Дождь лил всю ночь, Вострок хорошо представлял себе, что все его ловчие хитрости могло размыть, да обнажить для взгляда с небес. Пришлось под утро, пока еще не рассвело, под дождем идти поправлять сети. Вострок решил не рисковать, и устроился прямо в основательно промокшем стогу. Бр-р-р! Но что поделаешь — судьба у служителей Волха такая, сидеть мокрыми в мокром, да дрожать! Сразу, как взошло светило, дождь закончился. Вскоре появилась Тюря, девочка выглядела уже здоровой, разложила куклы, стала рассказывать им о том, да о сем…

Крупная тень промелькнула где-то рядом. Вострок мгновенно натянул лук. Только что чудище поняло, что схватить девочку на лету не удастся — мешали четыре здоровенные деревянные оглобли, вкопанные крест-на-крест по обоим сторонам от Тюри. Захочешь добыть девочку — милости просим на землю! Тень промелькнула еще и еще раз. Крылатый змей выбирал — то ли опуститься за добычей, то ли забросить охоту. Ну, разумеется… Вот он, беззащитный человеческий птенец, рядом — никого, ни взрослых, ни собак. Чудище должно было решиться! И оно решилось.

Спикировав, огромная птица чуть ли не ткнула клювом Тюрю. Та взвизгнула и спряталась за оглоблю. Вострок уже тянул за все веревки. Сети, одна за другой, расправились и опустились на крылатого змея. Увы, все произошло как-то не так. Ни одна из сетей так и не накрыла зубастого клюва. Чудище встрепенулось, сбрасывая с себя единственную частично наброшенную сеть. Почти выскользнула, вот только коготь на перепончатом крыле зацепился. Вот они, драгоценные мгновения! Вострок послал тяжелую стрелу — большой охотничий лук был наготове. Проклятье! Змей ухитрился увернуться, стрела лишь порвала край разворачивавшегося крыла. Вострок, схватив ножи, бросился на чудище. Взбешенная тварь устремилась навстречу. Вострок выбросил вперед огромный охотничий нож, более походящий на меч по размеру. И тут… Его тело вдруг ослабело, как будто он схватил лихорадку, всего затрясло, колени подогнулись. Вот оно, злое колдовство зубастой птицы. Свело правую половину лица, Вострок схватился, не сознавая зачем, здоровой рукой за онемевшую кожу, ладонь закрыла левый глаз — темнота. Мгновенно пронеслась мысль — ослеп правый глаз. Чудище не теряло ни мгновение, мощным толчком повалив мужчину на землю, взмахнуло огромным, в пару локтей клювом, метя в горло Востроку. И вдруг замотало головой. Вострок увидел, что в клюве у змея торчит большая набивная кукла Тюри. Девочка не испугалась! Ухитрилась подобраться сзади и сунуть в глупо вывернутые наружу зубы чудища самую большую из кукол, клюв теперь открывался да закрывался, рвалось полотно, сыпались опилки, но с куклой расправиться оказалось потруднее, чем могло показаться на первый взгляд. Несколько подаренных Судьбой и Тюрей мгновений. Вострок собрал все оставшиеся силы. На правую руку надеяться было нечего, нож в левую ладонь — и вперед! Снова ощущение дрожи во всем теле, но рука делает привычную работу, нож уходит глубоко в немигающий глаз чудища.

Девочка громко кричит, на ее зов прибегают деревенские. Свет меркнет для Вострока окончательно, но он еще чувствует, что его берут и куда-то несут…

Иггельд долго осматривал лежавших на лавках раненых мужчину и девочку, задавал вопросы, требовал сжимать его пальцы в ладошках, поднять то руку, то ногу, постукивал по сухожилиям. Княжич Младояр наблюдал за работой лекаря молча, вопросов не задавал, но старался углядеть все то, что разглядывал Иггельд, отметив для себя и полную неподвижность правого глаза у охотника, и странную белизну под веками у обоих больных.

Иггельд долго готовил отвары для лечения, отдавал распоряжения, чего еще набрать по лесам, велел заготовить бычьей крови… Ругнулся на княжича, собиравшегося как следует осмотреть отрубленную голову чудища.

— Ядовита, быть может, — бросил Игг, да так, что ручонки княжича, протянутые, было, к зубастому клюву, так и отдернулись…

— А как проверить?

— Достань пару мышек, вот и проверим!

