Нежнову вызвал к себе Семушкин около двух часов дня. В кабинете сидел Кузовлев, дымя сигаретой и меланхолично глядя в окно..

— Алена Васильевна, мы знаем, что у вас маленький ребенок, но Римма серьезно заболела, у нее высокая температура — и нас просто катастрофа: некому сегодня дежурить, — морщась от досады на самого себя, проговорил главврач и, вздохнув, добавил: — Конечно, вы вправе отказаться.

— Я согласна, — не раздумывая, сказала она, — но мне надо съездить домой, забрать ребенка и отвезти его к матери. Могу я взять машину?

— Да, пожалуйста.

Она вышла, не взглянув на Кузовлева.

Поначалу Алена хотела лишь отвезти Катерину к матери, но, приехав домой на машине, она решила собрать вещи, свои и дочери, и вообще переехать в родительский дом. Чего мучиться, когда жизнь не сложилась. Она так и сделала.

Аграфена Петровна была ошарашена этим возвращением, начала задавать вопросы, причитать, но дочь ее оборвала:

— Случилось то, что случается в каждой второй семье: мы расходимся! Жить заложницей его садистской натуры, обученной только убивать, я больше не хочу! Мы взрослые люди! Я его больше не люблю, а жить с ним лишь из-за того, что меня осудят соседи и наши поселковые, не хочу!

— Но ведь дочь... — Мать не могла сдержать слез.

— Дочери необходимо тепло, пища, одежда и ласка. Пока ей этого хватает, а дальше, кто знает, может быть,у нее появится и отец, только умный, образованный и культурный!

— Но как же ты ему ничего не сказала?! — снова всплеснула руками мать. —Разве можно так с мужем, отцом твоей дочери?! Он ведь тоже человек!

— Он не человек! — нахмурилась Алена, перестав разбирать свои вещи. — А записку я ему оставлю, ты права! А то он припрется сначала к тебе, а потом в больницу! Что касается денег, то проживем! Я даже не хочу ничего у него брать!

Мать, услышав про деньги и осознав, что это не блажь, а серьезное решение дочери, опять заохала, вытирая слезы.

— Ну хватит причитать! -рассердилась Алена. — Извини, у меня нет времени все объяснять и тебя

успокаивать! Позаботься лучше о малютке, ей через час надо поесть, потом ты ее уложишь и сама соснешь! Я сегодня остаюсь в ночь, приду утром, так что не волнуйся! Все, пока!

Она заехала снова к Грабову, оставив ему короткую записку: «То, что наша семейная жизнь не сложится, мы с тобой знали с самого начала. Кто-то должен был сделать решительный шаг и разрубить сгнившийузел. Давай обойдемся без фокусов, диких сцен, кровавых разборок и прочего. Если расстанемся по-человечески, я разрешу тебе видеться с дочерью. Обдумай все это на досуге и не делай глупостей! Прощай!»

Алена вовсе не верила, что ее спокойная и дипломатичная записка вразумит супруга и Грабов навсегда исчезнет из ее жизни. Он не привык сдаваться без боя. Глупая привычка военных. Ему бы снова вернуться в армию, там его ждут, он даже письма от бывших командиров получает — те зовут обратно, но он решил тут окопаться и вести войну с бабами.

— Наполеон хренов! — невольно вырвалось у Алены.

— Что? — не понял шофер.

— Француз был такой. Большой полководец, но мы ему пинков надавали!

Глубокой ночыо они Кузовлевым пили кофе. За полдня и вечер не успели переброситься и словом. Станислав Сергеевич допоздна оперировал, а потом, как обычно, свалился без сил. Нежнова, заглянув за ширму, с волнением смотрела, как хирург, посапывая, спал, свернувшись калачиком и подложив ладонь под щеку. И странная жалость, соединенная с нежностью, вдруг пронзила ее. Ее внимание привлекла аккуратно заштопанная дырочка на его шерстяном джемпере, и сердце невольно вспыхнуло ревностью:

это Римка уже успела приклеиться, к хирургу, зная, чем можно увлечь одинокого мужчину.

«Вот тварюга! Знает ведь, что не ее кусок сладкого пирога! Нет, надо схватить и хотя бы надкусить со злости! Корюшка вспученная, саранча северная!» — ругалась про себя Алена, без всякой радости перелистывая старый, замусоленный роман «Страстные ночи любви».

