— Пока мы не можем тронуть Диллинджера, — возразил Каули. — Он не в федеральном розыске. Значит, на этой доске ему делать нечего. — Глаза его сузились, и он продолжил: — Я хочу, чтобы тут висели только те, кого я имею право пристрелить.

— Пристрели Диллинджера, — отозвался Первис, — а мы подумаем, как это обставить с точки зрения закона.

Он вынул перочинный нож, открыл лезвие и сделал надрез на сигаре.

— Не хочешь сигару? — обратился он к Каули.

— Нет, спасибо, — ответил тот. — И тебе от них нет пользы.

— Эти в большом порядке, — возразил Первис. — Гаванские. «Монте-Кристо» номер первый. Лучшие в мире. Мне нравятся «Монте-Кристо».

Он аккуратно опалил края, затянулся. Сигару он держал как истинный знаток.

— Такие я курю не каждый день, — пояснил он своему помощнику. — К твоему сведению, они стоят полтинник штука.

— Удовольствие не на каждый день, — кивнул Каули.

Первис посмотрел на Каули в упор и спросил:

— Знаешь, кто их мне подарил?

Каули отрицательно покачал головой.

— Рей Каффри. Незадолго до гибели в Канзас-Сити… Это его подарок на мой день рождения.

— Бережешь для особых случаев?

— Да, буду выкуривать по сигаре над трупом каждого из этих молодчиков.

— Хм, а чего же ты тогда куришь сейчас?

— В знак начала работы, — сказал Первис и выпустил кольцо дыма.

— Может, в таком случае и мне выкурить одну? — задумчиво произнес Каули.

Первис молча пододвинул ему коробку. Каули вытащил одну и с интересом оглядел. Он впервые держал в руках сигару по полдоллара штука.

— Мне нравятся «Монте-Кристо», — повторил Первис и вдруг неуловимым движением метнул нож, который вонзился в доску за спиной Каули. Вонзился прямо в лицо Диллинджера.

Каули только присвистнул.

— Где тебя такому научили? — спросил он.

— В юридической школе, — ответил Первис, глядя в пространство.

12 сентября 1933 года. Канзас-Сити.

Вечер выдался дождливый. Загорались и гасли неоновые огни бара, отражаясь в черных лужах. К газетному киоску на перекрестке подкатил грузовичок, шофер вылез из кабины, вытащил из кузова несколько пачек вечерних газет. Тотчас же к киоску стали подходить люди — укрыться под козырьком от дождя и узнать новости. Это были в основном рядовые гигантской армии американских безработных. Кто-то закутался в одеяло, кто-то набросил на голову потрепанную куртку. У этих людей были отсутствующие взгляды, они испытывали растерянность и страх перед обстоятельствами, которые оказались гораздо сильнее их.

Мальчишка-негритенок развязал первую пачку, начал расставлять газеты на стенде. Бродяги подошли поближе.

— Банда Диллинджера бесчинствует в Индиане, — прочитал заголовок один из них.

— Новая банда, — заметил один оборванец. — Все они сбежали из тюряги. У Диллинджера это, между прочим, второй побег.

— Третий, — послышался голос из толпы.

— Диллинджер говорит, что нет такой тюрьмы, из которой он не мог бы удрать, — раздался новый голос.

— Брехня все это, — махнула рукой женщина. — Этот ваш Диллинджер просто шпана. Он и в подметки не годится Чаку Флойду.

Первый бродяга стал читать вслух:

— Ограбил Центральный Национальный банк Гринсвилла, штат Индиана. Взял семьдесят тысяч наличными. — Он замолчал, усваивая информацию, а потом добавил: — И кое-что еще.

— Семьдесят тысяч долларов! — эхом откликнулась женщина.

— Да, это вам не кошелек отобрать, — заметил кто-то из толпы.

Собравшиеся на все лады выражали удивление и недоверие. Кто-то поинтересовался, каков был рекордный улов Красавчика Флойда. Женщина напомнила, что Френку Нэшу однажды удалась взять около ста тысяч.

— Но Френк Нэш теперь на том свете, — усмехнулся один мужчина.

— А что Баркеры? — поинтересовался другой.

— Баркеры не грабят банки, а похищают людей, — сообщил ему человек, выговор которого свидетельствовал о том, что в лучшие времена он был фермером.

— Все преступники одинаковы, — изрекла женщина.

