В гостиной он постарался не обойти ничего, облил все: и занавески, и мебель. Столовую он пожалел, а вот в библиотеке широким взмахом облил все книжные полки. Покончив с этим, он побежал на кухню, выхватил из ведра с щепками для растопки несколько штук, сунул в огонь и, когда они загорелись, помчался назад, через коридор, в холл, потом в гостиную, проскочил гостиную и вбежал в библиотеку. Здесь он бросил первую щепку. Пробегая назад через гостиную, он швырнул одну к нижнему краю занавесок, а другую на волосяной ковер у камина. Вернувшись через холл в столовую, он открыл дверь в прихожую и в последний раз взглянул на лестницу. В воздухе уже запахло дымом, он вдохнул этот запах и кинул оставшиеся щепки к основанию лестницы... Целую минуту он стоял, наблюдая за тем, как разгорается огонь, потому что, несмотря на то что сама лестница заполыхала, покрывавший ее ковер никак не загорался, не загорался и столб, подпиравший лестницу, и тогда он хорошенько полил керосином и их.

Он хотел было двинуться дальше, когда полыхнуло пламя, и он отступил назад. Потом он вернулся через прихожую, подошел к парадной двери, и, как только открыл ее, сквозняк моментально взметнул пламя до потолка, и весь холл осветился бешеным светом.

Запах дыма заставили Пегги и Руфи бегом вернуться назад, и они остановились в самом начале подъездной аллеи, не веря своим глазам. Весь нижний этаж дома полыхал, и на гравийной дорожке на его фоне вырисовывалась фигура их мужа и отца.

— Что ты наделал? Что ты наделал? Ты сумасшедший.

Дейв Уотерз повернулся и спокойно посмотрел на Пегги, сказав:

— Я сделал то, что намерен был сделать. Он не заявится сюда и не будет здесь жить. На все деньги, какие у него есть, ему этот дом не восстановить.

— Папа! Папа! Ты сошел с ума. Мы не можем разыскать мисс Милли.

— Что ты говоришь? — Он повернулся к ней. — Она же в лесу.

— Ее нет в лесу, по крайней мере, мы не могли ее там найти.

— Тогда она у озера.

— Мы обежали вокруг него.

— Собака?

— Нигде ее не видно.

— Нет, нет. — Он смотрел на них расширившимися глазами, широко разинув рот и вскинув руки к небу.

Они догнали его, когда, задыхаясь от дыма, он остановился перед парадным входом, и оттащили его назад к террасе. Они стояли на дорожке, сбившись в кучу, отдуваясь и давясь от дыма, когда Пегги вдруг подняла голову и вскрикнула:

— О боже! Посмотрите!

Все глаза устремились туда, куда она показывала. В одном из окон галереи на фоне тусклого отсвета вырисовывался силуэт пуделя. В этот самый момент галопом подъехала двуколка, а за ней и фермерская телега, за которой подбежало еще несколько человек.

Пораженные открывшимся зрелищем, Роберт и Агнес стояли как вкопанные и какое-то время только смотрели на дом. Весь первый этаж был в огне. Трескались и рассыпались оконные стекла, из окон вырывались дым и языки пламени. Из парадной двери извергались клубы черного дыма, за всеми выходившими на подъездную аллею верхними окнами разрасталось ярко-розовое зарево.

Когда они подошли к стоявшей на лужайке группе, Агнес начала кричать.

— Милли! Где Милли?

— О, мисс! Она выбралась через окно по глицинии. Мы думали, она в лесу, мы искали ее. Но гляньте! Вон, вон там, наверху... собака.

— Это ты, это ты наделал, — накинулся на Роберта Дейв Уотерз.

Роберт отшвырнул его движением руки и закричал:

— Ах ты, проклятый сумасшедший! Теперь тебя засадят. Боже! Обязательно засадят, если только кто-нибудь раньше не убьет тебя. Это его рук дело, так ведь? — теперь он орал на Пегги.

У Пегги дергалось все лицо, она простонала:

— Он совсем помешался. Совсем помешался.

Вокруг раздавались голоса:

— Где вода? Тащите сюда ведра.

Когда Роберт подбежал к парадной двери, он понял, что с ведрами тут делать нечего. Нужно было чем-то прикрыть голову, он стащил с себя пальто, накинул его на голову и, согнувшись пополам, ринулся вперед. Но добежал только до задних дверей прихожей, потому что все вокруг было объято пламенем.

