Мать Эллиота покачала головой:
— Не согласна. Ответственность лежит на родителях. Родители всегда отвечают за своих детей.
— Я думаю, — сказала Люсия, — что доводы фирмы Дэвида основывались на положении, согласно которому на школу возложена обязанность блюсти интересы ее учеников. Если любая компания имеет обязанности перед своими сотрудниками и клиентами, то школа тем более, ведь ей доверены дети.
Мать Эллиота не ответила. Лишь сжала губы, опустила взгляд на свои руки и пропихнула пальцем внутрь, под костяшки, торчавший из кулака уголок платочка.
— Верно, — подтвердил Дэвид. — Совершенно верно. Именно это мы и говорили. Школа проявила нерадивость. Небрежность. Своим бездействием она внесла непосредственный вклад в телесные и душевные страдания Лео Мартина, которые и стали причиной его необъяснимого провала на экзаменах. Каковой, о чем можно и не упоминать, осязаемым образом сказался на его дальнейших заработках.
— То есть речь шла о деньгах? — сказала мать Эллиота. — Родители этого мальчика хотели получить деньги?
Дэвид взглянул ей в глаза.
— Да, — сказал он. — В конечном счете.
— В этомделе, — добавила Люсия. — В этом деле речь шла о деньгах.
— А в нашем? — спросил отец Эллиота. — О чем она может идти в нашем? Я так понимаю, что вы явились сюда, чтобы уговорить нас обратиться в суд. Вы хотите получить на руки дело. А вы, — он гневно взглянул на Люсию, — заработать на нем комиссионные, так?
— Минутку, минутку… — начал было Дэвид, однако Люсия, ответив Сэмсону взглядом не менее гневным, опустила на руку Дэвида ладонь.
— Мы пришли к вам не по этой причине, мистер Сэмсон. Даю вам слово.
— Но вы же только что сказали…
— Я сказала, что в деле Лео Мартина деньги, действительно, играли определенную роль. Однако главное его значение — и именно поэтому мы вам о нем рассказали, — в том, что оно создало прецедент.
Сэмсон все покачивал и покачивал головой.
— Нет, я вам не верю. О чем еще может идти здесь речь, если не о деньгах?
Люсия вздохнула.
— О школе, — сказала она. — О школе, которая вовсе не так неповинна, как вы полагаете. Не неповинна, точка. Издевательства над людьми приняли в ней повальный характер. И не только над учениками. А школа закрывала на это глаза. Отводила их в сторону, как от непристойной надписи на стене.
Люсия склонилась вперед. Колени ее прижались к кофейному столику.
— Вы сами сказали мне это, мистер Сэмсон. Школа готовилась к переходу на частное финансирование. И что, по-вашему, произошло бы с этим финансированием, если бы вся правда вышла наружу?
— Вы ошибаетесь, — сказала мать Эллиота. — Школа была к нам очень добра. Поддержала нас. Прислала нам цветы. А директор даже с письмом к нам обратился.
Люсия поняла, что Фрэнсис Сэмсон вот-вот расплачется. Она уже держала наготове платок.
— И как же София? — продолжала она. — София должна пойти туда в сентябре следующего года. Какими мы окажемся родителями, если поставим возможность получить со школы деньги выше образования нашей дочери?
— Верно, — поддержал ее муж. — Совершенно верно. А вы?
Он повернулся к Дэвиду.
— Вам-то это зачем? Вы же адвокат, так? Ради чего вы пришли сюда, если не ради получения ваших двадцати процентов?
Дэвид выпрямил спину:
— Я пришел сюда потому, что меня попросила об этом Люсия. И могу уйти. Если вы этого хотите. Поверьте, у меня есть, на что потратить время.
Он встал. Люсия тоже.
— Прошу тебя, Дэвид, сядь, — сказала она. — Мистер Сэмсон, миссис Сэмсон: идея принадлежала мне, не Дэвиду. Он лишь оказывает мне услугу. И ничего на этом выгадывать не собирается.
Отец Эллиота скорчил презрительную гримасу.
— Моя фирма даже не знает, что я здесь, — сказал оставшийся стоять Дэвид. — Возможно, она и не захочет участвовать в этом. Я не знаю. Если вы решите действовать, мне придется поговорить с коллегами. Не исключено, что фирма сочтет общественный резонанс полезным для себя. Принимать сторону жертвы — это всегда хорошо. Даже если проигрываешь дело.
