Он считал ее бесполезной бездельницей. Это было обидно. Похоже, она чересчур хорошо играла роль пресытившейся светской барышни.

— Мне всегда нравилось искать неприятности. Это, на мой взгляд, куда логичнее, чем ждать, когда они сами меня найдут. Но ты уже нашел меня, так что теперь я, похоже, не ищу, а смотрю на неприятность.

— Ну да. Но я только шутил, Лиззи. Если хочешь, любуйся снова своими полями.

Лиззи последовала его совету, к своему и его облегчению. Каждый раз, когда их глаза встречались, она ощущала в груди нарастающее напряжение, мешавшее ей дышать. Она натянула поводья, останавливая лошадь, чтобы глубоко вдохнуть свежий влажный воздух, идущий с моря, отдававший запахом соли, земли и зеленеющей травы. Это было божественно.

— Вижу, ты в восторге от полей под паром. Кто теперь у нас сентиментальный, Лиззи?

На этот раз она уловила в его голосе дразнящие нотки. Подъехав к ней вплотную, он остановился рядом; жар его взгляда она почти физически ощущала.

Лиззи повернула лицо к морскому бризу, чтобы охладить вспыхнувшие щеки.

— Не сентиментальная. То, что ты имеешь в виду, называется романтичностью. Знаешь поэтов Мессерса, Колриджа или Блейка?

— Значит, романтичная.

Его серые глаза хотя и продолжали ее изучать, источали тепло и смеялись уголками.

— Хотя скорее практичная. Почему эти поля стоят под паром?

— Не имею ни малейшего представления. Снова адресую тебя к мистеру Тапперу, спроси его. Хотя он, вероятно, скажет то, что будет выше моего разумения, но ты, моя умная девочка, наверняка поймешь.

Джейми протянул к ней руку в перчатке и, чуть касаясь, погладил по щеке костяшками пальцев. Легкое прикосновение пронзило ее как разряд молнии, вызвав дрожь по всему телу и желание выпрыгнуть из собственной кожи.

Чтобы побороть впившуюся в сердце осколками стекла острую тоску, ее первым порывом было сказать ему, что она ни его и ни чья другая умная девочка, но Лиззи промолчала. Потому что это было так. Она была тем, кем он хотел ее видеть. Его женой. По крайней мере сегодня.

Наверное, этот вопрос ее выдаст, но она не могла его не задать.

— Почему? Почему ты женился на мне?

Он не стал притворяться, что не понимает. Слишком честен был для этого.

— Потому что испытываю к тебе влечение. И всегда испытывал. Наверняка ты это знаешь.

Она знала. И ощутила неприятный укор совести, что использовала его и его верность долгу как средство обретения свободы. Хотя инициатива исходила от него самого. Что произошло с ним такое, что заставило быть таким открытым и верным во вред собственному благу?

— А ты?

Он сверлил ее напряженным взглядом, хотя голос прозвучал непринужденно.

Ее, конечно, тоже к нему тянуло. Она считала его красивым; Но с его решительным лицом, ясными глазами, высокими точеными скулами и упрямым ртом, кто, имеющий глаза, стал бы это оспаривать? В нем Лиззи восхищала не только внешность, но и многое другое. Открытость и веселый нрав, пронзительность взгляда. То, что он не устал от несправедливости мира и не возненавидел в нем то, что видел.

Ее могло выдать все, что бы она ни сказала. Лиззи отвернула лицо и, придав голосу продуманную, нарочитую развязность, ответила:

— Потому что обещал мне пахотные угодья и дом. Кстати, где он?

Он позволил ей увернуться от ответа. Пока. Криво улыбнувшись одним уголком рта, Марлоу кивнул в сторону рощицы, появившейся впереди.

— Прямо за теми деревьями.

Обогнав его, она пустила лошадь рысью. Большая мускулистая чистокровка быстро и легко преодолела расстояние до рощи, где тропинка поднималась на гребень чаши в окружении утесов. Там в ее центре и стоял дом.

О, даже сзади он выглядел симпатичным. От удивления и восторга она чуть не задохнулась и сумела овладеть собой лишь после того, как на смену удивлению пришло головокружительное чувство радости, снявшее напряжение.

