Мои мысли о природе отвлекает Хмурый, руки его обнимают меня за талию, и как нельзя кстати: плоский камень, на котором я удерживала равновесие, заваливается набок. Прекрасный предлог, стоя по щиколотку в холодной воде, опереться на плечо Даниэля. Ну а если уж идти на сближение, то нечего останавливаться на полпути; я обнимаю его за шею, прижимаюсь лицом к колючей щетине.

— Хорошо тебе?

— Хорошо. Только надолго ли?

— Не ищи бед на свою голову. Смотри вокруг и радуйся жизни.

— Тебе легко говорить.

— Не спорю, — соглашается Даниэль, и мы выбираемся на сухое место. — Со вчерашнего дня гораздо легче. Но хотелось бы знать, над чем ты ломаешь голову весь сегодняшний день.

— Ни над чем конкретным, в этом вся беда. Надо бы обдумать то, о чем мы говорили ночью, но для этого необходимо побыть в одиночестве.

— Ты и будешь одна, пока мы с парнями заняты на съемках. А потом нам придется съездить на хутор и еще кое-куда.

Я цепляюсь за руку Даниэля:

— Ты не должен оставлять меня!

По упругой, шелковистой траве, по мелким камешкам мы шагаем к лесу, надеясь, что там, в тени, будет легче переносить жару. Я пытаюсь внятно сформулировать терзающие меня вопросы, Даниэль терпеливо слушает.

— Типография… — говорю я. — Где печатаются листовки?

— Ведь ты сама заметила, в большом городе это не проблема. У каждой мало-мальски приличной фирмы есть свои наборно-печатные машины.

— Понятно… И еще одна мысль не дает мне покоя. Теперь, когда действия «Юстиции» приняли такой широкий размах, как поведет себя Квазимодо? Отступится ли он от своей изначальной цели?

— Отчего бы тебе не обсудить этот вопрос с самим Квазимодо? По-моему, он вряд ли откажется от своей мании.

— Ты как-то упомянул, что, когда на Квазимодо пало подозрение, ты обвинял его… в чем?

— Если ты решила, что я осуждаю его, то ошибаешься. Пусть я в чем-то с ним не согласен, но это еще не значит, что я прав.

— Нельзя ли поподробней?

— Меня возмутило, что он так по-дурацки взялся за дело. Сам Квазимодо никогда не появлялся на месте до решающего поединка, всю предварительную работу проделывал Танос, а при его неприметной внешности он никому не успевал примелькаться. Но как можно было не учесть совершенно очевидной вещи: после первых же шагов «Ю» полиция проведет расследование, чтобы выяснить, нет ли какой взаимосвязи между жертвами и еще кем-либо. Простое уравнение с одним неизвестным, решить его — пара пустяков. Как только мы переберемся в новое здание, нынешнюю древнюю картотеку заменят компьютеры.

— Ну, это когда еще будет…

— Не сегодня-завтра. Однако вычислить Квазимодо не составляло труда даже без компьютеров. В каждом конкретном случае справедливость была на его стороне, но с официальной точки зрения это не аргумент. Пускай «Ю» избавил общество от закоренелых преступников, от убийц, у которых руки по локоть в крови, и что с того? Разве обязательно было лишать их жизни? У нас есть полиция, суд — пусть разберутся. Словом, известная песня… Вот почему так называемыми законными методами к Хольдену не подступиться, методы эти настолько легко обойти, что их словно бы и не существует. Прежде всего необходимо расчистить тылы Хольдена, а уж потом браться за него и ему подобных. Может, благодаря Любошу мы раздобудем конкретные улики. Но в конечном счете не так уж важно, какие именно преступления Хольден хотел прикрыть, убирая свидетелей, суть в том, что на его совести немало загубленных жизней.

— Убийца, он и есть убийца.