Люсия потупилась. Она поняла, что увидеть реакцию Сэмсонов на последние слова Дэвида ей будет не по силам.
— Проигрываешь? — переспросил отец Эллиота. — Вы хотите сказать, что выиграть дело нам не удастся? Даже если мы согласимся обратиться в суд, мы все равно проиграем дело?
— Выигрыш маловероятен, — признала Люсия.
— Боюсь, вы почти наверняка проиграете, — прибавил Дэвид.
Люсия подняла голову.
— Да сядь же ты, Дэвид, ради всего святого, сядь.
Она взглянула на отца Эллиота. Тот улыбался, как человек, не верящий своим ушам.
— Значит, тот мальчик, — произнес он, — мальчик, родители которого обратились в суд. Он проиграл дело. Он проиграл, а школа выиграла.
Дэвид, наконец, сел — на самый краешек софы, рискуя соскользнуть с него. Несколько мгновений он вглядывался в Сэмсона, потом кивнул.
— То есть, присяжные…
— Судья.
— Хорошо, судья. Кто угодно. Судья согласился с нами. Сказал то же, что только что говорили мы.
Дэвид не ответил. Просто взглянул на Люсию, предоставляя ей вести разговор дальше.
— Все было не так просто, — сказала Люсия. — На слушании дела всплыли некоторые обстоятельства. Касавшиеся не мальчика и не школы — там, насколько нам известно, все происходило именно так, как рассказал Дэвид. А вот родители. С ними возникли осложнения. Они прожили какое-то время в Штатах и вернулись оттуда с некоторой… Ну, со склонностью к…
— Им просто нравилось судиться, — сказал Дэвид. — И это плохо отразилось на деле.
— Так какой же нам-то смысл обращаться в суд? Брать на себя лишние хлопоты? Я и жена, наша семья, мы пытаемся жить дальше, — Люсия увидела, как его взгляд скользнул по стопке коробок, как затвердело его лицо. — Стараемся. Так? Изо всех сил. Так зачем же нам рисковать и тем, что у нас осталось?
— Мистер Сэмсон, — ответила Люсия, — мне бы и в голову не пришло просить вас поставить под угрозу благополучие вашей семьи. Я прошу как раз о противоположном. Я прошу вас защитить вашу дочь, друзей вашей дочери. Прошу поднять такой шум, что школа вынуждена будет принять хоть какие-то меры. Она должна осознать свою ответственность и сделать так, чтобы случившееся с Элиотом больше ни с одним ребенком не случилось.
Теперь встал Сэмсон.
— Послушайте меня, инспектор. Мы уже говорили об этом, но, похоже, вы нуждаетесь в повторении. В том, что произошло с Эллиотом, произошло с нашим сыном, никакой вины школы нет. Что она, черт побери, могла сделать? Если вас имеется какой-то план, позволяющий наказать идиотов — скотов, — которые несут ответственность за смерть Эллиота, тогда я, может быть, и соглашусь вас выслушать. Если же плана у вас нет, если это лучшее, что вы можете нам предложить, тогда, как бы это сказать? — тогда мне придется указать вам и вашему другу на дверь.
Сэмсон подступил к ней вплотную. Мужчиной он был не из крупных, но над сидевшей на софе Люсией прямо-таки навис. Однако она не шелохнулась.
— Напомните мне, мистер Сэмсон, — попросила она, — почему после нападения на Эллиота ничего предпринято не было? Почему мальчики, которые избили его, — которые искусали его и изрезали, — почему им позволили гулять на свободе?
— Потому что никто ничего не видел, инспектор. Никто не видел, как они это сделали. Вы же сами нам это и сказали, помните? Вы и ваши коллеги.
— Верно. Это мы вам и сказали. Мы опросили всех, кого только смогли, и все говорили одно и то же. Друзья Эллиота. Учителя Эллиота. Даже директор его школы. Все они говорили, что никто ничего не видел.
Люсия сунула руку в сумку, стоявшую у ее ног.
— Что такое? — спросил Сэмсон. — Что у вас там? Магнитофон? Вы что, записывали наш разговор?
Люсия поставила магнитофон на кофейный столик.
— Вы просто послушайте, — сказала она. — Прошу вас.
Сэмсон заколебался. Повернулся к жене, та пожала плечами. Люсия ждала, и когда он снова опустился на подлокотник кресла, нажала на кнопку воспроизведения.