— Боже мой, Хема, девочка моя, ты так выросла — настоящая юная леди! — воскликнула твоя мать. — Ты не помнишь нас? — Она говорила по-английски неторопливо, с улыбкой, как будто к чему-то прислушиваясь. — Ну-ка подойди сюда, бедняжка моя, твоя мама уже рассказала, что из-за нас ты осталась без ужина.

Я села за стол, страшно смущенная тем, что вы видели, как я спала на диване. Я чувствовала себя такой разбитой, будто это я, а не вы, только что сошла с самолета, перелетевшего океан. Мама не глядя положила мне на тарелку какой-то еды, но все ее внимание было направлено на вас — вы только что отказались от добавки, и это шокировало ее больше всего.

— Нас кормили за час до посадки, — улыбаясь, сказал твой отец.

— Мы сыты, — подтвердил ты. Ты говорил по-английски с легким акцентом, более слабым, чем у моих родителей. Твой голос сделался глубже и звучал низко, как у взрослого мужчины.

— Удивительно, сколько еды приносят в первом классе, — сказала твоя мать. — Шампанское, шоколад, даже икру, представляете? Но я их не ела, оставляла место для твоей стряпни, Шибани, я же помню, что ты готовишь как бог.

— Так вы летели первым классом! — воскликнула мама, от изумления с шумом втянув ртом воздух. — Как же вы там оказались?

— Это был подарок мне на сорокалетие, — объяснила твоя мать. Она с улыбкой взглянула на мужа. — Раз в жизни можно себе позволить такое безумство, правда?

— Кто знает? — заметил он, явно гордясь своим расточительством. — Возможно, в будущем это перерастет в экстравагантную привычку, которую мы будем от всех скрывать.

Разговор переключился на друзей и знакомых: мои родители рассказывали о ваших общих кембриджских друзьях, о том, кто перешел на новую должность, кто женился, у кого родились дети. Потом поговорили о политике, Рейган только что победил на выборах; обсудили, почему Картер провалился. Твои родители немного рассказали о Риме, вы остановились в этом городе на пару дней по пути в Америку. Твоя мать с восторгом говорила о фонтанах, описывала свод Сикстинской капеллы, вы простояли в очереди целых три часа, чтобы увидеть ее!

— Там так много чудесных, изумительно красивых церквей, — говорила Парул-ди. — Каждая из них — настоящий маленький музей. Даже хочется стать католичкой, чтобы можно было приходить туда молиться.

— Не умирайте, пока не увидите Пантеон, — весело заявил твой отец, и мои родители дружно кивнули головами, хотя понятия не имели, что такое Пантеон. Я-то это знала, мы как раз в школе проходили историю Древнего Рима, и я работала над проектом, посвященным искусству и архитектуре древних римлян, изучала статьи в энциклопедии, читала подряд все книги, которые находила на полках школьной библиотеки. Твои родители долго описывали вашу жизнь в Бомбее, просторную квартиру на десятом этаже, из окон которой открывался вид на колышущиеся пальмы и лазурную гладь Арабского моря.

— Какая жалость, что вы нас там не навестили, — с сожалением покачав головой, пробормотала твоя мать. Позже, ложась спать, моя мать довольно язвительно заметила, что нас туда почему-то забыли пригласить.

После ужина мне велели показать тебе дом и комнату, в которой ты будешь жить. Обычно я с удовольствием водила маленьких гостей на экскурсию по дому, показывая расположение комнат и объясняя: здесь мы храним швабры и тряпки, а вот тут у нас сидячая ванна. Но я чувствовала, что тебе скучно в моем обществе, поэтому попыталась как можно быстрее завершить показ. К тому же я все время краснела и заикалась, потому что ты сразу понравился мне так сильно и безоговорочно, как это бывает только в тринадцать лет. К тому времени я уже много раз влюблялась в мальчиков-одноклассников и привыкла, что объекты моего увлечения не обращают на меня внимания. Но ты был старше, ты находился так близко от меня, принадлежал к неизвестному, далекому миру наших оставшихся в Индии родственников. Все это казалось мне необыкновенно романтичным. Однако ты быстро прервал мои неловкие попытки начать разговор, быстро взлетел по лестнице наверх, шагая через несколько ступеней сразу, и стал открывать одну дверь за другой, окидывая комнаты равнодушным взором.

