– Действительно, он мог бы ее отвезти пока в гостиницу. Я, положительно, не понимаю, что такое случилось с ним? Никогда ни с одной из своих любовниц он не был так нелюбезен, – так же тихо ответил Иосиф.
– Сегодня так холодно, что бедная барыня, должно быть, просто замерзла. Вам надо бы затопить печку, а я, наверное, сниму с барыни шляпу, – сказала Дарья после некоторого молчания.
– Это правда! Я сейчас затоплю в маленькой комнатке с балконом, а потом принесу из спальни кресло. Это все-таки будет удобнее, чем сидеть на подоконнике.
И камердинер, охваченный внезапным усердием, побежал за дровами.
Скоро в печке уже пылал яркий огонь, а кресло Иосиф поставил прямо перед нею. Когда все это было сделано, Дарья вошла в гостиную, где Ксения Александровна по-прежнему сидела на окне все в той же позе, в какой они ее оставили.
– Позвольте, барыня, снять с вас шляпу и перчатки, – робко сказала камеристка.
Молодая женщина вздрогнула и выпрямилась, точно ее разбудили от глубокого сна, но ничего не ответила, хоть и не протестовала, когда Дарья вытащила длинные шпильки, придерживавшие шляпу, и сняла с ее заледеневших рук перчатки. Так же машинально она встала и прошла в соседнюю комнату, где весело потрескивали в печке дрова. Вдруг ее взгляд, равнодушно блуждавший по бессовестно оголенной комнате, остановился на письмах и фотографических карточках, развешанных на стене. Ксения Александровна остановилась; после минутного колебания подошла к стене и стала рассматривать оригинальную коллекцию. Темный румянец разлился по ее лицу, но почти тотчас же сменился смертельной бледностью. Быстро отвернувшись, молодая женщина прошла в смежную комнату и села в кресло.
Дарья укутала барыню большой шалью, а ноги ее закрыла пледом. Потом она предложила ей выпить чашку горячего кофе или чаю, но Ксения Александровна отказалась и объявила, что она не голодна.
В душе молодой женщины бушевала буря, и только гордость и присутствие слуг дали ей силы сдерживать слезы, которые горячим потоком подступали к ее горлу. Гнев и негодование, точно клещами, сжимали ее сердце.
Ксения Александровна откинула голову на спинку кресла и закрыла глаза.
Мало-помалу возбуждение молодой женщины сменилось невыразимой горечью, глубоким отчаянием и убеждением, что она сделала непоправимую ошибку, добровольно осудив себя на ужасное будущее, которое стояло сейчас перед ее мысленным взором подобно мрачному кошмару. Ее сердце сдавили страшная тоска и страх полного одиночества. Как в калейдоскопе, проходила перед ней ее прошлая жизнь, уже испытанная несчастьями.
Ксении было всего семь лет, когда она лишилась отца и матери: родители умерли от дифтерита. Одна старая небогатая родственница взяла к себе осиротевшего ребенка, но от нее девочка видела мало хорошего, и годы, проведенные у нее, были самыми тяжелыми в жизни Ксении. После смерти этой родственницы сиротка снова осталась без крова. Опекун уже хотел отдать ее в какой-то приют, как вдруг неожиданно явился старший кузен ее отца и объявил, что берет к себе девочку в качестве приемной дочери.
С этого дня для Ксении наконец-то началась спокойная жизнь в уединенном, но комфортабельном доме ее нового покровителя. Леону Леоновичу Рудакову было около шестидесяти лет. Это был мрачный и малообщительный человек, прошлое которого было окружено какой-то тайной. В ранней молодости он служил военным, но потом неожиданно вышел в отставку по неизвестной никому причине, продал свое прекрасное имение близ Москвы и уехал в путешествие, продолжавшееся около двадцати лет. Вернувшись так же неожиданно, как и уехал, Рудаков поселился на окраине столицы и стал вести жизнь затворника, никуда не выезжая и почти никого не принимая у себя. Никто не знал, где он жил в свое долгое отсутствие и чем занимался; никому также не было известно, как велико его состояние. Он жил просто, но комфортно, занимался астрономией и химией, покупал массу книг и инструментов – вот все, что знали о нем.
