– Какой? – Пилар напряглась. Она не могла понять, что он имеет в виду.

– Я очень рад, что вы не являетесь моим адвокатом, мисс Грэхем. Вам никогда не приходило в голову, что мы можем просто пожениться? Но, конечно, если это решение для вас неприемлемо, то мы можем оставить все как есть. В конце концов, судьи тоже люди, и они имеют право жить с кем хотят. И я не думаю, что газетчики смогут раздуть из этого факта скандал, который испортил бы мою карьеру.

– Я думаю, что это все равно может повредить тебе. – Его репутация была настолько безупречной, что было бы просто глупо испортить ее таким пустяком.

– Так как насчет женитьбы?

Пилар долго молча смотрела в окно на море:

– Я даже не знаю... Я никогда всерьез об этом не думала... во всяком случае, не в ближайшее время... А ты?

– Нет, потому что ты никогда не хотела этого, но это не значит, что этого не хотел я.

Он всегда хотел жениться на ней, но Пилар настаивала на том, что им следует оставаться свободными, чтобы чувствовать себя двумя самостоятельными личностями, идущими по жизни бок о бок, а не единым целым, когда двое, как она любила выражаться, «заглатывают» или «пожирают» друг друга. В начале их совместной жизни еще все можно было свалить на детей, но только не теперь. Нэнси вышла замуж год назад, между прочим, ей было уже двадцать шесть, да и Тэдди в свои двадцать три года – взрослый мужчина! – работал в Чикаго.

– Ну что страшного в том, что мы поженимся? – Он слегка улыбался, наблюдая, как нерешительность отражается на ее лице.

– Это в наши-то годы? – Она выглядела настолько изумленной, как будто он предложил что-нибудь совершенно немыслимое, например совершить прыжок с парашютом.

– А что, сейчас на это дело существуют возрастные ограничения? Я почему-то не в курсе. – Он явно ее поддразнивал, и Пилар улыбнулась.

– Хорошо, хорошо, – она тяжело вздохнула, – но... но я правда не знаю... просто я немного боюсь. Нам было так хорошо все эти годы, а теперь надо что-то менять... А вдруг эта перемена все испортит?

– Вот ты всегда так говоришь. Но почему что-то должно измениться? Ты можешь измениться? Или я?

– Я не знаю. – Она серьезно посмотрела на него. – Ты станешь другим?

– Но почему я должен измениться, Пилар? Я тебя люблю и никогда не был против того, чтобы жениться на тебе. А может, это как раз то, что нам обоим просто необходимо?

– Но зачем? Если только ради твоей карьеры... Но почему кому-то должно быть до этого дело?

– Ты совершенно права, до этого не должно быть дела никому, кроме нас двоих. И я хочу, чтобы ты стала моей женой. – Брэд вдруг наклонился вперед, взял ее за руку и поцеловал. – Я люблю вас, Пилар Грэхем. Я буду любить вас всегда, до конца жизни. И я хочу, чтобы вы стали моей женой, независимо от того, получу я судейское кресло или нет. Ну, что ты на это скажешь?

– Я скажу, что ты сумасшедший. – Пилар улыбнулась и поцеловала его. – Ты, наверное, переутомился на работе. Между прочим, я совсем не такая, как все. Так вот, слушай: когда мне было двадцать пять, я страшно гордилась тем, что у меня седые волосы; я никогда не мечтала иметь детей, тогда как другие только и думают о том, как бы завести дочурок и сыновей; я люблю отдаваться работе, а не торчать целыми днями дома, и нисколько не возражаю против того, чтобы жить с мужчиной, не будучи за ним замужем.

– Как так? Тебе должно быть стыдно жить во грехе. Разве у тебя нет совести?

– О какой совести ты говоришь? Может, о той, которую я как-то оставила в баре, потому что мне было больше нечем расплатиться?

– О, я всегда знал, что у тебя в прошлом есть какие-то грехи. – Вдруг он изменил тон и сказал совершенно серьезно: – Хорошо, оставим пока эту тему, надо все хорошо обдумать.

Этот разговор происходил накануне Рождества. Потом, в течение шести месяцев, они обсуждали эту тему со всех сторон, вертели ее так и эдак, спорили до хрипоты, пока наконец Брэд не поклялся в том, что никогда не женится на ней, даже если она будет умолять его об этом. И он был совершенно ошеломлен, когда как-то в мае вечером Пилар вдруг заявила:

– Ты знаешь, я все обдумала. – Она возилась с кофеваркой и даже не повернулась к нему.

