— Ама-Амбан, ^[54]как-нибудь пожалей меня, не отбирай у меня мою охотничью тропу. Я беден совсем, от меня дети ушли, отказались на старости лет кормить, сам себе добываю пищу. Пожалей, Ама-Амбан! Ты сильный, ты могучий, ты Хозяин тайги, и ты везде найдешь место для охоты. Не отбирай у меня место.

Помолившись, Ганга вернулся в зимник, он не осмелился переступить след Хозяина тайги и не проверил самострелы. В зимнике сидели испуганные отец с сыном; их самострелы стояли в разных распадках, но у обоих тропы были тоже перерезаны следами тигра.

— Отбирает наше место, — сказал Гаодага.

— Да, не хочет, чтобы мы здесь охотились, — подтвердил Ганга.

Перед сумерками вернулся Холгитон.

— У вас тоже пересек? — переспросил он, выслушав Гангу. — Выходит, Он затропил весь участок аонги. Теперь мне ясно, почему к нам не приходят соседи.

После чая и плотной еды он начал рассказывать:

— Нас, из рода Бельды, много, но мы не родственники, как думают некоторые, фамилии только одинаковые. Каждый род Бельды появился по-разному, мы, Чолачинские и Соянские, вышли от Тигра, это знают многие. — Холгитон сплюнул, попыхтел погасавшей трубкой и, когда она разгорелась, продолжал: — Была девушка красивая-прекрасивая, какую на земле редко встретишь. И ушла она в тайгу с отцом. Отец уходил на охоту, а она в зимнике оставалась, готовила еду, зашивала дыры в одежде отца, да мало разве найдется для женщины дела. И однажды пришел к ней Амбан, сам открыл дверь и лег на пороге. А девушке в это время захотелось сходить по малой нужде, да как быть? Как выйти на улицу? Наконец, когда стало невтерпеж, она осмелилась и вышла на улицу, перешагнув через Амбана. Уже на улице она спохватилась, думает, что же она сделала? А что, если Амбан мужчина? Как она посмела перешагнуть через мужчину? Долго стояла девушка, вся замерзла. Зашла в зимник, опять перешагнула через Амбана. А через девять месяцев она родила сына. Амбан теперь часто приходил к ней, ласкал ее и сына. Он даже помогал отцу на охоте. От ее сына и пошли мы, Чолачинские и Соянские Бельды. Уже много лет Амбан никогда не притеснял нас на охоте, не сгонял с мест, бывало, даже сам уступал свою охотничью тропу. Когда охотники не могли добыть мяса на еду, делился своей добычей. Когда мы справляли касан, ^[55]он приходил на могилу провожаемого и лежал там. Однажды наш Чолачинский Вельды не мог поделить охотничье место с одним Ходжером. Долго они спорили, род с родом должны были столкнуться, да помешал тому наш отец Амбан — он убил неуступчивого Ходжера. Да, наш отец — Амбан, потому мы говорим: «От первой звезды мы родились, а Амбан наш кормилец». Отец-кормилец узнал из нас четверых своего сына, у вас у всех пересек он тропу, а по моей тропе прошел рядом, но нигде не пересек. Я думаю так: нам надо сейчас помолиться Ему, попросить, чтобы Он но отбирал у нас участок. Помолимся все.

Все четверо охотников долго и неистово молились Амбану, умоляли на все лады, каждый по-своему выкладывая свою просьбу: Холгитон клялся, что он Его сын, что он Чолачинский Бельды; Ганга плаксиво жаловался на бессердечных сыновей; Гаодага рассказывал, что дочь отдал без тори, а теперь сыну надо покупать жену, а соболей нет на тори; Чэмче вторил отцу, говорил, что ему стыдно жить без жены, когда все его сверстники уже женаты и даже имеют детей.

Но на следующий день охотничьи тропы были пересечены свежими следами тигра. На этот раз и Холгитон вернулся раньше полудня.

— Плохо, рассердился Отец-кормилец на меня, — сказал он, — сидел на моей тропе, хвостом бил по снегу. Разгневался…

— Ты видел Его? — шепотом спросил Чэмче.

— Не показывался, следы только оставил. Плохо, сгоняет он нас, На меня, видно, сердится за что-то…

— Что же будем делать? — спросил Ганга, сделавшись совсем маленьким от испуга.

— Сам не знаю, что делать, — хмуро ответил Холгитон.

— Сидеть в аонге и ждать, когда он нас отсюда выгонит, нехорошо, — сказал Ганга.

