— Это вам за маму! За Катю Сысоеву! За негритянских мальчиков, которых вы мучаете в колониях! Вот вам! Вот! Вот! — И под ударами волшебного прута отступали, таяли злобные белые фигуры.

Володя не знал, сколько продолжалась эта отчаянная схватка. Он опомнился, когда мокрый, облепленный снегом, очутился на краю низины. Там, внизу, виднелась птицеферма с мамой и сердитыми петухами. Оттуда призывно и вкусно пахло берёзовым дымом и тёплым хлебом. Володя сразу вспомнил о доме и заспешил. Ох, будет от мамы нахлобучка!

Он спустился в низину и побежал по тёмной тропинке. Тут было тихо — ветер с метелью из белых призраков остался где-то вверху. А над большим, ещё не разведанным Володей миром колыхались печальные февральские сумерки. Володя бежал и бежал, и навстречу ему разноголосо и всё громче кукарекали петухи.

Первое, что он услыхал от мамы, были привычные слова:

— Боже ж мой! Опять весь мокрый! Где пропадал? Уж скоро семь! Уроки когда кончились!

— Я только на одном уроке был, — сказал Володя.

— Как это — на одном?

— А ушёл. Что они надо мной смеялись?

— Снова?! Подойди, подойди сюда, непослушник окаянный! — У мамы был такой голос, каким она обычно кричала на козу Груню.

Володя подошёл.

— Убежал из школы, весь день шастает, как оглашенный. И что это за ребёнок уродился! — И мама начала шлёпать Володю, не очень больно, но обидно.

Володя сопел, переступал с ноги на ногу и бубнил:

— И бей. И пожалуйста. И совсем не больно.

Потом Володя залез на печку, уткнулся носом в тёплый уголок и притих. И стало ему ужасно одиноко жить на свете, и слёзы сами закапали из глаз. За что его все обижают? Что плохого он сделал людям? Разве он виноват, что солнце наступило на хвост волку и…

— Слезай сейчас же и садись ужинать, — сказала внизу мама.

— Не пойду!..

И Володя тут же решил: он откажется принимать пищу, умрёт от истощения, как революционер, и тогда посмотрим… Все будут плакать и говорить, что он был хорошим мальчиком и погиб напрасно…

— Слезай! Я кому говорю!

— Не слезу! Не хочу я твоей еды…

Володя отвернулся к стене, глаза его закрылись, и сразу же поползла в гору живая серая дорога, вышла откуда-то пегая лошадь и почему-то проговорила человеческим голосом: «Ты мальчик с пальчик». Потом по воздуху пролетел поезд, на вагонах которого белели таблички «Москва — Дубровка». Тут сильно засвистел ветер, и Володя очутился в бесконечном поле, и со всех сторон на него бежали, оскалив клыки, белые волки с рыжими хвостами. Сделалось невыразимо жутко и страшно. Володя хотел закричать: «мама!» Но голос пропал… И тут появилась Нина Петровна, сказала грозно волкам: «Уходите вон! Уходите вон!» — и волки разбежались.

…Володя открыл глаза и на самом деле услыхал голос учительницы. Он осторожно повернулся — за столом сидели мама и Нина Петровна в чёрной шубке с застрявшим в меху снегом. Они тихо разговаривали.

— Была в правлении колхоза, — говорила Нина Петровна. — Думаю экскурсию со своим классом провести в ваше куриное царство. (Тут Володя подумал: «Только б она не жаловалась».) Вот и к вам зайти решила. Сегодня Володя убежал из класса…

Тут мама всплеснула руками и сказала своё привычное:

— Боже ж мой!

— Только вы его особенно не ругайте. Он хороший, мечтательный мальчик. А ведь мечтать — это хорошо! Вот здесь, на листочке, записано, что ему учить на завтра. И ещё передайте эту книгу: «Два капитана». Пусть почитает.

Тут у Володи слёзы навернулись на глаза. Но это уже не от обиды, а от любви к маме, к Нине Петровне и ко всем хорошим людям, которые живут на земле. И в сладком предчувствии замерло сердце: Володя понял, что ждёт его впереди ещё целая непрожитая жизнь, дальние путешествия и много добрых дел.