Раз так, сказал он себе, в первом же случае, когда попытаются навесить на него такой ярлык, он обязательно его оправдает, но только без кольца на палец. Потом когда-нибудь он, может быть, и захочет, но не сейчас, сейчас он предпочитает перемены.

В эту ночь ему было так же трудно заснуть, как и в предыдущую, потому что никак не мог прогнать картину, как он стоял, держась за дверь, рука его касалась ее волос, их лица были совсем близко и ноздри щекотал особенный запах ее тела.

В десять часов утра на следующий день они снова смотрели друг другу в лицо, только на этот раз через стол. Накануне вечером ее посетила делегация во главе с Дейвом. В любое другое время, если бы случилось такое, она бы спросила: «Что такое нашло на тебя, Дейв?», но после того инцидента с ее отцом Дейв сильно переменился, буквально сделался другим человеком и все еще не отошел от шока, так что, когда он сказал: «Вы не должны отпускать его, нужно попросить его остаться, он может раскрыть рот, и что будет с нами?», она могла бы ответить: «Вы хотите сказать, что будет с вами?», однако она этого не сказала, потому что где-то в ее сознании всплыло, что, кажется, есть закон, по которому карается сокрытие правды о преступлении и укрытие — страшно подумать, когда речь идет о Дейве, — убийцы.

Тем временем он продолжал: «Больше того, вам не найти такого умелого работника, я имею в виду по дереву и вообще. Плотницкой фирме вы бы заплатили целое состояние за ту работу, которую он проделал с окнами, полом и в библиотеке. К тому же он помогает Блуму. Он сильный, как бык, никогда не устает. Вам не найти такого, как он. Ну, и женщины... они очень расстроились».

«И женщины очень расстроились». Накануне вечером Пегги пришла к ней в комнату, присела в ногах кровати.

— Не знаю точно, чем он так обозлен, но если ты допустишь, чтобы он ушел, это будет большая потеря. Ты же знаешь, те, кто у нас был до него, они не умели и не хотели работать. Дейв тратил больше времени на доделывание за ними, чем если бы делал все сам... — И закончила словами: — Если это не будет тебе слишком неприятно, не попросишь ли ты, девочка, чтобы он не уходил?

Агнес посмотрела на Пегги. Пегги сказала, что не знает, почему уходит Брэдли, но она знала, наверняка знала — Магги скорее всего обо всем ей рассказала, по крайней мере, описала компрометирующую ситуацию... С чего бы она выбрала такое слово? Компрометирующую. Чего компрометирующего в том, что мужчина обнял женщину? И к тому же женщину, как он особенно сильно подчеркнул, из его собственного класса.

Затем этим утром, когда Магги принесла ей утренний чай, то, стоя у ее постели, Магги опустила глаза и сказала:

— Я была такая дура, мисс Агнес, чтобы устроить всю эту свистопляску. Из-за меня он потерял работу. А он такой добрый. Ничего там не было, мисс. Он только утешал меня.

Снова это слово, утешал. О да, как она уже говорила, Брэдли большой эксперт по утешению, особенно женщин. Ей хотелось избавиться от него, хотелось, чтобы его не было, потому что тогда он не будет попадаться ей на глаза, ее мысли вернутся в привычную колею и она не будет воображать невесть что.

Агнес привстала на постели и спросила:

— Почему я должна просить его остаться? Это ни в какие ворота не лезет. Магги, ты это знаешь сама, он сам должен прийти и попросить, чтобы его взяли обратно.

Магги уже собиралась уходить, но тут остановилась, обернулась к ней и, уставившись в пол и покачав головой, сказала:

— О, он же не такой. Он так не сделает.

— Он не такой? — Эти слова словно свалились откуда-то с высоты и прозвучали необычайно громко, почти как крик. Взяв чашку с блюдцем с подноса, она проглотила чай и произнесла тоном, каким бы произнесла эти слова ее мать:

— Это все, Магги, благодарю тебя. Мы разберемся.

Когда за Магги закрылась дверь, она снова откинулась на подушки, повторяя: «Он не такой!» Вы когда-нибудь слышали подобное? «Он не такой!» Устремив взор вперед, она вдруг сообразила, что ведет себя совершенно так же, как вела бы себя ее мать или другой в ее положении, когда слуга ни за что на свете не хочет извиниться.

