С корнями.

С землей.

С тем, что было.

Смолкли голоса взбешенных сирен. Мир стал похож на немое кино…

— Папа!

— Здравствуй, солнышко! — Сайрус старался выглядеть радостным. В груди протяжно заныло…

— Я знаю, что происходит! — категорично заявила Диана, глядя отцу в глаза. — Ваш план никуда не годится.

Сайрус грустно, криво улыбнулся: девочка пяти лет от роду обезоружила его парой фраз. Скрывать правду не имело смысла.

— У нас нет другого выхода. Идет эвакуация, — словно оправдываясь, произнес он.

— Нам сообщили, — добавила Лиллиан, все это время молча сидевшая рядом с Дианой.

— Так почему вы не в убежище?!

— Я должна быть на поверхности, спокойно, уверенно ответила Диана. — А мама не захотела меня оставлять.

Что в таких случаях говорят отцы?

— Почему ты должна быть здесь?

— Не могу объяснить: нельзя, — отчеканила дочь. — Пойми, пап! Своими "войнушками" вы ничего не добьетесь!

Сайрус пристально смотрел на Диану и с затаенной тревогой слушал речь маленького человечка.

— Что его породило?

— Разум? — немного подумав, озадаченно произнес Сайрус. Диана, с довольной улыбкой на детском лице, кивнула. На пухлых щечках проявились две ямочки. Торжествующим тоном она воскликнула:

— И уж точно не искусственный!

Сайрус смотрел сквозь экран. Унылое пространство превратилось в большую мутную кляксу. Разум, разум…

Андрей хотел было возразить, но Сайрус все равно не слушал. Оставить на поверхности тех, кто не пожелает укрыться в убежище?! Да, он не ослышался, — Сайрус требовал нарушения конституции.

— Зачем? — недоумевал заместитель.

— Считай, что это приказ, — тихо, не отрывая задумчивого взгляда от яркого пейзажа за окном, произнес глава правительства. Тихо, но отчетливо.

— Я пришлю за вами.

— Нет, папочка. У вас там поле особой мощности, в нем я не смогу ничего сделать.

— Какое еще поле?! Можешь объяснить, что вы задумали?

— Нет.

С минуту Сайрус сидел неподвижно, размышляя над словами дочери. Он был абсолютно уверен в своем одиночестве, когда, повернувшись в кресле, увидел знакомую фигуру начальника разведки. Худощавый, с отпечатком вечной скуки, застывшем на не молодом, но еще далеко не старом, испещренном морщинами, лице. Не дожидаясь позволения, Моос уселся в кресло напротив главнокомандующего.

— Что?

— Вам пора.

— Вам?!

— Некоторые останутся, — спокойно, размеренно произнес Моос, — глава правительства должен укрыться в убежище.

— Как крыса! — гневно бросил Сайрус, — Смотреть через мониторы, как железяка втаптывает людей в грязь. Стирает в порошок!

Невозмутимым тоном, который всегда выводил Сайруса из равновесия, Моос продолжал:

— Это закон.

— К черту! — Вскричал Сайрус и почувствовал, как бешено застучало в висках. — Я только что распорядился, оставлять на поверхности всех, кто не пожелает идти в убежище…

Резко, словно стрела, выпущенная из туго натянутого лука, Моос вскочил с места. С лица слетела надменно-скучающая маска. Холодные серые глаза впились в главнокомандующего.

— Делайте, как я говорю! Сейчас вы отправитель с убежище вместе со всеми! — Моос улыбнулся, обнажив ровный ряд зубов. Было в его улыбке что-то зловещее, но что именно, Сайрус понять не мог. Наступила тишина. Оба: глава правительства и начальник разведки ждали ответа оппонента. Первым заговорил тот, чья реакция по долгу службы была быстрей, — то есть, Моос:

— Собирайтесь.

— Я останусь, и точка!

— Не говорите ерунды, Сайрус! Вы нужны в убежище. Я лично позабочусь о вашей безопасности.

После этих слов в кабинет вошло человек десять солдат разведподразделения. Моос сцепил ладони в некий воодушевляющий жест, но в его исполнении он таковым не казался. Очевидно, все было спланировано заранее, Сайрусу не оставалось ничего, кроме как под конвоем проследовать в убежище.

