Лиза пришла домой очень поздно.

– Лиза, где ты была? – всполошилась мама. – Я уже и Тусе звонила, и Максиму. У Туси никто не подходит. Хорошо, Максим вспомнил, что вы делаете стенд выпускников в школе. Я уже собиралась послать Антона за тобой.

Лиза смотрела на свои насквозь промокшие кожаные сапожки. Пальцы на ногах уже давно ничего не чувствовали, вот если бы и сердце тоже…

– Лиза, ты меня слышишь?

– Да, слышу я не в школе была. Я гуляла.

– Гуляла, с двух часов до половины восьмого?

– Да.

– В такую погоду? – опять спросила мама.

– Да.

– Ты что, хочешь свалиться с воспалением легких? – испуганно сказала она.

– Нет, – ответила Лиза, снимая холодное пальто.

– Тогда немедленно в ванну, – приказала мама..

Позже, когда Лизу напоили чаем с малиновым вареньем и уложили в постель, к ней заглянул папа.

– Ну как ты, дочка?

– Нормально.

– Почему же такая грусть в голосе?

–. Папа, мне кто-нибудь звонил?

– Нет, Миша не звонил. И ты из-за этого так расстроилась ?

– Не только, – задумчиво сказала Лиза.

– Свихнулось что-то в Датском королевстве, – пошутил папа, блеснув озорной улыбкой. – Хочешь поговорить об этом? – спросил он уже серьезно.

Лиза кивнула головой. Да. Она хотела поделиться с папой, потому что он был единственным человеком, который видел в ней личность, а не просто послушную дочку, прилипчивую сестру или трогательную девочку.

– Иногда мне с Мишей так хорошо, так спокойно, что я думаю, что люблю его больше всех на свете, даже больше тебя и больше мамы. А иногда… – она замолчала, стараясь найти слова, которые бы выразили ее, мятежные чувства, – иногда, – продолжила она, – мне кажется, что между нами прозрачная стена. Мы можем говорить, но не слышать, видеть, но не ощущать, мы можем даже дотронуться через нее друг до друга, но не почувствовать теплоты прикосновения. Почему так?

Папа помолчал, явно озадаченный услышанным.

– Ты очень образно и точно описала любовные муки. Наверное, тебе все же следует попробовать свои силы на литературном поприще. Он взглянул на Лизу. – По телевизору все время объявляют о каком-то конкурсе, не интересовалась?

– Я до него еще не доросла.

– Ну, это поправимо, – успокоил папа, поднимаясь из кресла. – А сейчас спать, Лизавета, утро вечера мудренее.

В дверях он обернулся:

– Только знаешь, что я тебе скажу: думать, что любишь, и любить – не одно и то же. Ты поймешь это, когда придет твое время. А оно обязательно придет, у тебя еще все впереди. – Он улыбнулся ободряющей улыбкой и вышел.

А Лиза завернулась с головой в одеяло. Она поступала так всегда, когда хотела побыть наедине со своими мыслями. Ей казалось, что никогда еще ее жизнь не была такой сложной и запутанной. Все кругом рушилось. Соня ходит задумчивая, с припухшими глазами, а мама ничего не видит. Приближается вечер выпускников, а стенд еще не готов. Туся последние несколько дней ведет себя до странности скрытно. Неужели опять что-то затевает?

И еще Миша… Меньше месяца назад они говорили о любви, вспыхнувшей в их сердцах, а сегодня он даже не нашел времени ей позвонить.

Нет, никогда еще Лиза не чувствовала себя такой несчастной.

12

Туся задалась целью выглядеть в этот вечер как модель с обложки журнала «Космополитен». Начни с макияжа, советовали специалисты высокой моды. Туся четко следовала инструкции. К половине восьмого она полностью преобразила свое лицо. Дорогая тушь сделала ее ресницы в два раза длиннее и толще. Серебристо-серые тени взрослее. Контурный карандаш придал ее губам слегка надутое выражение. Потом она завила волосы и надела облегающее черное мини-платье. В сочетании с тонкими колготками и сапожками на высоких каблуках оно производило сногсшибательное впечатление. Мамины жемчужные серьги завершили ее хлопоты.

Туся повертелась перед зеркалом, оценивая картину в целом. Этакая расфуфыренная фифа, легкомысленная и избалованная жизнью. То, что надо, решила она. Гена останется доволен.

