Шария-аль-Альфи, прежде вдоль и поперек изъезженная, темная, грязная, таинственная и, чтобы возразить Эдварду Саиду[24], именно поэтому абсолютно восточная – теперь, спустя годы, это ярко освещенная пешеходная зона, и уже не понять, находится ли она в Копенгагене, Окленде или Стамбуле.
В знаменитом, обшитом деревянными панелями баре отеля «Виндзор», в котором со времени моего последнего приезда пятнадцать лет назад вообще ничего, к счастью, не изменилось, утонув в кресле, полтора часа читал фундаментальный труд Атанасиоса Бастекиса о христианском православии. Не знал не только того, что литургии египетской коптской и русской православной церквей очень похожи, но и что в изображении, которое коптский художник и русский иконописец наносят на дерево или золото, действительно живет Бог. По стенам развешены вставленные в рамки фотографии странствующего по свету комика Майкла Палина[25], ухмыляющегося. Нубийский владелец бара неторопливо и благоговейно вытирает светлой тряпкой пивные бокалы.
В половине седьмого, ненадолго задремав над фундаментальным трудом Бастекиса, внезапно очнулся, расплатился за бокал пива Stella и, скорее от усталости, чем от скуки, отправился на ту сторону, в «Рамзес Хилтон». Исследованию тамошнего казино помешало скопление людей, по происхождению преимущественно из Восточной Европы и Черной Африки, совершенно очевидно какая-то секта, чей вождь устроил на четвертом этаже «Рамзес Хилтона» обильный по-восточному стол с холодными закусками. Взяв тарелку, последовал первому правилу вторжения на чужую пирушку: никогда не стоять на месте. Брать еду, брать напитки, улыбаться, накручивать круги, кушая и выпивая на ходу.
При этом безуспешно пытался расшифровать надписи на пластиковых карточках, прикрепленных к лацканам членов секты. Секта или неправительственная организация? Там было написано: «Открытое общество» и «Украина», «Болгария», «Кения», «Ботсвана». На столе стояли фрикадельки из ягнятины, шпанокопита[26] и сатайский цыпленок[27], к этому – египетское красное вино марки «Обелиск». Второе правило при вторжении на чужую пирушку: нигде долго не задерживайся. Еще раз отведал фрикаделек из ягнятины, потом – снова на улицу, в ночь, на такси, «пежо», к себе в гостиницу. Под нильскими мостами, как черви пустынь, плывут моторные лодки.
В кулуарах отеля «Фламенко» встретил Халеда Аббаса, который издает арабскую антологию под заголовком «Новые рассказы из Германии». Он походит на упрощенную версию Максима Биллера[28]. Вместе в «Греческом клубе Каира», второй ужин. Мы говорим о блоге Томаса Бруссига[29], который читается всеми с огромным интересом; он, то есть Бруссиг, получивший годичную стипендию Гете-института, выступает тут в роли городского летописца Каира в форме ненавязчивой, легкой беседы повествует о своих переживаниях в шестнадцатимиллионной египетской столице.
К нам подсаживается Ахмед Ибрагим со своей женой, они заказывают греческим официантам пиво Stella и хумус. Те снуют по всему просторному залу, украшенному лепниной и вентиляторами на потолке; кельнеры с черными бабочками и в белых кителях, они отряхивают белыми полотенцами черные брюки, они – левантийский, эгейский, мальтийский, ливанский вариант средиземноморской экспансивности.
Достал из сумки журнал Der Freund[30], с портретом Моше Даяна на обложке. Халед рассказывает, что раньше, когда он был маленьким, родители использовали Моше Даяна в качестве страшного пугала. «Если ты все не съешь, то приедет Моше Даян на танке и тебя заберет». Маленький Халед всегда все съедал.
Халед и его друг Ахмед недавно основали литературное агентство «Сфинкс», первую панарабскую институцию такого рода. Рассказываю им о журнале Bidoun[31], для которого пишут несколько моих друзей, это панисламский – теоретический, глянцевый иллюстрированный журнал левой ориентации, который даже недоумевающим датчанам, ведущим себя так, словно защита требуется Вольтеру или Энценсбергеру[32], а не всего лишь нескольким безобразным рисункам, мог бы сообщить, что арабский мир населен отнюдь не только обутыми в сандалии «шейхами террора».
Красный коридор, зеленый коридор, свисающие провода, это прогрессивное разрушение архитектуры, Париж после атомной бомбардировки, нейтронизированный Осман[33]. Я всегда хотел прийти сюда, еще тогда, в период первой войны в Заливе. Когда кувейтцы прятались тут, в Каире, они устраивали шумные застолья в гостинице «Замалек» и ждали освобождения Кувейта, в то время как Халед, по его словам, в качестве египетского офицера был на фронте, в Саудовской Аравии, вместе с французами и американцами.
Затем позднее с Юлией Франк[34], молодым немецким писателем Яном Дреесом, Халедом Аббасом и Ахмедом Ибрагимом курили кальян в каком-то кафе. Разговор заходит о messies[35] – людях, которые наряду с манией собирания обладают еще и патологическим свойством сохранять все собранное: пустые стаканчики из-под йогурта, старые выпуски «Шпигеля» или другие подобные вещи, которые они потом упорядочивают по какой-то понятной только им системе. Юлия Франк безуспешно пытается убедить нас в том, что замечательный Генри Дарджер[36], один из самых крупных художников столетия, тоже был messie. В 1973 году Дарджер был найден мертвым в своей чикагской квартире посреди собранной им коллекции вещей, включавшей дело всей его жизни – великолепно иллюстрированный от руки роман в тридцать тысяч страниц, который он никому не показывал. Юлия Франк иногда бывает приятной.
Еще позже вечером, на одном приеме, познакомился, наконец, с Томасом Бруссигом. У него редкие волосы, и он, как кажется, намеренно говорит с восточно-берлинским акцентом. Сказал ему, что испытываю перед ним страх. На вопрос, почему же я испытываю страх, отвечал очень путано, рассказал о Дюне, о планете пустынь, о Spice Melange[37], о Third Stage Navigator[38] и о «коробке болей» сестер ордена Бене Гессерит[39]. Бруссиг говорит: «От вас ведь тоже никто б такого не ожидал – Кристиан Крахт, который не пьян». Это уже, так сказать, из области токсикологии. О боже! Потом взял прозак[40], предложенный Яном Дреесом. Спустя некоторое время страх отступил.
Мой издатель Мохаммед Хашем подвыпил, на нем были короткие брюки, белая рубашка, верхняя пуговица на которой застегнута, в нагрудный карман вложены три шариковые ручки. Очки у него, как у Майкла Дугласа в фильме ‘Falling Down’[41]; одна дужка подклеена сбоку липким пластырем. Он рассказывает жене Томаса Бруссига о том, что вынужден печатать свои книги исключительно в Могадишо, в разрушенном гражданской войной Сомали, там же, разумеется, – и антологию «Истории из Германии» Халеда Аббаса. Жена сбита с толку, Томас Бруссиг сбит с толку. Я предлагаю им прозак.