Играть свою роль.

— Чтобы не сойти с ума, чтобы сохранить хоть каплю рассудка, — помни: все — СНОВИДЕНИЕ, ИГРА! Когда люди, обезумев, пойдут навстречу смерти, когда никто тебя не услышит, — помни об этом!

Сайрус помнил. Или, по крайней мере, пытался, шагая из угла в угол, будто загнанный зверь. "Золотая клетка" президентского бомбоубежища, казалось, давила со всех сторон, и только слова пятилетней девочки дарили надежду.

К полудню завершилась эвакуация. Все пятимиллионное население столицы и миллиардное — страны было успешно укрыто в подземных бункерах. За исключением…

Сколько человек предпочло встретить непрошенных гостей на поверхности, никто не считал. По самым приблизительным данным, — порядка ста тысяч. Едва обе стрелки сошлись на отметке "двенадцать", захлопнулись последние ворота. Залитые полуденным солнцем улицы опустели.

Мир застыл, затаил дыхание в ожидании неизбежного.

Смирившись.

Диана заперлась в детской, велев матери приковаться наручниками к чему-нибудь устойчивому и неподвижному.

— Тебе необходимо приковать себя наручниками. Ключ забрось как можно дальше, — сказала она и побежала вверх по лестнице.

Лиллиан не решалась спросить, для чего это нужно. Постояв немного, задумчиво перебирая коралловые бусы, она отправилась в кабинет мужа и, порывшись в ящиках стола, нашла то, что искала.

Лиллиан сделала так, как велела Диана, а когда по дому разлетелся одинокий бой старинных часов, щелкнула браслетом на левой руке, приковавшись к металлической конструкции стеллажа, растущей от пола до потолка.

Так, что при всем желании освободиться не удастся.

Так она думала, когда со всего размаху швырнула серебристый ключик в самый дальний угол комнаты. На десяток метров от своего местонахождения.

Наступила тишина. Затишье перед неминуемой бурей, которая могла оказаться всем, чем угодно. Лиллиан сидела неподвижно на полу и смотрела в окно и видела только ровную, сплошную небесную гладь, освещенную невозмутимым и бесконечно добрым солнцем.

В безмолвии Лиллиан слышала свой пульс; шумное, сбивчивое дыхание, но до ее ушей не доносились: четкая, слаженная возня с ракетными установками; отрывистые команды штаба, гремевшие по внутренней связи; молчаливое отчаяние, с которым солдаты ждали начала атаки. Стук мотора в ее груди, казалось, заглушал Вселенную…

В какой-то момент Лиллиан почувствовала, как из кожи проступили холодные капли и, сливаясь в тонкие струйки, устремлялись к пояснице. Вдруг в Лиллиан вспыхнуло единственно верное, не поддающееся контролю желание, — идти строго на северо-восток. Неумолимое течение подхватывало Лиллиан и повелевало покинуть дом, город. Эта женщина даже не представляла, что оно уносило не только ее…

Одни за другими распахивались ворота бункеров, и на пустые улицы высыпала обезумевшая толпа. В едином порыве, движимые одной великой силой, люди, позабыв обо всем на свете, шагали в направлении центра города.

Душный воздух был наполнен голосами, запахами взмокших тел и раскаленного асфальта. Все слились в одно: военные и гражданские, мужчины и женщины, взрослые и дети.

Множество копий металлического цилиндра, которые вскоре окрестили "сигарами", будто огромные серые бревна на водной глади, зависли над городом. По всему пространству, попадающему в поле зрения, были расставлены эти странные механизмы, — шахматные фигуры на небесной доске.

Меньше, чем через час, все главные площади города наводнили люди, прибывшие из ближайших бункеров. Те, чье путешествие завершилось, терпеливо ожидали дальнейших событий. Несколько площадей в скором времени оказались переполненными до отказа. В то время, пока толпа шествовала по улицам, в направлении, ведомом только ей, "сигара", повисшая в воздухе над заполненной площадью, вспыхнув ярким белым светом, очертила круг, заключивший в себя всех, находившихся в радиусе двух километров. Люди в нем стояли неподвижно и безразличными глазами смотрели сквозь пространство перед собой…