Литмир - Электронная Библиотека

— Беркуты, я — Ноль пятьдесят первый, слушайте приказ: Ноль семьдесят второму, взять на борт двадцать три человека. Ноль пятьдесят пятому и Пятьдесят шестому — по четыре человека. Как поняли?

— Ноль семьдесят второй понял — двадцать три.

— Ноль пятьдесят пятый — взять на борт четыре.

— Ноль пятьдесят шестой — четыре.

— Правильно поняли. Посадку — по очереди. Я ухожу с ранеными. Ведущим назначаю Ноль семьдесят второго.

— Понял, Ноль семьдесят второй.

Пока переговаривался с экипажами, бортовой техник принял и разместил «лишних» девять десантников. Захлопнулся люк и боковая дверь. Сташенков взялся за ручку управления, чтобы помочь штурману на взлете. Но едва пошевелил ногой, острая боль пронзила все тело, и приборная доска снова словно подернулась туманом. Нет, в таком состоянии лучше довериться Марусину. Это по теоретическим расчетам перегрузка, а практически «Ми-8» поднимали и более тяжелые грузы.

— Взлетай, — приказал он штурману. — Спокойно и уверенно, эта машина и не на такое способна.

Марусин увеличил «шаг-газ». Двигатели натужно заурчали, вертолет приподнялся и закачался, словно кто-то не отпускал его от земли, удерживая с обеих сторон невидимыми путами, но вот машина оборвала путы, подпрыгнула и зависла, словно переводя дыхание.

Сташенков кивком головы похвалил штурмана, Марусин стал увеличивать «шаг-газ», чтобы набрать высоту, но вертолет вдруг просел, и штурман, стараясь удержать его в воздухе, хватил «шаг-газ» до упора вверх. Обороты сразу упали. Сташенков, чтобы спасти положение, толкнул рычаг «шаг-газ» обратно, на самую малость, и отдал ручку управления от себя, но было поздно: вертолет ткнулся колесами и хвостовой пятой о землю, зацепил лопастью хвостового винта о валун. Еще один подскок, еще удар — теперь уж, видимо, передним колесом, — и наконец вертолет в воздухе; набирая скорость, стал уходить от земли. Все произошло так мгновенно и неожиданно, что Сташенков только теперь осознал случившееся: не зря он сомневался в Марусине — штурман несоразмерно и резко сработал ручкой управления и рычагом «шаг-газ», не учел просадку во время исчезновения эффекта «воздушной подушки», а он, Сташенков, понадеялся на него, обольщенный началом взлета, и проворонил опасную ситуацию…

Двигатели тянут будто бы нормально, и перебоев не слышно, а вертолет летит как-то боком, словно подраненная в крыло птица.

«Ах, Марусин, Марусин, — сокрушался Сташенков, — что теперь будет, что будет?.. С него-то спрос невелик — штурман, а с меня… Никакие благие намерения не оправдают поломку. Хорошо еще, если долетим благополучно до „точки“».

— Командир, ничего страшного, — решил успокоить его бортовой техник по переговорному устройству. — Подломана передняя стойка и деформирована немного хвостовая балка.

Как в той песенке: «…а в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо…»

— Как ты установил?

— Очень просто: высунулся из люка, все осмотрел.

— Не хватало еще тебе вывалиться.

— Что вы! Меня так крепко держали, — хохотнул Петрухин.

А Сташенкову было не до смеха, даже рана не причиняла такой боли, как сознание своей вины в гибели шести человек, потери вертолета и аварии. А ведь все могло быть не так…

5

С вечера подул афганец, сухой, колючий ветер, и заходящее солнце сразу затянуло грязной, часто рвущейся пеленой; пыль, песок, листья поднялись метров на двести, и все вокруг почернело, приобрело зловещие очертания: дома, деревья, бурьян и кустарники стали похожи на притаившиеся и изготовившиеся к атаке танки и бронетранспортеры шурави, на пушки и залегших солдат. А гремевшие за дувалами порывы ветра казались отдаленными выстрелами и рокотом моторов.

— Вот теперь пора, — сказал Масуд, глядя на север, в темноту, за которой еще утром виднелась широкая долина, привлекающая безлюдьем и тишиной; извилистой речушкой и еще чем-то таинственным, пленительно-завораживающим.

Там золото! Его, Абдулахаба, а не Масуда, и пусть он не пялит на тот берег глаза, ведь не пойдет же, побоится за свою драгоценную жизнь, а пошлет казначея — его жизнь не так дорога, и давно бы пора ему сгинуть, чтобы не терзать сердце страхом о мести, — и потому не получит он ни крупинки, не имеет на него права — сам Аллах подсказал эту мысль Абдулахабу.

