Уже потом, когда она убрала дурацкую челку, открыла большой красивый лоб, глаза, лицо сразу приобрело иные очертания, она совсем по-другому взглянула на себя, но это случилось уже в «Гранд этуаль», когда на второй или третий день после ее приезда мсье Мишель осторожно посоветовал ей переменить прическу: волосы гладко зачесывать назад, оставляя хвостик или пучок. Алена восприняла эту просьбу как приказ — и на следующий день предстала перед ним с открытым лицом, чем привела его в восхищение. Лишь после этого и сама, приглядевшись к своему новому облику, отметила не только его неожиданную перемену, но и странный магнетизм, появившийся на ее розовощеком личике.

Что ей нравилось в себе, так это шелковистая кожа, Кузовлев часами мог гладить ее спину и плечи. Сквозь тонкую кожу щек постоянно пробивался яркий румянец, он не затухал, окрашивая лицо волнообразно то рубиновыми, то алыми всполохами. В такие минуты оно притягивало к себе, и она чувствовала свою, власть над мужчинами. Она обратила внимание, как взгляд Виктора теплел и туманился при

встречах с ней, что свидетельствовало о его серьезном интересе, и у Алены взволнованно билось сердце.

И во многом благодаря мсье Лакомбу Алена действительно расцвела, обрела уверенность в себе, изменилась ее походка, осанка, речь. Сказалась и новая одежда. За полгода Мишель приодел,ее, даря кофточки, свитерки и блузки жены, оставшиеся после ее бегства. Они бесполезно пылились в шкафу, многие вышли из моды, но это были дорогие и качественные вещи, которые и со временем не теряли своего шарма и выделки. Точно так же, словно по наследству Алене перешла и косметика бывшей супруги, многие флакончики с духами были даже не распечатаны, но среди них нашелся и небольшой пузырек с «Шанель № 5», на дне которого чудом сохранилось несколько драгоценных капель, и их волшебный аромат окутывал Алену почти неделю. Судя по обилию всяких коробочек, тюбиков, баночек, мадам Фанни, их хозяйка, ни в чем себе не отказывала, тратя на косметику огромные деньги, но, воспользовавшись пудрой или кремом один-два раза, больше к ним не прикасалась. Мишель терпеливо переводил и объяснял сиделке назначение каждого крема — ночного, дневного, вечернего, его оттенки и особенности, благодаря чему Алена быстро и легко научилась разбираться в столь тонких вещах.

И вообще, эти полгода общения с мсье Лакомбом дали ей столько, что теперь ее родная тетка в Мытищах просто не узнает, а Варька будет охать и всему завидовать. Вот почему и обидно, что все закончилось.

Она сама не заметила, как заснула, проснувшись от веселого голоса молочника. Стефана за окном.

— Снег еще выпадет. В феврале, — задумавшись, вдруг отозвался садовник Анри, вообще не любивший

много говорить. — Лишь бы больших морозов не было!

Ровно в девять Алена, сделав строгое лицо, деловито вошла к мсье Лакомбу и увидела его одетым. Последние дни она помогала ему с утренним одеванием, а тут он сидел у стола, за которым они всегда завтракали.

Она молча выложила на поджаристые теплые круассаны масло, джем, сливки, налила себе и хозяину горячего кофе, села напротив, но ни к чему не прикоснулась, ожидая приговора, ибо сразу поняла: Мишель к нему подготовился: хозяин съел кусочек круассана с маслом и джемом, отхлебнул, кофе, доброжелательно посмотрел на Алену:

— Почему вы не завтракаете?

— Не хочется.

Он кивнул, словно его удовлетворил этот ответ. Снова намазал горячую булку маслом и добавил сверху ананасный джем. Не торопясь, с удовольствием съел, потому что именно так и стоило есть, ощущая букет ароматов и вкус пищи, — иначе никакого полезного усвоения, выпил, опять же наслаждаясь, чашку терпкого кофе и промокнул губы салфеткой.

— Мне трудно об этом говорить, это так ужасно, что мне даже... — Он покрылся красными пятнами, —Да, я хотел даже покончить с собой...

Он поднял чашку с кофе, но рука задрожала, кофе расплескался, пролившись на стол. Несколько капель попало и на брюки хозяина. Алена подскочила, пытаясь промокнуть их салфеткой.

— Не надо, ерунда, это домашние брюки! Алин, я прошу вас!

Она вернулась на свое место. Кофейная чашка хозяина была пуста.

— Вам налить еще кофе? — предложила она.

