Возвращение графа Бестужева из ссылки.
Екатерина II принимает его 12 июля 1762 года в петербургском Летнем дворце. Неизвестный автор. 1762.
Московский главный архив Министерства иностранных дел
«Приступ» обозначился обнародованием 11 февраля 1763 года указа об учреждении комиссии о русском дворянстве. Она была укомплектована первейшими вельможами страны – в нее вошли А. П. Бестужев-Рюмин, канцлер М. И. Воронцов, гетман Украины К. Г. Разумовский, сенатор Я. П. Шаховской, обер-гофмейстер наследника Н. И. Панин, генерал-аншефы З. Г. Чернышов и М. Н. Волконский, а также фаворит императрицы генерал-адъютант Г. Г. Орлов. Секретарем комиссии был назначен Г. Н. Теплов.
Учредительный указ императрицы не давал ни малейших оснований сомневаться, в каком направлении должны быть мобилизованы усилия комиссии. В нем четко выражено осуждение манифеста Петра III, который «в некоторых пунктах еще более стесняет ту свободу, нежели общая отечеству польза и наша служба теперь требовать могут». Столь же четко формулировалась и задача комиссии – внести в манифест такие изменения и дополнения, которые бы дворянство могло расценить как «из нашей руки новый залог нашего монаршего к нему благоволения».
Из текста явствует, что забота Екатерины состояла в расширении дворянских привилегий. Так, надо полагать, понимала свою задачу и комиссия. Но указ содержит еще один аспект, как бы перечеркивающий эту заботу: комиссии поручалось при определении дворянских вольностей изобрести «такие статьи, которые бы наивяшше поощряли их честолюбие к пользе и службе нашей и нашего любезного отечества»[59].
Как видим, перед комиссией поставлена заведомо невыполнимая задача: с одной стороны, расширить привилегии дворян, а с другой – изобрести способы, чтобы принудить дворян служить. О том, как решить эту задачу, высказался один лишь А. П. Бестужев: он предложил запретить покидать деревни дворянам, прослужившим менее семи лет. Служившему дворянству предоставлялось моральное преимущество – ему обязан был уступить место неслуживший дворянин.
Комиссия вела работу резво. Первое ее заседание состоялось 15 февраля, а через месяц с небольшим, 18 марта 1763 года, она представила императрице доклад. Историк А. А. Кизеветтер удачно классифицировал предложения комиссии, разбив их на три группы. К первой группе он отнес статьи, имевшиеся в манифесте Петра III (освобождение дворян от обязательной службы и право выезда за границу); ко второй группе отнесены новые статьи (освобождение от телесных наказаний и опт внесудебных репрессий, отмена конфискации имущества у лиц, подвергшихся наказанию, и передача этого имущества родственникам); к третьей группе отнесены статьи, отменявшие действующее законодательство, например, получение дворянства по выслуге.
Комиссия уклонилась от изложения мер, вынуждавших дворян служить. Дворяне, говорилось в докладе, не нуждаются в принудительных мерах, ибо прежнее нерадение к службе кануло в прошлое и «всяк сам старается сына своего и сродника в оную вместить, так что едва ли и места довольно желающим службы остается».
До 11 октября 1763 года доклад комиссии лежал без движения и ничего не было известно о его судьбе. Однако в этот день императрица обратилась к комиссии с устным повелением, чтобы та сочинила манифест о вольности дворянства. Комиссия заявила о невозможности выполнить повеление, ибо ей неведомо мнение императрицы, «какие вольности дворянству пожаловать соизволите, какие переменить и какие вовсе отставить»[60].
Запрос комиссии правомерен, ибо ей были известны негодующие или наполненные сарказмом заметки императрицы на полях доклада. Так, комиссия предлагала поощрять службу дворян в иностранных государствах, ибо «ничего так не приводит военнослужащего в совершенное знание его должности, ничто так не вкореняет его храбрость и честолюбие, как многие добрые примеры, подражание и экспериенция». Против этого рассуждения Екатерина начертала: «N.B.: и ничто так как в Париже по спектаклям и в вольных домах шататься». Раздражительными ремарками Екатерина встретила и некоторые другие пункты доклада.
