— Но оно ведь и теперь живо, и будет жить, — возразил Коннор.

Наступило молчание. Было нечто зловещее в том, что Прегер отказался подтвердить слова Коннора. Чтобы прекратить эту тяжкую паузу, я направилась к последнему стенду, где должны были находиться новые изделия, о которых мечтали Коннор, Брендан и Лотти. Этот стенд не был пуст. На одной из полок рядом стояли две каллоденские чаши!

— Так вы принесли ее сюда! — воскликнула я, обращаясь к Коннору.

— Разве здесь не безопаснее хранить ее? — спросил он. — Разве лучше держать ее в Мирмаунте?

— Но ведь я пока не давала на это согласие.

— А я и не говорил, что вы дали согласие. Просто ее безопаснее держать здесь.

Я впервые видела две чаши вместе.

— Какая же из них — та самая? — невольно вырвалось у меня.

— Не беспокойтесь, — слегка насмешливо ответил Коннор. — Вы получите именно вашу. Мастер всегда сумеет их различить.

Тут меня увлек за собой Прегер:

— А вот здесь — собственная коллекция Томаса Шеридана. По моему мнению, это одна из лучших коллекций венецианского стекла в мире. — Он укоризненно посмотрел на Коннора, и я поняла, что Прегер сам бы хотел завладеть этой коллекцией.

Он повел меня вдоль стендов, показывая прекрасные, хрупкие создания венецианцев — кубки, тарелки, блюда, цветные, позолоченные, гравированные. Некоторые кубки имели традиционную ножку в форме конской ноги или драконьей лапы. Я обратила внимание на отдельно стоящий шкафчик, в котором находилась деревянная, покрытая изнутри бархатом полированная шкатулка. Я прочла надпись на табличке: «Инструменты Томаса Шеридана». Тут ко мне снова подошел Коннор.

— Великие, — тихо сказал он, — работали такими же инструментами, что и простые подмастерья. — Он перечислил некоторые из них: стеклодувная трубка, понтия, циркули, щипцы, ножницы. — Вы увидите, как люди работают теми же самыми инструментами, — добавил он.

Тут ко мне подошла молоденькая хранительница и предложила оставить отзыв в книге для гостей.

— Нет, Дэйзи, — наставительно заметил Коннор, возвращая ей книгу. — Шериданы не делают записей в книге музея стекла Шериданов.

Девушка сконфузилась и пролепетала:

— Простите, мистер Коннор. Я не подумала...

Когда к нам снова подошел Прегер, она протянула ему руку, сказав:

— Мистер Прегер, я хочу попрощаться. Может быть, сегодня последний день, когда мы видимся с вами.

— Почему... Почему вы нас покидаете, дитя? — спросил он, видимо не вспомнив ее имени.

— Ну... — она беспокойно поглядела на Коннора, — я нашла работу в Дублине, и выходить мне через две недели.

— Дэйзи уходит не по собственному желанию, — вставил Коннор. — Это я попросил ее найти другую работу. Мы не можем позволить себе пользоваться ее услугами. Как бы мало мы ей ни платили и как бы она ни украшала это место, мы все же не можем себе этого позволить.

— Но кто же останется здесь и будет присматривать за всем?

— Публика не будет сюда приходить, — ответил Коннор. — Я закрываю музей. Мы не можем его содержать — вот и все.

— Но что же будет с коллекцией?

— Я просто оставлю ее здесь, что же еще? Здесь безопаснее, чем в Мирмаунте, как я уже говорил Море. А что будет потом — кто знает? Решать это не мне одному. — Он поглядел на часы. — Я думаю, нам пора идти. Скоро будет сигнал на обед, и люди останутся очень недовольны, если не увидятся с последней из рода Шериданов. Они хотят показать, на что способны. — Он нетерпеливо раскрыл перед нами дверь, словно желая поскорее уйти из музея, который был создан на деньги Прегера.

