Гай проводил его взглядом, тот вышел красиво и бесшумно, как плывущий по воде лебедь.

Комната должна поразить богатством и роскошью, так явно и происходит со всеми прибывшими из глухих земель Англии, но только не с тем, кто видел сказочные дворцы властителей Аравии.

Он покосился на огромное зеркало, стоящее на полу в массивной позолоченной раме. В нем отражается богато убранная комната, закрывающая гобеленами суровость гранитных блоков стен, а также высокий мужчина с хмурым лицом и настороженным взглядом.

Гай подошел ближе, последний раз вот так видел себя много лет назад. Тогда на него смотрело совсем другое лицо, юное и щекастое, а теперь вытянуто, как у коня, скулы острые, нижняя челюсть тяжелая, а раньше как будто ее и вовсе не было, левую бровь рассекает надвое шрам, обрываясь на глазной впадине, и снова идет через высокую скулу. Еще чуть, и ятаган сарацина коснулся бы глаза, а то и вовсе раскроил череп. Еще один шрамик белеет на подбородке, но это все, а следы меж лопатками от стрел, жуткий шрам на правом боку, едва зажившая рана от копья… это все, к счастью, скрыто одеждой.

Он подумал, что по одному выражению лица его сразу отличают от местных, довольных и сытеньких, беспечных. По нему видно, что всегда готов закрыться от удара, нанести в ответ свой… И потому вид у него такой, будто отовсюду ждет взмаха ножа, тело напряжено, не для того выжил в десятках жесточайших сражений, чтобы вот здесь распуститься.

Ждать пришлось недолго, вскоре явился уже другой слуга, одет еще ярче, спросил с поклоном:

– Сэр?

– Сэр Гай Гисборн, – произнес он с достоинством.

– Сэр, – повторил слуга, – я хотел спросить, вы готовы?

Гай ощутил досаду, что не понял вопроса, а этот серв еще и проигнорировал его имя.

– Я готов всегда, – ответил он резче, чем хотел.

Слуга взглянул на него внимательно, поклонился уже ниже.

– Прошу вас следовать за мной, сэр… Гай Гисборн.

Гай снова шел длинным коридором и упрекал себя, что радуется победе над слугой, это же надо так пасть. Справа и слева в нишах вперемешку со статуями застыли в ожидании и живые стражи, попадаются ярко одетые придворные, но все равно холодно, сыро и промозгло, сквозняки тянут со всех сторон.

Слуга распахнул перед ним дверь и сказал только одно слово:

– Ждите.

Гай сделал шаг, дверь за ним закрылась, а он, переступив порог, мгновенно по воинской привычке охватил цепким взглядом все пространство на случай опасности, отметил мысленно тех, кто показался подозрительным, затем обратил взор на главную часть зала.

Все помещение средних размеров, эта половина заполнена лордами, как он понял сразу, от каждого веет мощью и величием, а на той стороне под стеной помост с балдахином цвета крови, внизу такого же цвета ковер, посреди помоста королевский трон с высокой спинкой, Гай сразу увидел на ней изображение щита с леопардом, личный герб короля Ричарда Львиное Сердце. Справа и слева от трона по роскошному креслу, оба пустые, как и трон, но из зала как раз к помосту шел грузный человек, похожий на простоявшую зиму копну, в сутане малинового цвета и с огромным золотым крестом на груди.

Под взглядами всего зала он с кряхтением поднялся на помост, хотя там всего одна ступенька, так же тяжело опустился в кресло справа от трона.

Похоже, это и есть знаменитый епископ Уильям Лонгчамп, епископ Илийский, первое лицо в королевстве, оставленный лично Ричардом руководить королевством в его отсутствие. Грузный, очень немолодой, щеки висят по бокам, как у старой охотничьей собаки, сутана едва смиряет напор живота. Его поддерживает широкий полотняный епископский пояс, конец которого свисает вниз, на голове круглая епископская шапочка малинового цвета с коротеньким хохолком посредине.

На плечах поверх сутаны роскошная пелерина, именуемая мантией, на груди панагия, то есть овальный образ Богоматери, и массивный крест на золотой цепи.

