Подойдя к зеркалу Люси скептически посмотрела на своё отражение. Опухшее от слез лицо выглядело отвратительно. Волосы торчали в разные стороны, а заколка, державшая их, где

то потерялась. Когда именно это произошло, Лайтвуд не запомнила, просто не до того было. Когда мать нападала на нее, как разъяренный коршун на несчастного цыпленка, она только и могла, что закрываться ладонями от ударов, заколки волновали её в самую последнюю очередь, если вообще волновали.

За время «воспитательного процесса» Люси сломала пару ногтей, до крови ободрала их, пытаясь вцепиться матери в руку и увернуться от очередного удара. Женщина в минуты ярости совершенно себя не контролировала. Наверное, могла бы и убить, не задумываясь, только потом замечая, что натворила. Так называемое состояние аффекта давало о себе знать. Кристина приходила в ярость, и эта ярость вырывалась наружу стихийно, сметая все на своем пути. Она готова была уничтожить своего соперника. Люси неоднократно доставались от матери затрещины и зуботычины, так что она прекрасно понимала, с насколько страшным человеком живет под одной крышей. Время от времени она даже жалела мать, но иногда сама впадала в праведный гнев, высказывая матери все, что о ней думает. Правда, такие вечера откровений тоже даром не проходили. Люси обвиняли в неблагодарности и снова одаривали пощечиной. Это было неприятно, но зато на душе становилось намного легче, нежели, когда девушка держала все в себе.

Умывшись и приведя волосы в порядок, девушка решилась, наконец, выйти из комнаты и показаться матери на глаза. В конечном итоге, ей нечего стыдиться. Она ничего предосудительного не сделала, а даже если бы и поцеловала Дитриха… С каких пор поцелуи стали считаться чем

то страшным? Вполне обыденное действо.

Хотелось посмотреть матери в лицо, увидеть, какие эмоции на нем отразятся. Почувствует ли Кристина вину за содеянное? Или же снова решит, что поступила правильно, а все остальные – просто идиоты, не способные оценить её воспитательные методы.

Почему

то Люси не сомневалась во втором варианте. Привыкла уже. Смирилась.

Кристина после скандала была вполне довольна жизнью. Она готовила ужин и что

то напевала себе под нос. Скорее всего, вечную классику вроде одного из хитов «Битлз». Голос у Кристины был так себе, музыкальный слух даже рядом не пробегал, потому и песню удавалось узнать лишь благодаря словам.

Люси отметила про себя, что мать совершенно не испытывает никаких угрызений совести по поводу своего поступка. Конечно, она считает, что только так можно сделать из дочери человека. Человека с большой буквы, которым в будущем можно будет гордиться. В своем стремлении к идеалу она забыла о том, что не всегда жестокость – лучший способ достижения цели. Такие методы воспитания хорошо применять к детям капризным, эгоистичным, лишь на собственной персоне зацикленным. В случае с Люси намного действеннее оказался бы разговор по душам. Но Кристина не понимала, как можно обходиться без крика в сфере воспитания.

На работе она была хладнокровна, демонстрировала всем ледяное спокойствие, а дома отрывалась, как могла. Все, кто видел её на работе, вряд ли смог бы предположить, что в жизни она столь озлоблена и пристрастна. Малейшая провинность способна вывести её из себя и заставить испортить жизнь окружающим. Не удивительно, что муж не выдержал такого счастья и нашел себе куда более спокойную и сдержанную спутницу жизни. Она, правда, так и не смирилась с существованием Люси в жизни мужа, но и истерик Кайлу не закатывала, принимала все, как должное.

Прошествовав на кухню, Люси подошла к холодильнику и, не заговаривая с матерью, полезла в морозильную камеру за льдом. Нужно было приложить к рассеченной губе, которая пылала так, словно её огнем обожгли. И, судя по всему, намечалась немалая опухоль. Зеркало в комнате отразило печальную картину, но она была правдива. Все без прикрас, как есть.