Леон Леонович случайно узнал о судьбе Ксении, отца которой знал еще юношей, и тотчас же объявил, что берет на себя заботу о ее будущем. Привязался ли он к девочке за то долгое время, что она прожила под его кровлей, – этого не знал никто, даже сама Ксения. Приемный отец был добр, но никогда не выказывал к ней нежности. Зато он внимательно следил за ее воспитанием, не позволяя ей, однако, посещать общественные учебные заведения. Уроки ей давали профессоры и пожилая гувернантка-немка, ходившая за нею до самого дня ее замужества.
Ксения росла в этой строгой, печальной и уединенной обстановке, не зная света и его безумств, и из нее вышла умная, серьезная и по натуре энергичная девушка.
С Иваном Федоровичем Ксения познакомилась случайно – у одного старого друга приемного отца, у которого они иногда бывали вдвоем и который был близким родственником той самой Никифоровой, пресловутой невесты молодого Герувиля.
Анна Михайловна Никифорова была достойной представительницей современного общества. Довольно красивая, но вульгарная, без всяких принципов, бессовестная кокетка, она смотрела на брак как на простую формальность, необходимую для приобретения полной свободы.
К странной затворнице, Ксении Александровне, она питала глубокое презрение. Ее строгие принципы и безукоризненную честность она считала отжившими принципами и предсказывала ей, что с ее смешными убеждениями девушка будет очень несчастна в жизни и, конечно, останется старой девой.
Иван Федорович очень нравился Анне Михайловне, но по его состоянию и общественному положению она не считала его вполне достойным трех миллионов, какие она должна была внести в супружескую жизнь. Тем не менее она поощряла его ухаживание, кокетничала с ним и была увлечена, что, впрочем, не помешало ей принять предложение черкесского князя.
С титулом княгини можно было играть гораздо большую роль в свете, чем в качестве простой госпожи Герувиль. Но поскольку после свадьбы Анна Михайловна предполагала жить в Петербурге, то ничто, как она рассчитывала, не помешало бы ей быть счастливою с очаровательным Иваном Федоровичем и без стеснительных уз, налагаемых церковью. Что она заведет себе любовника и что любовник этот будет блистать в свете – это была вещь бесповоротно решенная. Одного только не предусмотрела Анна Михайловна: что Иван Федорович так близко к сердцу примет свою неудачу и что он немедленно же отомстит ей и даст понять, что коль уж она не пожелала сделать его своим мужем, то и он не хочет иметь ее своей любовницей. Прежде даже, чем было объявлено о ее обручении с князем, Иван Федорович отвернулся от нее и все внимание перенес на Ксению.
На последнюю красивый и любезный Герувиль произвел глубокое впечатление, однако Ксения Александровна была слишком чиста и скромна, чтобы стараться понравиться ему или пытаться увлечь его, тем более что была убеждена, что ему нравится Анна.
Посещая очень редко Никифоровых, Ксения и не подозревала, какие интриги разыгрываются вокруг нее, и ее наивное сердце было полно невыразимого счастья, когда Иван Федорович говорил о своей любви к ней. Очевидно, он любил ее. Могла ли она сомневаться в этом, когда он сделал ей предложение? Ведь не выбирают же в подруги жизни существо, к которому равнодушны! К тому же она была бедна, следовательно, здесь не мог быть замешан никакой интерес.
Поэтому Ксения, с доверием и любовью, с сердцем, полным признательности и надежды на счастье, приняла предложение Ивана Федоровича и согласилась, по его настоянию, обвенчаться через три недели. Жених объяснил, что только желание родных побуждало его ухаживать за Анной Михайловной, но как только он увидел Ксению, решил, что именно она, и никто другая, будет его женой. Молодой человек прибавил, что во избежание лишних переговоров с бабушкой и старшим братом, которые были немного алчны, он напишет им только после свадьбы. Что же касается его матери, самой лучшей и любящей из женщин, то она примет ее с распростертыми объятиями. Ксения поверила его словам и обещала употребить все усилия, чтобы завоевать сердце будущей свекрови.
