— Не думаю, чтобы она вообще читала книги.

— Конечно, читает, на худой конец журналы и подобную литературу. Как Лара. Это прекрасно для изучения языка.

— Папа, я не могу читать! Я боюсь!

— Чего ты боишься?

— Всего! Боюсь, что они пришлют клиентов. Боюсь за ребенка.

— Хорошо, что ты произнесла это слово. Ребенок. Перестань считать его чем–то позорным. Он тебе не враг, хотя ты и не ждала, что он родится. Ты пьешь много молока, это прекрасно, но нужно еще и есть, чтобы ребенок мог расти и родился здоровым, с нормальным весом, иначе ему будет не выжить. Надо светлее смотреть в будущее.

— Папа, в этом подвале я не могу даже думать.

— Дядя Иосиф сидел в концлагере и планировал, как он вскопает огород для тети Анны, если останется жив. Почему же ты, сидя в подвале, не можешь кое–что спланировать?

— Каким образом? — Она вздрогнула, ей хотелось, чтобы он ее обнял. Но он не обнял.

— Ты должна попросить кого–нибудь помочь тебе, когда начнутся роды. Кто–нибудь должен вывести тебя оттуда и отвезти в больницу. Вахта, например. Ведь она тебе обещала. Держись ее.

— Если бы здесь была Лара…

— Но Лары здесь нет, и тебе придется использовать тех, кто есть.

— Папа, лучше расскажи мне о прежних днях или почитай какую–нибудь книгу. У меня нет сил говорить о будущем. Я в него не верю! Я хочу быть с тобой там, где ты…

— Зато я не хочу, чтобы ты была здесь! И это было бы несправедливо по отношению к ребенку. Он еще не может сам принимать решения.

— Зачем ему такая мать, как я? Я не справлюсь…

— Еще как справишься! Ты просто не знаешь, что тебе делать. Но когда ты вернешься домой, мама тебе поможет. Кроме того, у тебя есть Николай.

— Он и знать меня не захочет. С шлюхой не пойдешь даже на танцы.

— Должен сказать, что мне очень не нравится твой теперешний язык. Он не внушает оптимизма. Мама тебе скажет то же самое. Поэтому советую тебе не брать с собой в Литву эти выражения. И выше голову!

49

Дорте сидела у фонтанчика с Белоснежкой и рисовала по памяти их с Николаем дерево. Она пыталась вспомнить, как на дерево падал свет, но в это время наверху раздался какой–то шум. Словно кто–то свалился с лестницы, потом что–то потащили по полу. Дорте встала, отложила карандаш и прислушалась. Шум приближался к ее двери. За дверью послышался шепот.

Дорте открыла дверь, на пороге, цепляясь за дверной косяк, на коленях стояла Юлия. Волосы у нее были в крови, нарядный халат с воланами и кружевом разорван и испачкан кровью. Распухшее лицо перекошено. Дорте втащила ее из темного коридора в комнату и закрыла дверь. На свету Юлия выглядела еще страшнее. Избитая, с открытыми ранами, словно от ножа. Лицо, плечи, грудь, шея. Тушь с ресниц растеклась по всему лицу.

Дорте почувствовала, что теряет сознание. Но сейчас терять сознание было нельзя, поэтому она засунула кулаки прямо в пасть черной собаки и в бешенстве зарычала на нее. Тем временем она свернула свой джемпер и подложила Юлии под голову.

— Кто это сделал? — Она не узнала собственного голоса.

— Бьярне.

— Почему?

— Я не могу… говорить об этом…

Дорте набрала воды в красный пластмассовый таз, нашла тряпку. Очень осторожно она стала смывать с Юлии кровь. Стоять на коленях перед софой ей было трудно, мешал живот. Она не знала, кто из них стонет, наверное, стонали обе.

— Можно подумать, что избили тебя, — пробормотала Юлия и попыталась смеяться.

— Тихо, тихо, все будет хорошо… — бормотала Дорте, сама понимая, что говорит глупость.

— По–моему, он мне ногами что–то повредил внутри. Меня так тошнит…

Дорте принесла ведерко, и Юлию вырвало, она продолжала стонать. Наконец она с трудом улеглась и попросила воды. Дорте держала стакан, пока Юлия между глотками проклинала Бьярне.

— Когда–нибудь я его убью. Убью! Буду убивать медленно, две недели. Буду постепенно вытаскивать из него кишки. Отрежу хуй! Тупым ножом. Нет, пилочкой для ногтей! Засуну его ему в пасть и заставлю проглотить! Медленно. Господи милосердный, как это будет приятно!