— Вот моя комната. То есть теперь твоя, — быстро поправилась я.

Теперь мне было втайне приятно, что ты будешь спать на моей кровати. Ты впитаешь в себя мое присутствие, думала я, и потом ты привыкнешь ко мне и полюбишь меня, а мне ничего не надо для этого делать. Но ты прошел через всю комнату, открыл окно и высунулся наружу.

— Ты когда-нибудь вылезала на крышу? — спросил ты небрежно. Ты даже не стал ждать ответа, просто быстро подтянулся и исчез из вида.

Я бросилась к окну, ожидая, что ты поскользнешься на скользком карнизе, что у тебя не выдержат руки и что ты упадешь в кусты под домом, а меня будут ругать за то, что вовремя тебя не остановила.

— Ты где? — испуганно спросила я, высовываясь из окна. Я не назвала тебя по имени, постеснялась, что ли? Через какое-то время я увидела тебя на крыше, ты уселся на козырек над гаражом и смотрел на лужайку.

— А что за домом? — негромко спросил ты с крыши.

— Там лес. Но туда нельзя ходить.

— Кто сказал?

— Все говорят. Мои родители и учителя в школе.

— А почему нет?

— Один мальчик заблудился там в прошлом году, так его до сих пор не нашли.

Мальчика звали Кевин Макграф, он был на два года младше меня. Целую неделю над лесом кружили вертолеты, отряды полицейских с собаками прочесывали лес, но не обнаружили ни малейшего следа.

Похоже, эта информация тебя не напугала. Ты небрежно спросил:

— А почему на почтовых ящиках привязаны желтые ленточки?

— Это из-за заложников в Иране.

— Бьюсь об заклад, большинство американцев в жизни своей не слышали об Иране, пока им по телевизору не рассказали о заложниках, — насмешливо сказал ты, и мне сразу же стало стыдно за патриотизм моих родителей и соседей и за их невежество. — А что там такое, с правой стороны?

— Комплект качелей.

Похоже, это слово тебя позабавило. Ты повернулся ко мне лицом и впервые улыбнулся — жестко, с издевкой, как будто это я придумала дурацкое слово «комплект».

— Да, — сказал ты, — я очень скучал по холодной погоде.

Это замечание заставило меня вспомнить, что ты уже жил в Америке раньше.

— Я скучал по снегу. Ну и когда же пойдет снег?

— Не знаю. В прошлом году на Рождество выпало немного снега.

Ты влез обратно в окно, и я испугалась, что полностью разочаровала тебя своими краткими, примитивными ответами. Ты бросил взгляд в висящее на стене зеркало — твое лицо оказалось наполовину обрезано верхней рамой.

— А где здесь ванная? — спросил ты.

Ночью, лежа на диване в спальне родителей, я слушала, как отец с матерью обсуждают тебя и твою семью. Они говорили довольно громко, и я боялась, что до тебя могут долететь обрывки их разговора. Кровать, на которой ты спал, стояла как раз против того места, где поставили раскладной диван, и нас с тобой разделяла лишь тонкая стенка. Если бы я могла просунуть сквозь нее руку, то дотронулась бы до тебя. Мне хотелось помечтать о тебе, но громкий шепот мамы сбивал меня с мыслей. Твои родители произвели на нее ошеломляющее впечатление, так сильно они изменились с прошлого времени. Как это ни странно, Бомбей сделал их большими американцами, чем Кембридж, неодобрительно говорила мать, чего стоят одни их новые привычки! Она критиковала короткие волосы твоей матери, ее нынешнюю манеру носить брюки и привычку пить за едой виски. Твои родители продолжали потягивать свой «Джонни Уокер» даже после того, как ужин закончился и все перешли в гостиную. Говорила в основном мама, а отец лишь время от времени издавал односложные звуки, которые у него означали согласие. Мои родители в жизни своей не выпили ни капли алкоголя и теперь беспокоились, что им, наверное, следует сходить в винный магазин, чтобы пополнить запас «Джонни Уокера», а то при таких темпах поглощения виски этой бутылки не хватит и на два дня! Мама неодобрительно заметила, что твоя мать стала настоящей «стильной штучкой»: так мама называла бездумное потакание своим слабостям и капризам, что было совершенно чуждо моим родителям.