Это было большое здание из серого камня высотой в два с половиной этажа со сверкающими рядами окон. Слева, дальше по тропинке, высился большой коттедж, за которым виднелась высокая стена и коттедж поменьше, вероятно, с огородом. Еще дальше тянулся длинный блок со стойлами. Лиззи подняла ладонь к губам, чтобы скрыть улыбку искренней радости. Какое блаженное счастье. О да, это ей подходит. Подходит идеально.

Наконец она дома. Ей больше никогда не придется притворяться не такой, какой была и хотела быть.

— Ничего пока не говори. — Джейми поравнялся с ней. — Лучший вид — с фасада. Сначала мы подъедем к конюшне.

Дорожка впереди раздваивалась. Они повернули на запад и, обогнув дом сзади, направились к конюшне. Там было достаточно чисто и опрятно, что при наличии всего одного животного не представляло сложности. Но принять их лошадей никто не вышел.

— Как я уже сказал, слуг нет.

Марлоу спешился и подошел к Лиззи помочь.

— Я сама.

Отказавшись жестом от его помощи, она самостоятельно соскользнула на землю по крупу лошади, как это делала в детстве, когда они отправлялись путешествовать. Чудесное чувство облегчения, которое она испытывала, вызывало у нее ощущение свободной беспечности, позволившее сбросить привычную маску. Стать с ним снова собой было так соблазнительно. Только было это так давно, что она уже забыла это состояние.

— Я знаю, что светских молодых леди считают бесполезными белоручками, но я до сих пор люблю сама ухаживать за своей лошадью.

Лиззи повела свою кобылу в обложенную булыжником постройку.

— Я не считаю тебя белоручкой, Лиззи, — сказал он мягко вдогонку.

Она посмотрела ему прямо в глаза, насколько ей это удалось — ведь уже давно практиковала взгляды украдкой, — чтобы определить, не лукавит ли он. Он не лукавил.

— Спасибо тебе.

Чувство радости в груди расцветало в нечто большее, в нечто более соблазнительное, чему она даже не могла дать определения.

Они расседлали животных и поставили в стойла, повесив тут же рядом экипировку.

Когда вышли во двор, Марлоу — снова воплощение светской галантности — предложил ей руку.

— Идем, я покажу тебе вид получше.

Несмотря на искушение быть открытой, или, вероятно, как раз из-за этого, Лиззи почувствовала себя рядом с его высокой фигурой маленькой и почти побежденной. Он уезжает, снова подумалось ей. Когда он повел ее по посыпанной гравием дорожке, мимо мощеного двора с восточной стороны дома и дальше на широкую лужайку, она слегка отстранилась, не больше чем на полфута, чтобы создать между ними собственное пространство.

— Ну вот, — произнес Марлоу, повернув ее лицом к фасаду дома.

Гласс-Коттедж воплощал в себе все, абсолютно все, на что она могла надеяться и о чем могла мечтать. Фасад смотрел на море и по крайней мере половину первого этажа занимал длинный ряд окон от пола до потолка. Они, как сверкающие серебряные солдаты, маршировали с востока на запад вдоль фасада дома. Над окнами и в виде арки над входом поднимались шпалеры, увитые розами, в беспорядочном экстравагантном множестве рассыпанные по камню розовыми и белыми бутонами, наполняя воздух густым благоуханным ароматом. Вид был совершенно упоительный.

Дом, погруженный в сказочную тишину, будто дремал на солнце в ожидании, когда его пробудят к жизни.

— Что скажешь?

В его голосе звучала радостная гордость, хотя на самом деле ему незачем было спрашивать.

— О, Джейми! — Лиззи не могла скрыть своего восторга и только смеялась от радости. — Как же хорошо, что не облагают налогом розы и окна.

— Лучше пойди и осмотри дом. Но должен предупредить: не завышай свои ожидания. Он очень живописен и полон очарования. Этого не отнять. Почему я и купил его. Но все это время стоял закрытым. Боюсь, внутри будет сыро. Потребуется много сил, работы и времени, чтобы довести дом до ума.

Он пытался заставить ее отказаться от идеи.

— А кто-то не далее как два дня назад изливал восторги.

— Два дня назад ты еще не дала согласия стать моей женой.