Никакие объяснения Брендана, Коннора или Прегера не подготовили меня к тому, что я увидела на стеклодельном заводе. Мы словно вошли в какой-то старинный и загадочный средневековый мир. Заводское помещение освещалось только огнем печей. В полумраке двигались туда и сюда фигуры рабочих, и сначала я не заметила в их движениях закономерности и ритма. Мне хотелось попросить, чтобы они двигались помедленнее, чтобы я могла понять связь между их действиями и объяснениями сопровождавшего меня Коннора. Постепенно я стала понимать, что они должны двигаться в определенном ритме, чтобы форма изделия, полученная с помощью стеклодувной трубки или понтии, могла сохраниться в течение нужного времени. Я почувствовала себя маленькой в этом мире огня и расплавленного стекла, и мне захотелось прижаться к Коннору или Прегеру, которые шли рядом. Я не решалась приближаться к «папаше», который, сидя на кресле, промерял и обрабатывал изделия. Несколько бригад работали с одной печью повторного обжига, чтобы довести изделия до готовности. Брендан говорил мне, что мастера в шутку прозвали эти печи «дверями славы». Глядя на печи и на раскаленные шары, появлявшиеся из стеклодувных трубок, мне хотелось закрыть глаза, и я с трудом удержалась от этого. Я почувствовала себя зрительницей сложного и трудоемкого действия, в деталях которого непосвященный разобраться не мог, а видел лишь некую общую картину «огненного бала», созданного искусством и опытом всех этих людей. По мере готовности той или иной вещи Коннор подзывал одного за другим «папаш», руководивших бригадами, и представлял их мне. Они немного стеснялись, протягивая свои натруженные руки, но каждому из них было приятно обменяться со мной рукопожатием. Они поглядывали то на меня, то на Коннора и Прегера, будто пытаясь определить, есть ли новая надежда на возрождение завода. Прегер имел деньги, а я была представительницей семьи Шеридан, родной внучкой человека, который учил ремеслу некоторых из них. Многие также помнили, что Лотти приходила сюда в сопровождении тех же двоих людей. Конечно, за обедом и потом, когда эти люди разойдутся по домам, будет много разговоров о моем возвращении.

Тут раздался сигнал на обед.

— Резку и полировку стекла посмотрите в другой раз, — объявил Коннор. — Я скажу людям, что вы сюда еще вернетесь.

Я была рада возможности выйти из помещения на прохладный двор.

О'Киффи уже стоял у машины. Прегер тут же пригласил меня пообедать в замке Тирелей, но в этот раз мне не хотелось принимать его приглашение. Тут же вмешался Коннор, заявивший, что «пришло время Море посмотреть на наш город, а жителям нашего города посмотреть на нее», и предложил мне пообедать в «вполне приличном» местном трактире. Они продолжали соперничать друг с другом из-за Лотти, но я не хотела играть роль дочери Прегера, а потому приняла предложение Коннора Шеридана, хотя и знала, что Отто это огорчит. Прегер протянул мне руку на прощание и напомнил, что в воскресенье уезжает в Нью-Йорк. Я спросила, можно ли будет приехать в замок Тирелей до его отъезда, и он сухо ответил: «Как вам будет угодно». Прегер в самом деле был огорчен моим отказом.

Между тем заводской двор заполнила толпа мастеров и их помощников, которые оживленно переговаривались между собой. Я с удивлением обнаружила, что мне почему-то приятно находиться среди них, как если бы я принадлежала к их миру. И тут я, к своему удовольствию, увидела у выхода знакомую высокую фигуру.

— Брендан! — воскликнула я прежде, чем осознала, что рядом со мной Коннор.

— Вот вы где! — ответил он. — А ведь я знал, что вы будете на заводе. Ну, как ваши дела? Как леди Мод?

— Дела идут хорошо, а она выздоравливает.

Теперь Брендан повернулся к Коннору:

— Я закончил кое-какие дела и кое с кем здесь попрощался. Поскольку это уже во второй раз, некоторые шутят, что это «прощание примадонны».

— Уезжаешь? — спросил Коннор.

— Да, снова. Завтра. Мне еще нужно вывезти кое-какие свои вещи.

Видимо, эти двое теперь могли общаться только через третье лицо. Коннор молчал — не попрощался, не пожелал удачи. Да и зачем было ему желать удачи Брендану? С той ночи, когда погибла Лотти, между ними не было сказано ни единого доброго слова.

Мне стало горько. Он уезжает, и мы, скорее всего, больше не увидимся. Мне захотелось, чтобы Брендан каким-то образом задержался подольше.