— Да, можно. Только кофе половину ложечки и побольше сливок.

Он никак не мог успокоиться. Они помолчали несколько секунд.

—Я готов вам заплатить... — еле слышно выговорил он.

Она взглянула на него с таким недоумением, что он вспыхнул и покраснел.

— Простите, я не знаю, чем искупить свою вину...

— Забыть обо всем, — ответила Алена.

Она одним глотком выпила кофе, потом намазала маслом круассан и стала с аппетитом есть. Мсьё Лакомб молча наблюдал за ней.

— То, что сделал мой сын, это чудовищно! — шепотом проговорил он. — Вам нанесено страшное оскорбление! Как такое забыть?

— Обыкновенно.

Она шумно вздохнула, доела круассан, оставив крошки на полных розовых губах, налила себе еще кофе.

— Нет-нет, так нельзя! — бурно запротестовал мсье Лакомб. — Мой сын совершил очень жестокое преступление, и этого нельзя так оставить!

— Не убивать же его.

Алена невольно улыбнулась-, легко и простодушно. Мишель был сражен этой простой и милосердной фразой и улыбнулся в ответ,

— Мне вдруг показалось, что вы хотите отослать меня обратно и вызвать другую сиделку, чтобы обо всем забыть. Я ведь буду постоянно напоминать, какой у вас непутевый сын. Кому это понравится!

— Но вы же не уедете? — испуганно прошептал Мишель.

— Вы вправе вызвать другую медсестру и сиделку...

— Нет-нет, я не вправе! — выпрямившись в кресле, возразил мсье Лакомб. — Я не хочу, чтоб вы уезжали! Но я хочу облегчить вам боль.

— Мне уже небольно...

И они отправились на прогулку, несмотря на противный моросящий дождь. Гуляли, двигаясь по кругу и не разговаривая друг с другом. На душе еще оставалась накипь, мешавшая обоим беззаботно воспринимать эту жуткую погоду.

— Я хочу, чтоб мы посмотрели сегодня «Смерть в Венеции»,— проговорил он.

Это была единственная фраза за все полтора часа прогулки под моросящим дождем. Фильм Лукино Висконти с Диком Богартом Мишель мог смотреть бессчетное число раз — и каждый раз не мог сдержать слез.

Но вечером во время просмотра мсье Лакомб неожиданно расчихался.

Алена тотчас уложила Мишеля в постель, напоила горячим молоком с малиной и медом, который выбирала, и пробовала сама, а на ночь растерла спину и грудь барсучьим салом, баночку которого прихватила из России. Потом тепло закутала, дала снотворное, чтобы мсье Лакомб мог заснуть. Несколько раз просыпалась ночью, приходила взглянуть на больного, поправляла одеяло, трогала лоб, но температура, к счастью, не подскочила. Наутро хозяин проснулся хоть и в поту, но с ощущением бодрости. К концу дня простуда улетучилась, и Мишель взирал на Алену как на колдунью,потому что раньше он ото всего лечился антибиотиками, но оказывается, можно запросто обойтись и без них.

— Бар-сучь-е са-ло, — по слогам повторял он за ней,вдыхая его неприятный, резковатый запах, и авторитетно заявлял: — У нас такого нет в списке лекарств.

— У вас много чего нет, и я, зная это, прихватила

и корень калгана, это чтоб язву желудка лечить, и корешок кровохлебки от поноса, и подорожник, и кору крушины, и калину сушеную, а таблетки нужны только в кризисных ситуациях, когда лесная аптека бессильна. Из пушек же нечего по воробьям палить!

Через два дня к ним заехал домашний адвокат семьи Лакомбов.

— Возможно, мэтр Дюшан останется пообедать с нами, но сие не факт, — пояснил еще на прогулке Алене Мишель. — Дюшан, мой адвокат... как это у вас, русских, есть одно словцо, меня бабушка постоянно так называла... пригреда или привреда...

— Привереда, — подсказала Алена.

— Да, привереда. Так что он большой гурман, но на петушка Колетт в винном соусе и на старую бутылочку бордо мэтр, возможно, и останется!

И мэтр Дюшан, тучный,лысый, похожий из-за больших рыжеватых усов на моржа, снизошел до просьбы хозяина, усевшись напротив Алены и поглядывая на нее сладкими глазками. Он, громко крякая, попивал бордо, обвислые щеки его раскраснелись, адвокат весело шутил, рассказывая анекдоты, и сам же первый над ними смеялся, а мсье Лакомб с Аленой лишь вежливо улыбались.