Джаз! Джаз! Джаз!

Джаз! Джа… Эй!

Кто там?

Кто это? Есть тут кто-нибудь? Это вы, Райдер?

Джон? Это вы? Вы тут? Есть здесь кто-нибудь?

— Доброе утро, Пол. Хорошо спали?

— Нет, плохо.

— Очень жаль. Надеюсь, я вас не разбудил, когда входил в дом? Я старался двигаться как можно тише.

— Скажите-ка мне вот что. Когда именно вы приехали?

— Поздно. После полуночи. Около часу. Поужинал с приятелем в Ноттинг-Хилле и покатил прямиком сюда.

— Значит, около одиннадцати вас еще не было?

— Около одиннадцати? Вчера около одиннадцати?

— Да, да, вчера около одиннадцати! О каких еще одиннадцати часах я мог бы вести речь?!

— Ну-ну, не надо так кипятиться. Я же вас предупреждал: ложитесь, не ждите меня.

— Я и не ждал. Ох, послушайте… Извините, Джон. Сегодня я с утра сам не свой. Тут произошел какой-то жуткий случай.

— Неужели? И что же именно?

— Да так, ничего. Словами и не опишешь, получится очень глупо.

— Скажите же, что стряслось?

— Оставим лучше этот разговор, хорошо? Возможно, мне просто помстилось. Такое со мной бывает. Удалось вам разузнать то, о чем я просил?

— Открытку я нашел. На всякий случай купил три штуки. И картинку-головоломку тоже.

— Как, и головоломку? С автопортретом Рембрандта?

— Ага.

— Невероятно. Ай да Джон, удивил!

— Продавалась наряду с другими, о которых вы говорили.

— Вот уж нежданная удача. А я был уверен, что придется просить вас самому ее наскоро смастерить: разрезать одну из открыток на неровные кусочки, как в картинках-головоломках.

— Простите, не понимаю, о чем вы. Помните, вы ведь так мне и не сказали, для чего вам, собственно, понадобилась эта головоломка. Кстати, налить вам еще чашечку?

— Спасибо. И на сей раз, если можно, положите немножко сахару.

— Сколько угодно.

Вот, держите. Так. Теперь перейдем к головоломке?

— Видите ли, здесь весь фокус в том, что это может сработать, а может и не сработать. Я хотел, вернее , хочу,чтобы вы — раз уж вам так несказанно повезло, — чтобы вы составили картину целиком, кроме тех кусочков, на которых глаза. Понимаете? Автопортрет без глаз. Нечто в этом духе.

— Понятно.

— Я уже говорил, это может сработать. Что насчет Трафальгарской площади?

— А, вот это оказалось очень интересно.

— Да?

— Ну, что касается трех статуй, то выяснить, кого они изображают, было проще простого. Погодите, где-то у меня тут записано. Или, может, погодим, сначала позавтракаем?

— Прошу вас. Если записки у вас под рукой, прочтите их мне прямо сейчас.

— Вот они. Немного помялись, но разобрать можно. Итак: в дальнем правом углу Трафальгарской площади стоит, как вы правильно сказали, статуя Георга Четвертого.

— Угу.

— В ближнем правом углу — генерал-майора сэра Генри Хавлока [15], К.О.Б. [16], — один бог знает, что значат эти буквы. Надо полагать, «кто-то там королевский». Может, «Королевский орденоносец»?

— Понятия не имею. Дальше.

— На постаменте выбито его изречение времен Индийской кампании 1857 года. Хотите послушать?

— Да, пожалуй.

— «Солдаты!»

— Джон, умоляю! Я ведь вам уже говорил. Вы не осознаете мощи собственного голоса.

— Извините. «Солдаты. Ваши труды и лишения, ваши страдания и героизм никогда не будут забыты благодарной родиной».

— Фу! Заметьте, он ставит лишения и страдания выше героизма. Типичные сопли, которые любят разводить вояки. А сам небось кровожадный душегуб.

— В ближнем левом углу стоит Чарльз Джеймс Нейпир [17]. Чем-то это имя знакомо.

— Еще один генерал.

— Правда? А я было подумал — ученый. Даты жизни такие: MDCLXXXII — MDCCCLIII. Если хотите, могу вам их перевести в нормальные цифры.

— Не трудитесь. Значит, как вы и предполагали, пустует постамент в дальнем левом углу?

— Да, но тут, Пол, и заключается самое интересное. Лишнее доказательство того, как легко оторваться от действительности, даже если вы не…

— И что же там такого интересного?

— Он уже не пустует.

— Что?!

— Краем уха я слышал про некие планы на сей счет, но понятия не имел, что их уже осуществили.

— О чем все-таки вы толкуете?

— На четвертом постаменте высится новая статуя.

— Статуя? Чья?

— Как вы думаете?

— Джон, я не в настроении, да и не в силах играть в угадайку.

— Дианы!

— Кого?

— Дианы. Принцессы Дианы. Помните, она погибла в Париже в автокатастрофе? Примерно полтора года назад.

— Благодарю вас, Джон, помню, я тогда жебыл в курсе ее гибели. Хоть я и слеп, но не глух. Когда рыдает весь земной шар, даже я это волей-неволей замечаю. Но вы-то о чем толкуете? Неужели теперь на Трафальгарской площади установлена статуя Дианы?

— Вот именно.

— Но в это невозможно поверить. Как только допустили подобное безобразие?

— Провели небось какое-нибудь всенародное голосование… Как там оно называется?.. Референдум, и Диана намного обогнала других кандидатов.

— Ну и ну!

Знаете, Джон, эта новость меня глубоко поразила. Я уж начинаю думать, может, я и вправду создан жить отшельником.

— Это, видимо, произошло очень быстро. Даже я не знал.

— Ну и как она выглядит?

— Статуя? Довольно безобразно. Голова высоко задрана, волосы развеваются на ветру, юбка колоколом стоит вокруг ног. А на руках она держит ребенка.

— Одного из своих?

— Кого своих?

— Детей, милый мой, детей! Одного из своих отпрысков? Или какого-нибудь маленького африканца?

— А-а. Да пожалуй что африканца. Или индийца. В общем, изваяние призвано изобразить Диану как ангела милосердия. Мать Диана из Калькутты.

— Так-так-так. Выходит, моему маленькому изящному замыслу капут.

— А что за замысел?

— Да я рассчитывал использовать этот пустующий постамент для некоего символического литературного построения. Быть может, оно и к лучшему, что он уже не пустует. Не исключено ведь, что получилось бы невыносимо претенциозно.

— Послушайте, Пол…

— Да?

— М-м-м… В том случае, если мысль моя покажется вам глупой, раздолбайте ее сразу.

— Хорошо.

— А… гм… нельзя ли все же как-нибудь использовать символизм Дианиного изваяния?

— Что вы хотите сказать?

— Несчастный случай… автомобильная авария… Ведь и вы, и она…

— Ого, Джон, возможно, в этом что-то есть.

— Спасибо. Я опасался, что вы сочтете мое предложение…

— Думаете, это не покажется слишком диким? Да нет, отчего бы? Во всяком случае, я сумею это подать. Вообще-то образ может получиться яркий, незабываемый. И — ну да, конечно! — я наконец-то пристрою давным-давно написанную статью; она ведь так и не опубликована.

— Извините, какую статью?

— Заметки, которые я набросал несколько лет назад, обо всем этом культе Дианы. Остолоп редактор из «Санди таймс» отверг их из-за чрезмерной «литературности». Естественно, это литература! А если произведение изящной словесности вам ни к чему, помилуйте, зачем вообще заказывать мне статью?! Джон?