Ни для кого в Англии не секрет, что всю власть король Ричард оставил в руках Лонгчампа, которому доверяет больше, чем брату Джону. Даже в Святую Землю доходили слухи о конфликтах между канцлером и принцем Джоном, что не желал смиряться с ролью послушной овцы. Ричард даже направил в далекую Англию епископа Руанского, чтобы тот уладил споры, а также повелел, чтобы Хью Бардульф, верный соратник Ричарда, сменил брата Уильяма Лонгчампа на должности шерифа провинции Йорк.

Лонгамп возжелал взять под свою руку замок Линкольн, имеющий важное стратегическое значение, а также контролирующий богатые земли, но принц Джон к этому времени уже сумел найти сторонников среди оставшихся в Англии лордов и неожиданно осадил Линкольн, а также внезапно захватил замки Тикхилл и Ноттингем, где никто не ожидал нападения…

Через минуту через зал прошел и, легко вскочив на помост, в левое от трона кресло сел человек в строгой черной одежде с белым воротником.

Главный казначей, решил Гисборн настороженно, деятельный Жан Маршалл, брат Уильяма Маршалла… а если нет, то это граф Омальский Уильям де Мандевиль. Он с епископом Даремом Гуго возглавляет выездные суды графств, а де Мандевиль отвечает еще и за континентальные владения короля.

Гаю показалось, что всемогущий Лонгчамп его заприметил и брезгливо всматривается в пришельца из Палестины, хотя должен бы как раз проникнуться симпатией, ведь он в числе первых откликнулся на призыв папы выступить на защиту святыни христианства – Иерусалима, захваченного сарацинами…

Он почувствовал себя одиноко, как не ощущал даже в песках Палестины, когда в ночи оказывался один в абсолютно чужом мире, где вокруг только враги.

Неожиданно громко и звучно протрубили трубы, церемониймейстер прокричал с радостным подъемом:

– Принц Джон!

Полузакрывающие вход во внутренние покои шелковые полотнища колыхнулись, принц Джон вошел быстро и целеустремленно, несмотря на грузное тело. Почти такой же крупный, как и его брат Ричард. Но Гай не увидел в его лице ни отваги, ни свирепой ярости, что так часто вспыхивала на красивом и мужественном лице короля с львиным сердцем.

То есть все три сына Генриха II получили владения во Франции. Холодную и туманную Англию никто не любил и не хотел там вообще появляться, как и сам король Генрих II…

Придворные склонились в таком почтительном поклоне, что Гай стиснул кулаки, так кланяются только королю, да как смеет этот мерзавец…

Сам он лишь чуть-чуть наклонил голову, принц Джон на ходу скользнул по нему недовольным взглядом, но ничего не сказал, молча прошел к королевскому трону и сел уверенно и властно, откинувшись на спинку и положив руки на широкие подлокотники.

На голове холодно блистает корона принца, но Гаю показалось, что она слишком уж похожа на королевскую. Если верить слухам, страной правит Лонгчамп, однако в королевском кресле сидит принц Джон, и вид у него такой, что все-таки правит он и только он…

Когда принц начал прием, опять же – принц, а не Лонгчамп, – Гай больше присматривался к нему, брату короля, как все говорят, постоянно копающему под короля, чем слушал жалобы и прошения. Те настолько поразили мелочностью и склочностью, что сразу же перестал их воспринимать, словно боялся заразиться.

Одновременно постоянно осторожно посматривал по сторонам, все еще непонятно, почему его перехватили прямо с корабля.

Прием длился и длился, в зале осталось уже совсем мало людей, наконец принц Джон вперил в него острый взгляд.

– Сэр Гай, – произнес он.

Гай вздрогнул, голос показался похожим на голос Ричарда, рассердился на себя за такое сравнение и пошел ровным шагом по расступившемуся проходу к помосту.

Принц наблюдал за ним с недоброжелательным выражением на рыхлом нездоровом лице. Вообще-то Гай намеревался преклонить колено, как делали все, но сейчас, озлившись, что посмел сравнивать это ничтожество с божественным королем Ричардом, гордо вздернул голову и, остановившись, поклонился коротко, даже не сгибая спины.