Туся взглянула на часики. Три минуты девятого. Выжду еще минут пять и спущусь. Женщины всегда опаздывают на свидания, а потом извиняются. Она не видела смысла нарушать традиции.

– Извини, Гена, – запыхавшись, произнесла она, когда садилась к нему в машину. – Мама звонила из Мюнхена.

– Пустяки, девочка. У нас впереди весь вечер. – Гена наклонился к, ее щеке.

Туся уловила легкий запах дорогого парфюма. В прикосновении мягких губ не была, ничего предосудительного, но она все равно почувствовала, как по ее спине пробежал холодок.

– Куда мы едем? – спросила она, когда серебристый «вольво» взял старт с места, подобно ракете.

– Что же это будет за сюрприз, если я скажу? – ответил Гена. Он включил магнитолу, и машина наполнилась беснующимся роком.

Всю дорогу она радовалась, что им не приходится разговаривать, и гадала: что за сюрприз ее ждет? И лишь когда машина свернула на стоянку возле «Погребка монаха», Туся осознала, что кавалер решил удивить ее небывалой щедростью.

– Ты была здесь? – спросил Гена, когда они оказались у вращающихся дверей.

– Нет, что ты! – восхищенно ответила она. А про себя похихикала: что бы ты сказал, Геночка, узнав, что у тебя появилась вторая тень.

В эти дни Туся буквально приклеилась к Гене, позабыв и о школе, и о подругах, трудившихся над стендом. Она даже таскала с собой фотоаппарат со вспышкой, чтобы, в случае чего, сделать пару компрометирующих снимков, но все ее попытки уличить охранника в чем-нибудь неприглядном не увенчались успехом. Он мотался по городу, с кем-то встречался, с кем-то пил пиво. Пару раз заходил к Алене в «Интурист», один раз наведался в ломбард. Но что в этом было особенного? Ровным счетом ничего! Может, Лиза права, и эта фотография с Белкиной, и эти изумрудные сережки – всего лишь совпадение? Может, Туся мучается дурью, гоняясь за Геной по Москве, грозя заработать обморожение рук и ног, тратя деньги на такси?

И все же она не готова была признаться себе, что ошиблась. В конце концов Туся решила, что сопротивляется вовсе не она, а ее женская интуиция, которая еще никогда не подводила.

– Привет, Геныч, – сказал один из охранников и пропустил их внутрь, не потребовав входных билетов.

– Тебя здесь все знают.

К восхищению в голосе Туся добавила уважения. Наверное, сам Станиславский был бы ею сейчас доволен.

– Мы все из одной команды, – поскромничал Гена, обнимая ее за талию.

Он повел ее ужинать в маленький уютный зал, который Туся не заметила в прошлый раз. Несколько мужчин, пока они шли к столику, проводили ее восхищенными взглядами. Она еще никогда так остро не ощущала своей красоты и молодости. Туся почувствовала, как по ее венам потоком побежал адреналин, – он пенился, шипел пузырьками. На время она даже забыла о своих опасениях. Гена уже не казался ей монстром. Он очень мило шутил, расспрашивал о подругах, школе. Но все же она старалась хоть немного продвинуться в, своем расследовании. Даже рассказала ему историю о рисунках Айвазовского, доставшихся ей в наследство от бабушки.

– Понимаешь, – говорила Туся, – мама ими не дорожит. Она даже не помнит, где они лежат. А мне нужны деньги, – врала она все более вдохновенно. – Вот если бы найти на них покупателя.

– А это действительно работы известного художника или подделка? – усмехнулся Гена, проявив некоторую заинтересованность к ее рассказу.

– Что ты! – возмутилась Туся совершенно искренне. – Настоящие рисунки. Три штуки, в прекрасном состоянии.

Тусе хотелось спросить – нет ли у Гены на них покупателя, но она побоялась; что это будет вы глядеть слишком откровенно. «Продвигаться нужно постепенно, – решила Туся, – не зря говорят: тише едешь – дальше будешь».

– Смотри-ка, – внезапно сказал Гена, кивнув в сторону двери.

Туся обернулась. В ресторан входили Михаил Юрьевич и Маргарита Николаевна. Он поддерживал ее под руку. А официант вел их к угловому столику, который недавно освободился.