Фигуры. Голод. Блеск костра. И, как коронного пассажа, я жду удара топора! 1960 КРОНЫ И КОРНИ Несли не хоронить, несли короновать. Седее, чем гранит, как бронза – красноват, дымясь локомотивом, художник жил, лохмат, ему лопаты были божественней лампад! его сирень томилась… Как звездопад, в поту, его спина дымилась буханкой на поду!.. Зияет дом его. Пустые этажи. На даче никого. В России – ни души. Художники уходят Без шапок, будто в храм, в гудящие угодья, к берёзам и дубам. Побеги их – победы. Уход их – как восход к полянам и планетам от ложных позолот. Леса роняют кроны. Но мощно над землёй ворочаются корни корявой пятернёй. 1960 ПРОТИBОСТОЯНИЕ ОЧЕЙ Третий месяц её хохот нарочит, третий месяц по ночам она кричит. А над нею, как сиянье, голося, вечерами разражаются глаза! Пол-лица ошеломлённое стекло вертикальными озёрами зажгло. …Ты худеешь. Ты не ходишь на завод, ты их слушаешь, как лунный садовод, жизнь и боль твоя, как влага к облакам, поднимается к наполненным зрачкам. Говоришь: «Невыносима синева! И разламывает голова! Кто-то хищный и торжественно-чужой свет зажёг и поселился на постой…» Ты грустишь – хохочут очи, как маньяк. Говоришь – они к аварии манят. Вместо слёз — иллюминированный взгляд. «Симулирует», – соседи говорят. Ходят люди, как глухие этажи. Над одной горят глаза, как витражи. Сотни женщин их носили до тебя, сколько муки накопили для тебя! Раз в столетие касается людей это Противостояние Очей!.. …Возле моря отрешённо и отчаянно бродит женщина, беременна очами. Я под ними не бродил, за них жизнью заплатил. 1961 МОНОЛОГ БИТНИКА Лежу бухой и эпохальный. Постигаю Мичиган. Как в губке, время набухает в моих веснушчатых щеках. В лице, лохматом, как берлога, лежат озябшие зрачки. Перебираю, как брелоки, прохожих, огоньки. Ракетодромами гремя, дождями атомными рея, Плевало время на меня, плюю на время! Политика? К чему валандаться! Цивилизация душна. Вхожу, как в воду с аквалангом, в тебя, зелёная душа. Мы – битники. Среди хулы мы – как зверёныши, волчата. Скандалы, точно кандалы, за нами с лязгом волочатся. Когда магнитофоны ржут, с опухшим носом скомороха, вы думали – я шут? Я – суд! Я – Страшный суд. Молись, эпоха! 1961 НОЧНОЙ АЭРОПОРТ B НЬЮ-ЙОРКЕ Автопортрет мой, реторта неона, апостол небесных ворот — аэропорт! Брезжат дюралевые витражи, точно рентгеновский снимок души. Как это страшно, когда в тебе небо стоит в тлеющих трассах необыкновенных столиц! Каждые сутки тебя наполняют, как шлюз, звёздные судьбы грузчиков, шлюх. В баре, как ангелы, гаснут твои алкоголики, ты им глаголешь! Ты их, прибитых, возвышаешь! Ты им «Прибытье» возвещаешь! * * * Ждут кавалеров, судеб, чемоданов, чудес… Пять «Каравелл» ослепительно сядут с небес! Пять полуночниц шасси выпускают устало. Где же шестая? Видно, допрыгалась — блядь, аистёнок, звезда!.. Электроплитками пляшут под ней города. Где она реет, стонет, дурит? И сигареткой в тумане горит? Она прогноз не понимает. Её земля не принимает. * * * Худы прогнозы. И ты в ожидании бури, как в партизаны, уходишь в свои вестибюли. Мощное око взирает в иные мира. Мойщики окон слезят тебя, как мошкара, Звёздный десантник, хрустальное чудище, сладко, досадно быть сыном будущего, где нет дураков и вокзалов-тортов — одни поэты и аэропорты! Стонет в аквариумном стекле небо, приваренное к земле. * * * Аэропорт – озона и солнца аккредитованное посольство! Сто поколений не смели такого коснуться — преодоленья несущих конструкций. Вместо каменных истуканов стынет стакан синевы — без стакана. Рядом с кассами-теремами он, точно газ, антиматериален! Бруклин – дурак, твердокаменный чёрт. 1961 |
