— Да уж, метод гарантированный.

Я судорожно ищу выход из ловушки, в которую сама себя загнала.

— В таком случае оставим изысканный литературный стиль и будем называть вещи своими именами, как подобает современным людям. Отныне клянусь влюбляться только в мужчин вроде тебя, которые и словом, и делом валят наповал.

— Согласись, что, за исключением тех моментов, когда мне хочется свалить тебя наповал, я выражаюсь вполне изысканно, — смягчается Даниэль.

— Как же, как же… Помнится, когда ты впервые предложил мне свои услуги, изысканная формулировка звучала примерно так: «Хочешь со мной переспать? Тогда вернемся обратно».

— Но мне действительно было неохота, поверь! — усмехается он.

— Как не поверить! Ты же специально подстроил покушение на Мартина, лишь бы отвлечь меня от игривых мыслей, — подхватываю я, и тут мне вспоминается та наша безумная ночь и многие другие ночи любви. От воспоминаний ток крови, толчками бьющий от ног к лону, а оттуда к голове, разливается по всему телу, создавая равномерное постоянное напряжение. Как в электрической цепи. — Вот это метаморфоза, — невольно вырывается у меня.

— О чем ты?

— Об изменениях на гормональном уровне.

Лицо Даниэля чуть заметно искажается, и я приникаю к нему. Его гормональная система тоже действует безупречно, и растущее желание любимого мужчины распаляет мою страсть. Солнце, которому надоело цепляться за верхушку ближней сосны, медленно скатывается вниз и исчезает из вида. Жара спадает, и травы, стряхнув с себя оцепенение, распрямляются. От земли поднимаются теплые испарения, пропитывая влагой воздух, — наверное, это и есть вечерняя роса… Какие слова ни подбирай, я бессильна описать то, что происходит с нами там, в траве, в тот вечер. А может, и нет их, подходящих слов? Ладно, попробую подыскать потом, уж это минимум, которым я обязана Даниэлю. Если существуют чувства, каждый раз словно рождающиеся заново, то я испытала их лишь благодаря ему.

Позже, опершись на грудь Даниэля, я изучаю его лицо — измученное и в то же время открытое, просветленное. Он отводит с моего лица волосы и улыбается.

— Ты ведь знаешь, что я тебя люблю?

— Знаю. И мне еще очень не скоро наскучит слышать это.

— Тем не менее я бы не хотел рисковать.

— Ну и зря, — не соглашаюсь я.

К тому времени, когда мы возвращаемся в лагерь, наша компания уже покончила с ужином и шарф связан. Довольный Луис красуется в обнове, а Рюль по-прежнему в центре внимания женщин. Сегодня он — герой дня.

Не сказать, чтобы сейчас я так уж рвалась поскорее добраться до Хольдена, тем более что мы с Даниэлем упражняемся в искусстве тянуть время. В конце концов, ведь ужинать тоже надо и выпить не мешает… да мало ли сколько бывает занятий, удобных для того, чтобы не отрываясь пялиться друг на друга. Со стороны, должно быть, смешное зрелище, а по мне, так век бы это удовольствие не кончалось.

Патрик какое-то время смотрит на наши забавы сквозь пальцы, потом не терпящим возражений тоном заявляет:

— Хватит прохлаждаться, нас ждут дела!

— Дело превыше всего, — соглашается Хмурый.

Слова Патрика воспринимаются как приказ, они с Даниэлем тотчас прикрываются маской суровости, словно соревнуясь друг с другом, кто мужественнее и неприступней. Этот номер с успехом мог бы пройти перед публикой, видящей наших киногероев впервые. Впрочем, я тоже не желаю уступать им и стараюсь выглядеть более женственной и мягкой.

Мы рассаживаемся по машинам и, успешно миновав разъезженную лесную дорогу, выбираемся на автостраду. Доставшийся мне в спутники Стив во время головокружительной гонки охотно отвечает на мои осторожные расспросы насчет художницы, о которой у нас зашла речь днем. Он рисует настолько привлекательный портрет моей ровесницы, что это способно вызвать зависть даже у самого независтливого человека. И симпатичная-то она, и остроумная, и к тому же богатая! Затем Стив рассказывает, при каких обстоятельствах они познакомились с Джой Крафт, и я понимаю, что у нее действительно предостаточно материала для романов в картинках.

Сам Стив тоже личность, достойная внимания, приверженец оригинального стиля — одна ленточка в волосах чего стоит! Я подкатываюсь к нему с наводящими вопросами, и он в скупых словах повествует о себе. Много лет назад он потерял жену: завязалась перестрелка между гангстерами и полицейскими, и несчастная женщина, не подозревая об опасности, угодила на автомобиле в самую гущу событий. Пуля попала ей в лоб, и уже не имело значения, из чьего ствола она вылетела.

