Он сел на стул у голого стола и, опершись на него рукой, наклонился к маленькому помутневшему от пыли окошку, из которого виден был двор и верхняя часть северного крыла дома. Мысленно он заглянул сквозь стену в комнату, где стояла Агнес и Милли рядом с ней. В голове роились странные мысли. Впрочем, реального содержания в них не было — они клубились бесформенной массой и были совершенно абстрактными, как это обычно случается с мыслями. Не за что было ухватиться, не на чем задержаться, не над чем поломать голову, однако водоворот мыслей заставил его подняться со стула, и, неподвижно глядя в пол, он пробормотал себе под нос:

— Боже всемогущий.

2

В доме все чего-то ждали. Что-то должно было произойти, долго так продолжаться не могло, и Стенли так прямо и выразился. Они сидели за завтраком, он посмотрел через стол на Агнес с недовольным видом.

— Так продолжаться не может. Я не знаю, в каком положении я нахожусь. Я не знаю, что мне делать... чего от меня ждут. Я никак не могу его понять. Единственное, что мне ясно, это то, что у него нет никаких денег.

— Ну, это для тебя не новость, и уже давным-давно. — Агнес откусила кусочек тоста.

— Да. — В его голосе сквозило раздражение. — Но есть большая разница между отсутствием денег в этом смысле и нищетой, когда сидишь у разбитого корыта. У нас же всегда был доход от шипчандлерского предприятия или еще там от канатной фабрики.

— Как и во всех делах теперь, в канатной фабрике у него теперь только доля. Насколько мне известно, шипчандлерское дело все еще принадлежит ему, если только он еще не спустил и его или не преподнес в качестве подарка своей, — она сглотнула застрявший в горле комок, — женщине.

— Не говори глупостей, Агнес. Кто же дарит любовницам такие бизнесы, как шипчандлерское дело?!

— Хорошо, — сказала она, на этот раз чуть громче, и наклонилась к нему через стол, — тогда скажи мне, куда подевались все остальные бизнесы? Самая большая доля у него была в металлическом заводе, потом были акции в шахтах Бюла-Майн и кирпичном заводе.

Стенли закрыл глаза, подумал и ответил:

— Это было так давно, и, насколько я понимаю, все его доходы съел кризис, потом забастовки и тому подобное.

— Да, и так далее, и так далее. Тебе, как и тем двоим, годами было ни до чего, вас ничто не интересовало, а когда были дома, вы что-нибудь делали? Ничего. Думали о собственных удовольствиях, развлекались и беспокоились только о том, сможете вернуться в Оксфорд или нет. Ты знаешь, что в последнее время дошло уже до того, что торговцы не хотят давать ничего в кредит, а на днях даже отказались оставить партию угля, хорошо, Дейв заплатил. Ты это знаешь? Дейв заплатил за наш уголь!

Он наклонил голову и, чтобы как-то отбиться от ее вопросов, промямлил:

— Ладно, а что я могу сделать? Я пытался говорить с ним. Я пытался. Пытался. Но он так надирается, что от него ни слова резонного не услышишь. Что-то совершенно выбило его из колеи, что-то такое, что подействовало на него сильнее, чем даже то, что, наверное, произошло с ним на днях в Ньюкасле.

— Да, и я догадываюсь, что это. Скорее всего вылетели в трубу все его планы привести сюда в качестве хозяйки его любовницу.

Стенли с негодованием вскинул голову и с презрением воскликнул:

— Ну, нет, на это он ни за что не пошел бы. Он тебя просто попугал.

— Ничего не пугал, позволь мне знать.

— Думаешь, нет?

— Я абсолютно уверена, абсолютно.

Он замолчал, вытер губы салфеткой, потом встал из-за стола и проговорил:

— Я бы не перенес ее в нашем доме.

— Ты видел ее?

— В общем, нет. — Он повернулся к ней. — Ее видел Арнольд и говорит, красотка. Расфуфырена, с ног до головы в самом модном и чуть моложе его.

Агнес тоже встала из-за стола и, с силой оттолкнув от себя стул и буркнув: «Красотка!», направилась к двери. Ее остановил голос Стенли:

— Секундочку, Агнес. Послушай, а мне-то что делать? Скоро начинается семестр, и мне нужно знать.