Когда он, шатаясь, выбрался обратно на террасу, Агнес схватила его за руку, и они, кашляя и отплевываясь, спустились по ступенькам вниз. Потом он сбросил ее руку и крикнул:

— Эй, кто-нибудь, несите лестницу. Лестницу! Лестницу! Несите ее сюда! — кричал он на бегу, направляясь к тому углу дома, где было окно комнаты Милли.

Дейв Уотерз стоял в стороне от всех. Казалось, он не видит, как вокруг него от водопроводной колонки во дворе к дому и обратно с ведрами в руках носятся люди. Потом он неожиданно подпрыгнул и, заорав: «Нет, ему не видать ее! Ему не видать ее!» — кинулся бежать в противоположном от Роберта направлении к двери, в которую совсем недавно прошла Милли.

Лестница утопала в дыму, но Дейв добрался до лестничной площадки. Дверь на галерею была открыта, выходившие на нее комнаты полны дыма, но еще не горели. Полыхали оконные занавески и лестница. Он двинулся к лестнице, но она была закрыта пеленой огня. Он задыхался. Легкие разрывались от дыма, он крутился во все стороны и наконец совершенно перестал ориентироваться. Для того чтобы вернуться к двери на лестницу, ему пришлось встать на четвереньки, но, ткнувшись рукой в ножку кровати, он понял, что попал в одну из комнат. Когда он еще раз увидел свободный от огня проход к двери, его легкие уже почти не могли дышать. Он увидел красный отблеск занавесок, значит, за ними окна. Последним усилием он потянулся к занавеске, схватился за горящую материю, и вся она обвалилась вокруг него. Теперь он должен был бороться не с огнем, а с душившим его дымом, и умер раньше, чем загорелась одежда...

Роберт сравнительно легко взобрался по глицинии и так же просто влез в открытое окно комнаты. Здесь его остановил дым. Он ощупью добрался до кровати Милли, будучи в полной уверенности, что найдет ее задохнувшейся в постели. Но постель была пуста. Он потрогал одеяло, рука наткнулась на что-то мокрое, не нюхая, он догадался, что это такое. Он ползал по комнате, пытаясь найти ее и, когда удостоверился, что в комнате ее нет, извиваясь на животе, пополз в сторону лестничной площадки.

Здесь все заволокло дымом, но еще ничего не горело, однако вся галерея, насколько он мог видеть, полыхала в огне. Он было совсем уже повернул назад, когда услышал жалобный стон. Он ничего не видел, но двинулся на звук. По-видимому, он доносился с противоположного конца коридора, где располагались спальни. И он сначала почувствовал, а потом увидел собаку. Он дотронулся до нее рукой, провел рукой по спине и наткнулся на руку, запутавшуюся в собачьей шерсти. Задыхаясь от дыма и жара, он ощупал всю руку до плеча. Он находился за углом галереи, которая уже горела, и до него это дошло только тогда, когда его руку, ту, которой он брался за лестничный столб, пронзила страшная боль. Столб пропитался керосином, и теперь у него вспыхнула рука. Сперва он не заметил этого, потому что из последних сил тащил недвижимое тело за угол и по коридору. Собака волочилась за ним и молчала.

Добравшись до спальни, Роберт ударом ноги затворил дверь и принялся охлопывать Милли руками. Местами халат уже загорелся, но шерстяная ткань горела медленно. Ночная рубашка сгорела до самой полы халата.

Пуговицы мешали Роберту сдернуть с Милли халат. Когда этого не получилось, он стал хлопать по нему и по дымящейся ночной рубашке. Но, увидев, как по ночной рубашке побежал огонек, он сорвал ее с тела, потом осмотрелся вокруг, нельзя ли ее чем-нибудь прикрыть. Он потянулся к постели и вовремя остановился — только дотронься до нее, и все вместе загорится. Подобрав с полу сброшенное им пальто, он обернул им девочку и уже собирался подтащить ее к окну, как услышал с той стороны голос:

— Где вы? Где вы?

— Здесь, — прохрипел он, — возьмите ее.

Когда человек ввалился через окно в комнату, он сразу задохнулся и начал кашлять и отплевываться, Роберт с трудом выдохнул:

— Когда я вылезу, подайте ее мне.

— Вы же один не справитесь.