Кристина тоже сделала вид, что появления дочери на кухне не заметила. Она продолжала нарезать овощи в салат, как будто это было самым важным занятием в её жизни и ничего более существенного её не занимает. Женщина никак не могла смириться с выбором Люси. В голове не укладывалось, как её дочь могла позариться на такого парня, как Дитрих. Ведь не было в нем ничего особенного, кроме показного лоска, излишнего самомнения или даже, скорее, самолюбования и уверенности в том, что весь мир у него в кармане. Он был наглым, задиристым и просто… Просто отвратительным. И голос у него был мерзкий. Кристина хорошо его запомнила. На самом деле, голос у Дитриха был красивым, просто мисс Вильямс никак не могла смириться с тем, что увидела сегодня на катке и придумывала себе причины для ненависти. Цеплялась к каждой мелочи.

Её поведение не было таким уж странным и необъяснимым.

Давно известен тот факт, что выбор детей редко получает одобрение со стороны родителей. Каждый любящий родитель хочет своему ребенку счастья, искренне полагая, что детям найти свое счастье самостоятельно – невозможно. Слишком мало у них жизненного опыта, так называемой житейской мудрости, которая поможет избежать многих ошибок и, действительно, получить свой кусочек счастья, а не море разочарования. Детям свойственно совершать ошибки. В большом количестве.

Люси совершала уже вторую ошибку подряд.

Первым её проступком стал Паркер. С ним все вроде бы благополучно разрешилось. Но стоило только ему отойти в сторону, как на горизонте замаячил этот новенький. Выбирая между ними, Кристина быстрее согласилась бы вручить судьбу дочери в руки Эшли. Он хотя бы казался не таким развязным, вспыльчивым и показушным. Дитрих же напоминал ей собственного мужа. Такая же кобелиная натура, сформированная под влиянием повышенного спроса на его персону.

За спиной у Ланца есть багаж из нескольких разбитых сердец. В этом Кристина почему

то даже не сомневалась. И дело было не во внешней привлекательности. Нет. В школе было много гораздо более симпатичных парней, нежели Дитрих. Зато у него были деньги. Вильямс неплохо разбиралась в брендах, потому не могла не отметить того, в какие вещи одевался Ланц. И джинсы его, и сапоги были остромодными и довольно дорогими. Как, впрочем, и черный френч. Золотой мальчик, не иначе. Глядя на него, Кристина тогда ловила себя на мысли, что подсознательно ждет, когда же он перестанет себя сдерживать и забросит ноги на её стол, всем своим видом выражая презрение. Странно, но он этого так и нее сделал. Зато, пока она знакомила его со школьными правилами и объясняла все, что нужно знать ученику, он так и не удосужился убрать с лица скучающее выражение. Ему, на самом деле, было наплевать на все, что она говорила, и он не пытался скрыть от нее этот факт.

Почему

то у Кристины даже сомнения не возникло в том, что этот самовлюбленный тип будет пользовать популярностью среди школьниц. Они вообще, в большинстве своем, были очень падки либо на сладких красавчиков, либо вот на такие экземпляры, что кичатся своим богатством, считая, раз у них есть деньги – они короли всего мира. Но она даже предположить не могла, что одной из поклонниц Дитриха станет её собственная дочь. Впрочем, это был её промах. Она слишком расслабилась с тех пор, как Паркер сошел с дистанции, перестала следить за дочерью. Вот и пришла к такому плачевному результату. Если бы она больше времени уделяла воспитанию…

– Мама, поговорим? – раздался сзади голос Люси.

Кристина на время замерла с ножом в руках. Она была уверена, что дочь не станет первой начинать разговор. Скорее всего, в очередной раз разобидится, будет демонстративно заходить на кухню, ни слова не говоря, а потом уходить к себе и хлопать дверью так, чтобы и на первом этаже услышали. У папочки все крохи подхватила. Тот тоже после ссоры удалялся к себе в кабинет, хлопал дверью. Сидел в кабинете часами и пил. Люси, конечно, не пила. У нее совсем не было тяги к спиртному. К курению она тоже относилась отрицательно, потому можно было не опасаться. Вильямс знала, что дочь за сигареты не схватится и алкоголем себя травить не станет. Это для нее слишком вульгарно. Люси просто будет плакать в одиночестве.