Когда-то она любила перечитывать понравившиеся ей книги и всякий раз испытывала волнение, плакала, сопереживая героям, но тут с первых страниц не заладилось, а первая кровопролитная стычка Армандо с разбойниками,когда он спасает Терезию, вызвала острое неприятие. И медсестра тотчас поняла, в чем дело: темное от южного загара, мужественное лицо Армандо теперь напоминает ей лицо Грабова. И сейчас, открыв роман снова, через две минуты Нежнова захлопнула его и отодвинула от себя подальше.

В четыре утра Кузовлев по старой привычке проснулся, ополоснул лицо холодной водой и, подсев к столу, стал выкладывать из сумки термос с кофе и бутерброды с колбасой.

— А про шаньги я и забыла!. — спохватилась Алена. — Пока перевозила свои манатки от Грабова, пока мать успокаивала, все из головы вылетело!

— Ты ушла от мужа? — обалдел он, застыв с надкусанным бутербродом.

— Тебя это удивляет? Или тебе рассказывали, как мы счастливо и дружно живем?

— Рассказывали.

— И кто этот сказочник?

— Римма мне рассказывала... — смутившись, выдавил он из себя.

— Как же я забыла, что она у нас каждый вечер гостевала, наблюдая радостные картины семейного

счастья орденоносца Петра Грабова и его верной супруги?! —язвительно воскликнула Алена. — Впрочем, что уже неважно! Я вот тоже слышала, что вы женитесь на Римме?

—Вот как? Первый раз слышу! — искренне удивился он. — Неужели об этом говорят в больнице?

— Слухи ходят очень упорные, а Римма жмурится от счастья и твердит, что не имеет права разглашать.

— Мы как-то с ней целовались, это правда, — покраснев, признался Кузовлев. — Сам не понимаю, как все случилось, но дальше этого дело не зашло.

— Мужики редко помнят, как у них все случается, — усмехнулась Нежнова. — Умными же людьми подмечено: иногда и от поцелуев дети рождаются!

Она помрачнела. Ей почему-то было неприятно, что Станислав Сергеевич в ее отсутствие позволял себе такие вольности.

— Все из-за того, что я очень хотел забыть тебя.

— И как? Удалось? — возбужденно спросила Алена.

— Нет.

Она громко расхохоталась:

— Надо же! Это, наверное, оттого, что Римма приболела! Когда она выздоровеет, тебе это удастся!

— А ты все такая же!

— Какая?

— Веселая и язвительная.

— А чего мне? Я же не на том свете побывала, а всего лишь замужем!

Алена нервно рассмеялась. Ее словно черт под мышками щекотал, так и хотелось скалиться. Да и после первой чашки кофе вся сонливость исчезла, она почувствовала себя бодрой, и странный азарт разжигал ее изнутри.

— Я ведь и не уезжал из-за тебя. — помолчав, признался Станислав Сергеевич.

— Не поняла? — Она сделала удивленное лицо.

— Я как-то сказал тебе, если помнишь, что даже если ты выйдешь за другого, то я все равно дождусь, пока ты его разлюбишь и вернешься ко мне...

— Надо же, какой вы верный и упорный! — игриво усмехнулась Алена.

— Да, я такой! — посерьезнев, кивнул хирург и с бесстрашной влюбленностью взглянул на нее.

Она отвела взгляд в сторону, будучи не в силах ответить ему с той же искренней нежностью и любовью, взглянула на окно ординаторской и вдруг увидела Грабова, прилипшего раскаленным взором к верхней створке окна, потому что нижние были задернуты белыми занавесками. Темно-коричневый круг его лица с горящими черными глазами заставил ее вздрогнуть и оцепенеть. И в тот же миг оно исчезло. Кузовлев, посмотрев туда же, никого не увидел, удивился, не поняв, чего испугалась Алена.

— Там кто-то был?

— Нет, мне показалось, — прошептала она.

Она вдруг отчетливо поняла, что Грабов не оставит ее в покое и всеми способами заставит к нему вернуться. Его устраивала даже такая, не зримая ни для кого война между супругами, лишь бы Алена жила в его доме и для всех считалась его женой. Он тоже знал, что долго жена на баррикадах не протянет, что принцип «стерпится — слюбится» рано или поздно возьмет свое, и вот тогда она будет целиком принадлежать ему, и Петр возьмет свое в схватке со строптивой бабьей натурой. А война его пока устраивала: он привык жить в блиндажах и землянках, неделями носить одну и ту же рубаху, терпеливо выслеживая бандитов. И это обострение, ее попытка уйти от него придали ему новые силы, он снова двинулся по следу, выследил противника, и теперь, забившись в укрытие, бывший сержант обдумывает стратегию и тактику своих военных действий: с кем и как.