— Достать не долго… А Вострок и Тюря… Они будут жить? — спросил Младояр.

— Завтра еще раз осмотрю, с утречка… — покачал головой старик, — Тогда, быть может, скажу!

Вечером охотник пришел в себя, Иггельд воспользовался моментом, чтобы расспросить раненого — что и где болит. Не смотря на то, что Вострока всего трясло, а кожу покрывал крупный пот, на вопросы служитель Волха отвечал четко, разум охотника не помутнел. Правый глаз не видел совсем — стоило охотнику закрыть левый глаз, как для него наступала темнота. Лекарь потрогал руки и ноги раненого, обнаружил, что тот не чувствует прикосновений к правой ладони, даже покалывания иголкой — и то не ощущает. Отвар жаропонижающих трав, малиновое варенье, холодные примочки — ничто не оказывало благотворного воздействия, тело Вострока так и горело огнем.

— Не выживет охотник, — сказал Иггельд Младояру, когда они остались наедине, — и это не яд.

— Не яд? Почему? — удивился княжич.

— Так бывает, когда внутри головы лопается жила, — объяснил старик, — странно только, что правый глаз…

— Глаз не слепнет?

— Нет, бывает, слепнет, но — левый…

— Если не яд, то что?

— Охотник говорил, что когда чудовище смотрело на него, то он почувствовал, как будто все тело затрясло, — медленно, размышляя по ходу речи, произнес Иггельд, — может, у этого летающего змея сила есть — изнутри человека рвать? Не знаю…

— Слушай, Игг… Мышей я достал, мальчишки наловили, — напомнил воспитателю княжич, — что с ними делать будем?

— Просто посадим на ночь вместе с отрубленной головой, — пожал плечами старик, — а завтра посмотрим, как бегать будут!

Утром было не до мышей. Пришла в себя девочка, села-поела. Иггельд поговорил с ней, пощупал узлы, да успокоил мать, заявив, что Тюре еще жить и жить. В избе, кроме лекаря, Младояра, матери девчушки и двух хворавших, сидел на лавке еще и деревенский староста, рядом стояла местная ведунья, предпочитавшая помалкивать в присутствии такого великого ведуна, как Иггельд. Из дверей были видны головы еще нескольких мужей и ребятишек, взрослые помалкивали, ожидая, что скажет лекарь, дети — галдели…

— Говорили, что коли чудище взглянет, то не жить человеку, — сказала девочка, — а на меня оно аж два раза смотрела.

— Дык клин клином вышибают! — подшутил лекарь.

— Все говорили, что умру… — продолжала недоумевать девчушка.

— Да мало ли что говорили, — промолвил Иггельд строго, — я лекарь, все меня знают в княжестве Крутенском и за пределами оного! Я смотрю и вижу, что нет у тебя смертельного недуга, и семи дней не пройдет, как позабудешь о своей болезни.

— Поживет еще Тюря, — послышался голос Вострока. Охотник лежал без движений, глаза прикрыты, лицо — бледное, с испариной, — а вот мне надо поспешать!

— Куда? — удивился княжич.

— Я помру, и скоро, — молвил охотник, — и пока не умер, пока один глаз видит, да язык ворочается… Обряд надо совершить… Во славу Волха!

— Это твое право, Вострок, — подтвердил Иггельд, — ты добыл зверя невиданного, тебе и решать, какая треба покровителю пойдет! Мы все исполним, наказывай — что да как сделать.

— Пусть лапы отрубят, да крылья, где когти, — прошептал Вострок, слабея, — костер разведут из дерев чистых, да шкуру мою, волчью, для меня…

Охотник забылся, хотя его губы еще шевелились, речей слышно уже не было. Иггельд положил руку на лоб умирающему, потрогал пульсирующую жилку на шее, покачал головой.

— Что? Что? — разом воскликнули и староста, и ведунья, и мать Тюри.

— Не увидеть ему завтрашней зари, — приговорил Иггельд, — а потому, селяне, делайте, как наказал Волха служитель, то — последняя воля его!

— Все сделаем, — поклонился староста.

— Будете лапы чудищу отрубать, — спохватился Иггелдьд, — руками не касайтесь, сорвите лопухов каких, через них только и трогайте. И топоры на огне прокалите… Может, ядовита та тварь!

— Не, не ядовита! — послышалась из-за дверей, — мой Кабысдох уже обглодать ей бочину успел, так бегает, ничего ему не стало!