— Нельзя ждать.

— Грешно.

— Как же самострелы? Не вернет Он? — спросил Чэмче.

— Не знаю. Может, попросить, чтобы самострелы разрешил снять? — неуверенно предложил Ганга.

— Правильно, хоть самострелы пусть вернет, — поддержал Гаодага.

Вечером опять охотники, на этот раз в один голос, уговаривали Амбана разрешить только снять самострелы. Ночью испуганно скулили собаки, скребли стены шалаша. Наутро охотники встретились со свежими следами тигра в ста шагах от зимника. Теперь было все ясно — Амбан не хотел уступать места, не хотел возвращать самострелы, он требовал, чтобы сейчас же охотники покинули зимник и охотничий участок. Мгновенно были разбросаны хвойные стены зимника, собраны вещи и уложены в нарты, запряжены собаки, надеты лыжи — и охотники, не оглядываясь, покинули зимник. Впереди шел Гаодага, прокладывая тропу, за ним Чэмче, потом Холгитон. Замыкал Ганга, он все погонял собаку, и так тащившую нарты изо всех сил, оглядывался и смотрел расширенными от ужаса глазами на оставляемую тропу. К полудню беженцы вышли на охотничий участок Баосы и остановились отдохнуть и попить чаю.

— Что будем делать? — спросил Холгитон, немного успокоившись после кружки обжигающего чая.

— Что делать без самострелов? Домой пойдем, — ответил Ганга.

— В середине зимы домой? Что ты, Ганга?

— Что, что! Чем ловить соболей?

— Ружье у тебя есть?

— Это ты еще крепкий, можешь на лыжах догонять соболей, а я не могу.

Гаодага не принимал участия в споре, он, задумавшись, прихлебывал чай. Чэмче без приглашения не вмешивался в разговор старших.

— Надо подумать, чего горячиться, — наконец проговорил Гаодага. — Успокоимся, подумаем, а пока надо думать, где переночевать.

— На снегу переночуем, — заявил Ганга. — Вон орочи возле костра на хвойной подстилке ночуют.

— Я тоже так ночевал, — вставил слово Чэмче.

— В чей-то зимник надо добираться.

— Самый ближний — Баосы, туда пойдем, — сказал Холгитон.

Гаодага не ответил, ему не очень-то хотелось встречаться с Баосой. После разговора на кетовой путине на могиле Тэкиэна он не перекинулся и словом с соседом: крепко тогда обидел его Баоса. Гаодага решил больше не говорить с ним об Идари, о тори, да и лучше, когда с ним меньше сталкиваешься. Поэтому он так неохотно согласился идти в зимник Баосы. После некоторых поисков, в сумерках подошли они к зимнику. Залаяли собаки. Из аонги вышел высокий человек, лица его прибывшие не разглядели, но по росту узнали Пиапона.

— Что случилось? Почему снялись с места, домой уходите? — спросил Пиапон, узнав односельчан.

— По тайге разъезжаемся от безделья, — ответил Холгитон.

Услышав на улице знакомые голоса, Баоса приказал Ойте заварить чай для гостей, сварить мясо. Когда гости зашли в зимник, он поздоровался с ними, усадил всех возле себя и подал длинную продолговатую коробку с табаком. Он осторожно начал расспрашивать, почему снялись с места — перекочевывают на лучшие угодья или собрались домой.

— У нас несчастье, отец Полокто, — отвечал за всех Холгитон. — Нас прогнал с места Амбан.

— Как мы Ему ни молились, — подхватил Ганга, — а Он даже самострелы не разрешил снять.

— Отец, как же так, ты самострелы все оставил там? — спросил Улуска.

— Когда Он выгоняет, что сделаешь?

— Да, беда, — вздохнул Баоса. — Откуда Он пришел? Один или вдвоем?

— Ничего не успели рассмотреть, — ответил Холгитон. — Он как пришел, так и потребовал, чтобы мы ушли.

В этот вечер охотники двух зимников обдумывали, как дальше быть беженцам. Одно было ясно, что без самострелов, ловушек им нечего делать в тайге, никто из них, кроме молодого Чэмче, не может целыми днями преследовать соболей, чтобы подстрелить из ружья или, загнав в расщелину скалы, в нору, поймать сеточкой. Но где достать в тайге самострелы? Луки для них и те требуют не одного дня работы, а что касается железных наконечников, то нечего даже и думать где-либо их достать. Кроме снаряжения, беженцам надо охотничье угодье.