— Не вмешивай в это Господа! Лежи спокойно, и все будет хорошо, — сказала Дорте, думая о том, что надо спросить, нет ли у Вахты пластыря, бинтов и чего–нибудь, чем обрабатывают раны.

Сначала ей никто не открыл, потом появилась Вахта, ее голова была похожа на растрепанную швабру.

— Ты должна помогать! — проговорила Дорте на одном дыхании.

— Ребенок? Началось?

— Нет, Юлия…

Вахта вошла в комнату и уставилась на Юлию. В какой–то миг показалось, что она сейчас повернется и уйдет, но потом Вахта одумалась, присела на корточки рядом с тахтой и положила руку Юлии на плечо.

— Я не знала, что он так дерется. Надо было кричать погромче, чтобы я услышала. Такие клиенты нам не нужны. Больше он сюда не придет!

— Не клиент, Бьярне, — объяснила Дорте, потому что Юлия явно не понимала того, что говорит Вахта.

— Кто, черт подери, впустил его сюда? Ведь я сказала Управляющему… Но я предупреждала и тебя, — обратилась она к Юлии. — Не надо дразнить Бьярне. Он непредсказуем. Что за выдумки… У тебя что–нибудь сломано?

Странный это был разговор. Вахта и Юлия находились как будто в разных мирах, и Дорте, запыхавшись, бегала между ними, чтобы передать одной то, что говорит другая.

Вахта посмотрела на содержимое ведерка, вздохнула и сморщилась. Лицо ее сложилось в грустные складки.

— Чего он так разозлился? — спросила она по–английски.

— Я не могла проглотить… его мерзкую слизь… Здесь просто ад! — простонала Юлия, и Дорте вспомнила все эти слова по–норвежски.

— Теперь понятно, почему он так тебя отделал, — сказала Вахта и пошла за бинтами.

— Вот сволочь! — жалобно прошептала Юлия, когда дверь закрылась.

— Она нам нужна! — напомнила Дорте.

Вскоре Вахта вернулась в комнату и шлепнула на стол пакет с бинтами, пластырями, перекисью водорода и таблетками.

— Ты помнишь, что сегодня вечером должна принять еще одного клиента? Чем это только кончится?

Юлия лежала с закрытыми глазами, похожая на мертвеца.

— Нельзя ей сегодня принимать клиента. — Дорте умоляюще посмотрела на Вахту.

— Ну и дела! Ты хоть понимаешь, что, когда не работаешь, ты во власти Бьярне? — вздохнула Вахта и ушла.

Дорте передала ее слова Юлии, несколько смягчив их смысл, тем не менее Юлия настаивала на том, что убьет Бьярне, пока Дорте промывала ей на плече открытую рану.

— У него складной нож. Дай мне каких–нибудь таблеток, чтобы я уснула.

Дорте помогла ей дойти до кровати, укутала одеялом и дала воды и две таблетки. Когда она отвела спутанные волосы с лица Юлии, чтобы они не мешали, та заплакала. Почти беззвучно.

— Я думала, что приехала сюда только на один месяц. Они сказали мне, что за месяц я могу заработать больше, чем дома в прачечной за пять лет, — всхлипнула она и вытерла нос здоровой рукой. — Это было почти полгода назад, но до сих пор у меня нет денег, и конца этому не видно. Я так устала… У меня воспаление тут, внизу… — Она бессильно повела рукой по одеялу. — Мне больно сидеть, лежать, стоять, мочиться, — продолжала она, и уголки губ у нее дрогнули. — А теперь, после сегодняшнего, мне больно даже смеяться.

Кто–то как будто поскребся в стекло. Но Дорте сразу поняла, кто это. Она подбежала к окну и приподняла бумажную штору. Темная фигура стояла на коленях с другой стороны окна. Улав. Осторожно, чтобы не разбудить Юлию, Дорте подвинула к окну стул и открыла окно. Холодный снег облепил ее громко стучащее сердце. Улав, не говоря ни слова, протянул ей сквозь решетку конверт.

— Бьярне забрал телефон, — прошептала она, но конверт все–таки взяла.

— Ничего страшного! — услышала она и узнала его шумное дыхание, долетевшее к ней сквозь решетку. Одно мгновение, и его поглотила тьма. Остался лишь сырой холод, запах снега и старых листьев. И конверт. Дорте тихонько, как могла, закрыла окно и слезла со стула.