Они стоят на склоне горы вчетвером: Масуд, Азиз, Гулям — еще одна правая рука Масуда, исполняющая волю сардара непосредственно в бою и при карательных набегах на кишлаки, где ислам променяли на лозунги шурави о мире, равенстве и братстве, — и он, Абдулахаб. Масуд долго и отрешенно смотрит в темную круговерть и думает свою думу. «Вот теперь пора» — эта фраза приоткрывает завесу его намерений: в первую очередь забрать золото. Не случайно он поручил Гуляму днем и ночью следить за постом наблюдения советских десантников и замечать все, что там творится. Десять солдат — для отряда Масуда не сила, правда, и отряд после ловушки у кишлака Шопша насчитывает тридцать три моджахеддина, но для того, чтобы уничтожить этот пост, вполне достаточно. Афганец — ветер — поможет: вертолеты в такую погоду не полетят, а по долине к посту сутки надо добираться… Куда потом намеревается податься Масуд? В Пакистан, как он говорит, за новым отрядом? Возможно. Но что-то после последнего боя с авиацией шурави погрустнел, он и стал более задумчив и озабочен. Похоже, и ему надоело лазить по горам, подставлять своих солдат и себя под пули… Но на примирение он не пойдет: клятву давал самому Сайеду Ахмаду Гейлани, лидеру «Национального исламского фронта Афганистана»… Скорее всего, надумал, как и Абдулахаб, махнуть куда-нибудь с золотишком в невоюющую нейтральную страну. Пусть мечтает, надеется…

— Значит, все проследил, все продумал? — повернулся Масуд к Гуляму.

— Так, мой господин, — прижал подобострастно руку к груди Гулям.

— Сколько тебе потребуется воинов, чтобы разделаться с этой кучкой кафиров?

— Надо бы весь отряд, мой господин, — покорно склонил голову Гулям. — У шурави — две собаки. Если учуят…

— Ты глупее собак? — недовольно сверкнул глазами Масуд. — И в такой ветер.

— Он дует с нашей стороны, — возразил несмело Гулям.

— Обойдите подальше. В общем, можешь забрать и весь отряд. — Масуд испытующе посмотрел на Абдулахаба. — А тебе сколько нужно?

«Я и один справлюсь», — чуть не выпалил Абдулахаб, но знал — Масуд никогда одного его к золоту не отпустит, и потому ответил как можно равнодушнее:

— Мне одного вполне достаточно. Вот с Азизом сходим.

— Азиз останется со мной, — не согласился Масуд. — Возьмешь Тахира.

Такое решение сардара несколько путало карты Абдулахаба: когда два этих шакала будут вместе, с ними труднее расправиться. И Тахира ему не хотелось убирать. Но… пути Аллаха неисповедимы.

— Хорошо, мой господин.

— Время рассчитайте сами. В пять ноль-ноль мы должны покинуть это место…

Нападение на пост назначили на двадцать три ноль-ноль. Раньше не получалось: пока преодолеют речку, обойдут гору с востока, чтобы ветер не донес их запах собакам, поднимутся на вторую террасу, на которой обосновались десантники, уйдет не менее четырех часов. А шел уже седьмой час. Оставалось время только на сборы и уточнение действий каждым моджахеддином.

Абдулахаб, чтобы развязать себе руки и не быть зависимым от Гуляма, предупредил:

— Мы пойдем с запада, так что нам не по пути.

— Может, еще возьмешь пару моджахеддинов? — предложил Масуд.

— Нет. Вдвоем пройдем тише и спокойнее.

— Биссер хуп…

Отряд Гуляма отправился к реке, едва стемнело. Абдулахаб не торопился: проверил и почистил автомат и пистолет, то же заставил сделать Тахира.

В пещере, где обосновался Масуд, кроме него и Азиза осталось пять моджахеддинов: один часовой на входе, и четверо — у самого входа, внутри; Масуд и Азиз — в углублении, за крутым изгибом, чтоб не слышать голосов подчиненных и спокойно отдыхать. Здесь же находились Абдулахаб и Тахир. Сардар не обращал на них внимания, сидел у стены, где висел электрический фонарь, и просматривал захваченные сегодня днем в уездном комитете партии кишлака Андава бумаги. Это были газеты и листовки, какие-то брошюры, отдельные листы с напечатанным и скорописным текстом.

62
{"b":"161304","o":1}