Комиссия так и не получила ответа на свой запрос. Таким образом, ее старания оказались напрасными. Остается гадать, почему императрица отклонила доклад комиссии и почему она в конечном счете похоронила свое же намерение расширить привилегии дворян.
Наиболее вероятный ответ на этот вопрос, на наш взгляд, состоит в том, что Екатерина была принципиальной противницей привилегий, данных дворянам манифестом 18 февраля 1762 года, ибо они, в особенности освобождение от службы, ставили благородное сословие в известную независимость от трона, что противоречило воззрениям императрицы о необходимости сохранить незыблемыми абсолютистско-монархические устои империи. Однако отменить манифест Петра III она не решилась, поскольку это вызвало бы острое недовольство широких кругов дворянства. Но и согласиться с докладом комиссии она тоже не могла, ибо комиссия никаких мер, принуждавших дворян к службе, не изобрела, а напротив, настаивала на предоставлении им новых привилегий. Не конфирмованный императрицей манифест Петра III тем не менее не утратил силы, и дворяне широко пользовались его нормами вплоть до Жалованной грамоты дворянству 1785 года, практически реализовавшей значительную, часть предложений комиссии – время показало, что дворянство не было готово к фронде.
Этот главный мотив отклонения доклада комиссии можно дополнить и проявленной императрицей осторожностью относительно предложения отменить соответствующие статьи Табели о рангах, предоставляющие возможность влиться в дворянское сословие по выслуге. Наследственное дворянство получили лица, удостоенные первого офицерского звания на военной службе и восьмого ранга – на гражданской. На практике это означало, что в дворянство возводили Военная коллегия, Сенат и прочие коллегии, в то время как комиссия считала присвоение дворянского звания исключительно прерогативой монарха. Следовательно, многим дворянам предстояло доказывать монарху свое право принадлежать к этому сословию, что вызвало бы их недовольство.
Императрице довелось расхлебывать дела, оставленные в наследие не только супругом, но и Елизаветой Петровной. Речь идет о государственном межевании, начатом еще в 1755 году и проводившемся столь медленно, что за истекшие одиннадцать лет удалось обмежевать только 359 дач Московской губернии общей площадью 57 319 десятин. Медлительность была обусловлена недостаточным выделением материальных и людских ресурсов (геодезистов, инструментов и др.), а также жесткими требованиями для помещиков подтверждать свои права на землю соответствующими документами. В течение десятилетий и столетий небрежное хранение грамот на пожалования и выписок из писцовых книг приводило к их полной утрате, в поисках необходимых документов помещики обивали пороги присутственных мест. И не всегда эти поиски завершались успехом, так что процедура закрепления земли растягивалась на многие годы.
20 февраля 1765 года императрица издала указ, начинавшийся словами: «Мы подлинно ведаем, что межеванье к государственному и народному спокойствию весьма нужно для пресечения беспрестанных тяжб, драк, смертоубийств, а чрез то и умножающихся в присутственных местах затруднительных дел». Специально созданной комиссии о государственном межевании в составе генералов Панина, Мельгунова, Муравьева, президента Вотчинной коллегии Лунина и генерал-квартирмейстера князя Вяземского было поручено «рассмотреть, как удобнее и полезнее межеванье производить», какие коррективы надлежало внести в межевую инструкцию, чтобы избежать «неудобств и затруднений»[61].
Комиссия предложила утвержденные императрицей, принципиально отличавшиеся от прежних правила межевания, фактически положившие начало новому этапу в проведении этой важнейшей правительственной меры – манифест 19 сентября 1765 года устранил главное препятствие, замедлявшее межевание: отныне от землевладельца не требовались документы, подтверждавшие его право на владение землей. Граница между владениями считалась законной, если ее не оспаривали соседи[62]. Таким образом все захваченные помещиками земли казны объявлялись им принадлежавшими. Подобных земель к концу XVIII века было зарегистрировано не менее 50 млн десятин.