— А почему ты спрашиваешь у меня? Если ты ничего внятного не можешь добиться от отца, тогда тебе следует обратиться к Арнольду.

— Ай, Арнольд! Ему на все наплевать. Да и Роланду тоже. И того и другого покусала австралийская муха, и они уезжают. Это дело решенное. Я только удивляюсь, что Роланд тащится за ним.

— Тогда чего ты не поедешь с ними? Освободишься от всего этого, согласись? И обеспечишь себе будущее.

— Да не хочу я в Австралию! Да они и слушать не захотят, чтобы я поехал с ними. Они никогда не принимали меня в свою компанию, о чем бы ни шла речь.

Что правда, то правда. Ни один из братьев никогда не находил времени для Стенли. Возможно, они в нем видели своего отца, и это зрелище не производило на них благоприятного впечатления.

Она смотрела на него и думала: интересно, приходило им в голову, что будет со мной? — и, к собственному удивлению, произнесла вслух:

— А подумал ли кто-нибудь из вас, что будет со мной... или с Милли?

У Стенли хватило порядочности слегка покраснеть, и после короткого замешательства он сказал:

— Ну... Мы же думали, что ты выйдешь за Крокфорда. И, — в его голосе прозвучала нотка надежды, и он неуверенно улыбнулся, — может быть, у тебя еще все обойдется... Знаешь, милые ссорятся, только тешатся. А потом как ни бывало...

— У нас уже ничего не обойдется. И все равно остается Милли. О ней вы вообще не думали, или будешь спорить?

Он опустил голову, посмотрел на нее из-под полуприкрытых век и коротко бросил:

— Да.

Она не стала ждать, что еще он скажет. Тяжело глянув на него, она отвернулась и вышла из комнаты. В его глазах она прочитала все, что он вместе с братьями думает о судьбе Милли.

Пока она шла через холл, случились две вещи. Она слышала, как наверху открылась и со стуком закрылась дверь — это значило, что отец направляется к лестнице и хочет спуститься на первый этаж, поэтому она поспешила скорее пройти на кухню. Но не успела она дойти до двери в коридор, как увидела в окно, что от дома через покрытую гравием дорожку в сторону двора перебегает Милли. В голове мелькнуло: Милли была с Магги, во всяком случае, она оставляла ее с Магги.

Последние дни они установили для Милли почти тюремное наблюдение, даже запирали ее в комнате, потому что, хотя за это время она не выкидывала никаких своих чудачеств и уже довольно давно не выказывала стремления убежать в лес, было исключительно важно, чтобы, бродя из комнаты в комнату, как у нее случалось, она не наткнулась на отца. В его нынешнем состоянии достаточно было бы только, чтобы он ее увидел, чтобы разошелся еще больше. Но как она сумела выйти? О, эта Магги! Агнес была уверена, что может положиться на Магги.

— Агнес! — донесся хриплый пропитой голос из холла.

— Я зайду к тебе, отец, через несколько минут, мне нужно только...

— Сейчас! Слышишь? Сейчас!

У него был угрожающий вид, и вполне можно было ожидать, что, если продолжать возражения, он затащит ее в комнату силой. Она быстро взвешивала, какое зло в данный момент больше: то, что Милли может убежать и совершить очередную эскападу, к тому же в это время дня, что было для нее чем-то новым, или попасть в руки человека, к которому она стала испытывать отвращение и который внушал ей неописуемый страх.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, Агнес прошла через холл мимо отца и вошла в кабинет. Он зашел следом, с подчеркнутой злостью затворил за собой дверь и, тяжело ступая, протопал к стулу за письменным столом, на котором горой, словно вываленные из мешка, лежали бумаги. Взяв в руки перо, он начал постукивать кончиком по столу и, не сводя глаз с него, заговорил:

— У нас трудности, вам это известно? Нас могут лишить права на выкуп имения, набежали проценты по закладной. — Он в упор посмотрел на нее и продолжил: — Я продаю картины. Послезавтра приезжает человек из Лондона. Но до этого мне нужны деньги, наличные. — Он снова уперся взглядом в перо, которым не переставая постукивал по столу. — Это кольцо вашей матери, которое она оставила вам... — Увидев, как изменилось ее лицо, он заорал: — То, что принадлежало вашей матери, по закону является моей собственностью. Она не имела права отдавать его вам!