Стив излагает факты небрежно, как бы мимоходом, но я уверена, что это напускное, а за своими дурачествами он пытается спрятать боль. Возможно, когда-нибудь ему и удастся…

Путь нам предстоит неблизкий, и Стив успевает похвастаться сыном, который сейчас находится на попечении Джой Крафт.

— Ловко мы раскидали своих детишек по чужим домам! За маленьким Хольденом и Эллой Беллок присматривает Шеллен…

— А о Шеллен можете рассказать что-нибудь интересное?

— Вы, часом, не из полиции? — Стив делает вид, будто шокирован моим любопытством.

— Выходит, вы ничего о ней не знаете…

— Когда узнаю — расскажу, — усмехается он. — Насколько могу судить, ей не по душе городская жизнь, она очень любит детей, и храбрости ей не занимать. Во всяком случае, она храбро отбивает все мои попытки к ней подкатиться.

Стив жмет на газ, но оказывается, что нам незачем было спешить.

Любош Хольден по-прежнему недосягаем. Когда не спит, мечется в постели, терзаемый галлюцинациями. Выполняя предписание доктора, Шеллен то и дело дает ему питье. Сына Любош узнал, но в краткие моменты бодрствования вел себя настолько беспокойно, что Шеллен перестала пускать к нему Нелла.

Удрученные этими неутешительными новостями, мы заходим в комнату больного. Рюль проводит тщательный осмотр, затем делает Хольдену укол и усаживается у постели. Стоя возле него, я всматриваюсь в исхудалое лицо Любоша. Мне вспоминаются замученные Марион и Арджил, поплатившиеся жизнью за знакомство с этим человеком.

— Долго он пробудет в таком состоянии?

— Трудно сказать. Надеюсь, через несколько часов сознание прояснится. Хорошо бы вам побыть с ним хоть какое-то время.

— Ладно, побуду.

С тяжелым вздохом я опускаюсь на освободившийся стул, а доктор выходит из комнаты. Я оглядываюсь по сторонам. Обстановка строгая, ничего лишнего. Маленькое оконце смотрит в темный сад, сквозь тяжелую штору проникает ночная свежесть.

— Любош! — окликаю я больного. Глаза его полузакрыты, пальцы беспокойно шарят по одеялу. — Любош, это я, Дениза. Взгляните на меня! Я выполнила вашу просьбу, побывала на озере. Мы нашли Марион.

Веки слегка дрогнули, потрескавшиеся губы пошевелились. Влажной салфеткой я касаюсь его лица, затем, приподняв голову, даю несколько ложек чая. Он глотает и издает слабый стон.

— Марион убита, ее застрелили. Вы ведь знаете, как это произошло?

Любош Хольден смотрит на меня мутным взглядом и судорожно вцепляется в одеяло.

— Ключ… — едва слышно произносит он. — Возьмите ключ.

— Ключ от сейфа? Где его взять?

— Спрятал. Я его запрятал… куда-то…

Я вытираю ему испарину, касаюсь руки в надежде хоть чуть-чуть успокоить. Любош борется с дремотой, но он слишком слаб. Еще минута, и он погружается в сон. Я выскальзываю из комнаты.

Тем временем часть компании исчезла, остались только Рюль и Даниэль. Сонная Элла сидит на коленях у отца. При моем появлении девочка оживляется.

— Могли бы хоть раз приехать и днем, — говорит она, обиженно растягивая слова.

— Скоро мы опять будем вместе, — заверяет ее Хмурый.

— А почему ты не привезла Сабу?

— Саба ждет тебя в вашем новом доме.

— Разве это дело? — Девочка недовольно морщит нос. — Мы — здесь, Саба — там. И вообще, почему мы должны прятаться? Скажи, Ден, Золотая рыбка не только немая, но и глухая, что ли?

Вошедшая Шеллен предлагает выпить, и я не отказываюсь. Потягивая напиток, обдумываю ответ, но, так ничего и не придумав, пожимаю плечами. Во что-то ведь человеку нужно верить, тогда отчего бы не верить в Золотую рыбку? Сколько разочарований подстерегает нас на жизненном пути, так что к Элле, уверовавшей в благую силу Золотой рыбки, я испытываю не только жалость, но и легкую зависть. По мнению ученых, ребенок подобен компьютеру, куда до шестилетнего возраста закладываются готовые программы. Если это правда, то нет на свете другой такой вычислительной машины, с которой впоследствии пришлось бы столько возиться, меняя прежние записи, начисто стирая их и заполняя новыми.