– Обдумала что? – Брэд совершенно не представлял, что она имеет в виду.

– Ну... о нас. – Она замолчала на некоторое время, а он вдруг заволновался. Пилар была очень независимым человеком, и он знал, что она может принять какое-нибудь скоропалительное решение, а потом внушить себе, что оно очень важное и правильное, и ничем ее тогда не переубедишь. – Я думаю, что мы должны пожениться. – Она выглядела вполне серьезной и протянула ему кофе, но он уставился на нее в изумлении и даже забыл взять чашку.

– Что? После всех тех возражений, которые ты навыдумывала, начиная с Рождества... Что, черт возьми, заставило тебя изменить свое решение?

– Да ничего. Я просто подумала, что, наверное, ты прав и все-таки уже пора...

Она на самом деле очень много над этим думала, но сейчас не смогла бы объяснить ни ему, ни себе, что был какой-то толчок, что-то не зависящее от нее, и в то же время сознание того, что, если они поженятся, она навсегда станет его частью... его плотью... до конца жизни...

– Но почему?

– Я не знаю. – Пилар выглядела такой растерянной, что он не выдержал и усмехнулся.

– Ты сошла с ума. Окончательно и бесповоротно. И я еще больше люблю тебя. – Он обошел вокруг стола, обнял ее и поцеловал. – Я просто без ума от тебя, и мне абсолютно все равно, выйдешь ты за меня замуж или нет. Ты не хочешь обдумать свое решение еще какое-то время?

– Не стоит давать мне много времени на обдумывание, – усмехнулась она, – а то ведь мне ничего не стоит изменить решение. Знаешь, давай сделаем это как можно быстрей.

– Клянусь, я сделаю все, что в моих силах! – Брэд был в восторге.

Свадьба была назначена на июнь, они позвонили детям, и те, совершенно потрясенные, пообещали в любом случае приехать, бросив все дела: казалось, они были рады даже больше, чем жених и невеста. Пригласили около десяти пар, несколько холостых друзей, коллег, среди них Марину Голетти – лучшую подругу Пилар, которая должна была возглавить церемонию, и, конечно, мать Пилар. Брэд похоронил своих родителей четыре года назад. Мать Пилар жила и работала в Нью-Йорке, но на свадьбу обещала вырваться, «если, конечно, она состоится», – заметила она скептически, что еще больше раззадорило ее дочь.

Как Брэд и обещал, он все взял в свои руки, только приглашения рассылал его секретарь. Все, что осталось невесте, – покупка свадебного платья. Они отправились на его поиски втроем: она, ее будущая падчерица и Марина Голетти. Пилар была так смущена всей этой затеей, что пришлось чуть ли не силой заставлять ее мерить платья. Но в конце концов она сама выбрала красивое шелковое, мелко плиссированное платье от Мэри Макфадден. Надев его, она стала похожа на греческую богиню. В день свадьбы она зачесала волосы наверх, оставив только несколько завитков у лица, а прическу украсила небольшим венком из живых цветов. Когда она вышла к гостям, то выглядела просто потрясающе.

– Смотри, оказывается, это не так уж плохо, – шепнул ей Брэд, когда они тихо стояли в сторонке, наблюдая, как веселятся их гости. Между ними уже давно существовало взаимопонимание, которое успело возникнуть за эти тринадцать прожитых вместе лет. Возникло из споров, отчаяния, слез, одиночества и ненависти. Это было взаимопонимание, рожденное любовью, которая соединила их, чтобы они могли вместе идти по жизни, преодолевая все трудности и помогая друг другу. – Скажи, ты решилась на эту свадьбу ради меня или ради них? – мягко спросил он.

– Пусть это глупо, но я сделала это ради себя самой, – быстро проговорила она. Пилар не собиралась говорить это, но слова вырвались сами собой. Поэтому она поспешно добавила: – Мне вдруг очень захотелось выйти за тебя.

– Это просто замечательно – то, что ты сейчас сказала. – Он приблизился к ней вплотную и заключил в объятия. – Я тоже очень хотел жениться на тебе все это время, Пилар. Но я не хотел на тебя давить.