— Конечно. И в его руках сосредоточена огромная власть. Вот тебе наглядный пример. Прикрываясь именем брата, он пытался скупить львиную долю газет, презрев антимонополистический закон, ограничивающий число изданий в руках отдельного лица. Закон справедлив: ведь владелец газеты в известной мере формирует общественное мнение. Поскольку в печати не упоминается о коррупции и грязных делах Йона Хольдена, можно подумать, будто этой проблемы попросту не существует. Но это лишь одна из причин хольденовского стремления стать газетным магнатом. Не следует забывать о колоссальных прибылях от рекламы. И здесь, как обычно, Хольден прибег к своим излюбленным методам. Все нуждающиеся в рекламе — хотят они того или нет — должны публиковать объявления в его газетах, прочие печатные издания, лишившись основного источника дохода, оказывались на грани банкротства, и Хольден скупал их за бесценок. Далее, его наркобизнес застопорился из-за провала Хабрея в прошлом году, но существует множество других способов огрести денежки, скажем, заняться обучением боевиков. В наши дни такой бизнес процветает, поскольку на телохранителей большой спрос. И Хольден понимает, что это поистине золотая жила. Конечно, в подобных делах Хольден использует подставных лиц, но фактический владелец этого процветающего бизнеса вправе считать себя генералом, так как под его началом целая армия.

— Страшная картина вырисовывается…

Мы выходим на лужайку и устраиваемся на траве. Растянувшись на животе, я слежу за муравьем, который не захотел обходить травинку, а решил перелезть через нее. Вот он взобрался на самый верх и раскачивается, не зная, куда податься. Весьма поучительное зрелище.

— Теперь понимаешь, с каким опасным врагом ты вздумала тягаться — удовольствия ради!

— Видишь ли, Беллок, к этому «удовольствию» меня подтолкнули веские причины. Замученная до смерти сестра Конрада, Мартин, которого чуть не убили, изуродованный Круз…

— Выходит, все дороги ведут к Хольдену? Вот это и называется мафией. Беда лишь в том, что наше общество не готово вступить с ней в открытую войну.

— Это я уже слышу в сотый раз и заранее знаю, что ты скажешь. Законным путем к Хольдену не подобраться, хотя веревка по нем давно плачет. Я хочу спросить о другом. Покровители Хольдена уже известны, сам мафиози фигурирует в списке «Ю», Любош Хольден похищен из клиники… все это подталкивает Хольдена к ответным действиям. Или, по-твоему, он предпочтет унести ноги?

Даниэль не сводит глаз с муравья, тот по-прежнему раскачивается на кончике травинки, перебирая тонюсенькими ножками. Должно быть, со страха даже глаза зажмурил. Ему бы, бедняге, спуститься вниз, но на узкой травинке не развернешься. Интересно, умеют ли муравьи пятиться задом? Ситуация разрешается неожиданным для меня образом. Даниэль подставляет палец, и муравьишка с явным облегчением перебирается на твердую почву. Замерев на миг — видимо, чтобы перевести дух, — муравей проворно исчезает в траве.

— Как знать, — Хмурый переводит взгляд на меня, — может, Хольден не прочь унести ноги… Но — продолжая твою метафору — пока еще не подмазал пятки.

— А ты, похоже, только этого и ждешь. Ладно, лишь бы не проворонить…

— Не беспокойся, за ним следят во все глаза. И хватит о Хольдене, надоело!

— Первый начал!

Беллок покаянно опускает голову и оглядывается, ища, что бы еще такое пожевать. Сунув в рот какой-то листик, он переводит разговор на другое:

— Тебе когда-нибудь приходилось слышать, будто растения способны чувствовать?

— Я и сейчас слышу. Слышу, как пищит несчастный лист, который ты терзаешь зубами.

Мигом выплюнув травяную кашицу, Даниэль поворачивается ко мне и сжимает мое лицо ладонями. Не знаю почему, но взгляд его смущает меня. Хочется спросить, что означает этот странный взгляд, но Беллок, не дожидаясь вопроса, поясняет:

— Пока что я раздеваю тебя только взглядом. Но это лишь начало. А вот как накатит на меня животная страсть…

— Один мой знакомый в таких случаях просто говорил — хочу тебя.

— Вот зануда!

— Когда доходило до дела, он вел себя отнюдь не как зануда, — подзуживаю я, догадываясь, что Даниэль не собирается сейчас заходить далеко. Мои поклонники — это его уязвимое место: давних он не жалует, да и новоприобретенным вряд ли обрадовался бы.

— Ну что ж, расскажи, а я послушаю, — мрачнеет он.

— А-а, ничего интересного, — отмахиваюсь я и, не в силах сдержать любопытство, спрашиваю: — Такие темы — верный способ укротить твою животную страсть, не правда ли?