— Ничего подобного, — возразил фермер. — Похищать людей, отрывать их от семей — жестоко и позорно.

Первый бродяга выслушал это со скептической улыбкой.

— Лично я похищал бы людей за милую душу. Или грабил бы банки, если бы кишка не была тонка. Лишь бы были денежки. Нет, я уже нахлебался всякого…

— А как у тебя с честью и совестью? — поинтересовалась женщина.

— Ни того, ни другого, — сообщил мужчина. — И долларов тоже нет. Ладно, читай дальше.

Первый снова стал читать вслух.

Между тем в дверях бара появились двое. Они были немного удачливей тех, кто толпился у киоска, потому как могли позволить себе купить бутылку пива или вина, да еще газету, чтобы было чем прикрыться от дождя.

Один из них наблюдал за собравшимися. Первый бродяга читал заметку про Диллинджера. Остальные обратились в слух, боясь упустить хоть слово.

— Живут, как скоты, — изрек тот, что наблюдал за бродягами с порога бара. Он кивнул головой в их сторону и смачно сплюнул.

Вскоре оба они пошли своей дорогой. Толпа безработных у газетного киоска внушала им не только презрение. Депрессия еще давала о себе знать, и каждый мог оказаться на улице, без крыши над головой и куска хлеба.

Впрочем, куда интереснее то, что творилось в самом баре этим дождливым сентябрьским вечером.

На табурете у стойки восседал Джон Диллинджер собственной персоной. Он был одет как щеголь: хороший двубортный костюм, шелковый галстук, умопомрачительные двухцветные туфли. Он отпустил усики, как у Дугласа Фербенкса. Рядом с ним сидела темноволосая девица… Несмотря на усталый и даже измученный вид, в ней чувствовалось обаяние.

— На кого я похож? — с усмешкой спросил ее Диллинджер.

— Не знаю, — равнодушно пожала она плечами. — А на кого тебе хочется быть похожим?

— Это вопрос, а не ответ, — хмыкнул Диллинджер, забирая у нее стакан.

— Ну, ладно, ты похож на Дугласа Фербенкса, — сказала девушка. — А теперь отдай мой стакан.

— На Дугласа Фербенкса? Это все усы, — сказал Диллинджер, проводя пальцем над верхней губой. — Верно я говорю?

— Усы, глаза, нос, что угодно, — устало произнесла девушка. — Пожалуйста, отдай мой стакан.

— Между прочим, индейцев тут не обслуживают, — сообщил Диллинджер. — А ты, говорила, что в тебе есть индейская кровь. Ты ведь, кажется, индианка?

— Наполовину, — сказала она. — И еще наполовину француженка. А у французов с выпивкой полный порядок.

Она протянула руку за стаканом, но Диллинджер снова отодвинул его так, чтобы она не могла до него дотянуться.

— Стакан убежал, — ухмыльнулся он.

— Слушай, кто ты собственно такой? — начала она.

— Дуглас Фербенкс, — отозвался он. — Можешь в этом не сомневаться.

— Хорошо, Фербенкс так Фербенкс…

Он толкнул стакан по стойке в ее сторону, она взяла его и сердито сделала глоток.

Он наклонился к ней и сказал:

— Ты, между прочим, понятия не имеешь, кто я такой.

Она смотрела в стакан, затем заговорила:

— Слушай, приятель, мне совершенно все равно, кто ты такой. Будем считать, что ты и есть Дуглас Фербенкс.

— Кто?

— Дуглас Фербенкс.

— Нет, ошибаешься! — крикнул он. То, что она увидела, заставило ее отпрянуть от него подальше. Она поперхнулась своей выпивкой и стала отплевываться.

Ее спутник резко выбросил руку на стойку, в ней был кольт сорок пятого калибра.

— Хочешь знать, кто я такой? — снова закричал он. — Я Джон Диллинджер.

— Отлично, — кивнула она. — Пусть Диллинджер.

— Заткнись, — рявкнул он.

Резким движением он повернулся к залу. Теперь все обратили внимание на него и его кольт. Кто-то вскинул руки вверх, кто-то удивленно таращился, не понимая, что происходит. Бармен стал потихоньку двигаться к кассе.

— Нет, приятель, так дело не пойдет, — холодно заметил Диллинджер, и в левой руке у него оказался еще один пистолет.

Бармен превратился в статую.