Постукивая пальцами по пуховому одеялу, она сидела, закипая от одной мысли о том, что ей придется сейчас делать. В памяти всплыла сцена столкновения с братьями, произошедшая всего два дня назад. Арнольд тогда произнес: «Ты просто смешна. Такого сорта людей невозможно оскорбить». Так в чем же разница: ее брат отказался извиниться перед слугой, а слуга отказывается извиниться перед своей хозяйкой? Они оба мужчины. Единственное, что их различает, это их положение и то, что одному повезло получить образование. Но, если вспомнить, что оба они мужчины, кто из них выше, Арнольд или Брэдли?

Когда ответ на этот вопрос нашелся, она откинула одеяло, подошла к рукомойнику, налила его из кувшина холодной водой, спустила ночную рубашка до пояса, завязала рукава, резким движением затянула узел и, дрожа всем телом и не справившись с внутренним волнением, вымыла лицо, руки и грудь.

И вот перед ней яблоко раздора. Она разглядывала не его лицо, а то, как он одет. На нем бриджи, гамаши, под старым твидовым пиджаком застегнутая до верхней пуговицы синяя в полоску рубашка. Голова не покрыта, и он не держит шапку в руке.

— Вы хотели меня видеть, мисс?

— Да, Брэдли. Присаживайтесь, пожалуйста.

Прежде чем сесть, он подтянул стул к столу и поставил его вплотную.

Когда она взяла со стола ручку, он вспомнил, что точно так же сделал ее отец, перечисляя, какую работу он должен будет переделать за десять шиллингов в неделю.

— Мне кажется, я должна перед вами извиниться. — Она подняла на него глаза в ожидании ответа и, ничего не услышав, перевела взгляд на ручку, которой продолжала постукивать по бумаге на столе. Какого объяснения он ждал? Она извинилась. Невозможный человек, не знает своего места... Нет, успокойся! Какого места? Та же самая часть ума вступила в борьбу с ее воспитанием. Она услышала собственный голос, произносивший почти покаянно: — Я думала только о Магги... Я испугалась за нее.

— Что, по всей вероятности, доказывает, какого низкого мнения вы обо мне, мисс.

— О, нет-нет, ну что вы.

— Нет?

— Нет-нет, только... Знаете... — О, что она может сказать? Как разговаривают с таким человеком? Лучше сразу взять быка за рога и покончить с этим. — Я хотела поговорить с вами по поводу... Ну, по поводу того, не передумаете ли вы... Я имею в виду, имею в виду уходить?.. — Она не могла продолжать и, опустив голову, перестала постукивать пером.

— Ничего, мисс, не беспокойтесь, — спокойно ответил он. — Вы были расстроены, понимаю. Мистер Уотерз боится, что, если я уйду, то могу рассказать. Он меня не знает. И мне кажется, никто здесь не знает. Я не болтун, и что мне не нравится, так это то, что они подставили вас для этого разговора, они не могут не знать, что вы желаете, чтобы я ушел. И вы этого желаете с самого начала. Так что мне лучше уйти...

— О, ну что вы. Вы ошибаетесь, Брэдли, очень ошибаетесь... В этом нет ничего личного. Я имею в виду, что вы столько здесь сделали... библиотеку, окна и всякое другое. Поверьте мне, в этом нет ничего личного, разве что...

Она замолчала, и они оба сидели, не произнося ни слова.

— Разве что, мисс?

Она посмотрела на него и чуть улыбнувшись, ответила:

— Вы же не можете отрицать, что вы не совсем обычный слуга. Это потому, что вы не были воспитаны для такого рода жизни. Городское воспитание... большая разница.

— Вы хотите сказать, что я недостаточно кланяюсь, мисс?

От ее улыбки не осталось и следа. Кланяюсь? Да, она имела в виду именно это. Но она имела в виду еще и кое-что другое. Он выбирал слова. Улыбнись ему счастье, как его братьям, и он стал бы кем-нибудь, в нем есть эта внутренняя сила. Ведь вот: он учился плотницкому ремеслу, и он великолепный плотник. А если бы он учился праву или бизнесу, он преуспел бы не меньше.