— Смерть перехитрила Старого Тейса, — сказала Дафна.

— Очень мелодраматично, — заметил Ральф.

Не предупреждая ее, Ральф стал исчезать на дни и целые недели. Перепуганная Дафна звонила его матери.

— Даже не представляю, где он может быть, — отвечала та. — Уж такой он человек, милочка. Одно мучение с ним.

Спустя много времени она скажет Дафне:

— Я люблю сына, но скажу как на духу: он мне не нравится.

Миссис Мерсер была набожной женщиной. Ральф любил мать, но она ему не нравилась. У него часто бывали нервные срывы.

— Я должен, — говорил он, — творить. Для этого мне требуется одиночество. Поэтому я и отлучаюсь.

— Понятно, — сказала Дафна.

— Если ты еще раз скажешь это слово, я тебя ударю.

И в ту же минуту ударил ее, хотя она не сказала ни слова.

Позже она сказала ему:

— Ты бы хоть предупреждал, когда уезжаешь, мне было бы спокойнее. А так я схожу с ума.

— Отлично. Сегодня вечером я уезжаю.

— Куда ты уезжаешь? Куда?

— Почему, — спросил он, — ты не возвращаешься в Африку?

— Потому что не хочу.

Всеми ее помыслами владел Ральф, и места для Африки уже не оставалось.

Его очередная книга пользовалась небывалым успехом. По ней снимался фильм. Он признался Дафне, что обожает ее и прекрасно сознает, какую адскую жизнь ей устроил. Видимо, с творческой натурой лучше не связываться.

— Игра стоит свеч, — сказала Дафна, — и, наверное, от меня тоже есть какая-нибудь польза.

В ту минуту он в этом не сомневался, прикинув, что последняя его книга была вся написана за время их связи.

— По-моему, нам надо пожениться, — сказал он.

На следующий день он вышел из дома и уехал за границу. Два года не притупили ее любви, не заглушили боли и страха.

Через три недели он написал ей с материной квартиры и попросил съехать. Он сам потом расплатится и прочее.

Она позвонила его матери.

— Он не станет говорить с тобой, — сказала та. — Честно говоря, я со стыда сгораю за него.

Дафна взяла такси и поехала к ним.

— Он работает наверху, — сказала его мать. — Завтра снова куда-то собирается уезжать. Честно говоря, я надеюсь, что это надолго.

— Мне нужно повидать его, — сказала Дафна.

— Я буквально больная от него, — сказала мать. — Стара я, милочка, чтобы переносить такое. Благослови тебя бог.

Она подошла к лестнице и крикнула:

— Ральф, спустись, пожалуйста, на минутку.

Дождавшись его шагов на площадке, она быстро шмыгнула в сторону.

— Уходи, — сказал Ральф. — Уходи и оставь меня в покое.

В колонию Дафна вернулась в самые дожди. От сырости Чакату совсем замучил ревматизм. О ревматизме он в основном и говорил и, спросив что-нибудь про Англию, даже не слушал ответа.

— Вест-Энд страшно разбомбили, — сказала Дафна.

— Когда я поворачиваюсь в постели, в паху словно ножом режет, — ответил он.

Заходили соседи повидать Дафну. Молодежь переженилась, некоторых она вообще впервые видела.

— К югу от нас купил ферму какой-то парень из Англии, говорит, что знает тебя, — сказал Чаката. — Кажется, его фамилия Каш.

— Касс, — сказала Дафна. — Майкл Касс. Правильно?

— Это снадобье, что мне прописали, совсем не помогает. Только хуже себя чувствую.

В доме Старого Тейса теперь жил новый табачник. Старый Тейс жил в хозяйском доме, у Чакаты. Он сидел в углу веранды и нес околесицу либо слонялся по двору. Чаката раздражался, когда Старому Тейсу не сиделось на месте, поскольку сам он передвигался с трудом. «Не приведи бог, — говорил он, провожая взглядом Старого Тейса, — вот и руки-ноги есть, а в голове никакого соображения. Я хоть еще соображаю». Чаката предпочитал, чтобы Старый Тейс сидел в своем кресле на веранде. В такие минуты он говорил: «Знаешь, после стольких лет я очень привязался к Старому Тейсу».

За едой Старый Тейс чавкал. Чаката словно не замечал этого. Дафне пришла мысль, что она теперь не очень и нужна Чакате, коль скоро ее не надо спасать от Старого Тейса. Она решила пожить на ферме месяц, не больше. А потом найти работу в столице.

На третий день погода разгулялась. Все утро она слонялась по ферме, облитой солнцем, а после обеда пошла в крааль Макаты. Новый табачник с большой охотой согласился заехать за ней на машине.

Она отвыкла ходить и после первой мили выдохлась. В небе она заметила облако саранчи и безотчетно бросила тревожный взгляд в сторону маисовых полей Чакаты. Стая пролетела, не опустившись. Дафна села на камень передохнуть и спугнула ящерку.

— У-хо-ди. У-хо-ди, — услышала она.

— Господи, — позвала она, — помоги. Нет больше моих сил.

Мальчик прибежал к сушильням, где, опершись на две трости, передыхал Чаката.

— Баас Тейс ушел стрелять антилопу. Негритенок говорит: он взял ружье стрелять антилопу.

— Кто? Что?

— Баас Тейс. Ружье.

— Куда он пошел? В какую сторону?

— К северу. Негритенок видел. После обеда, говорит негритенок, сказал, что идет стрелять антилопу.

Подошло несколько туземцев.

— Бегом за ним! Отберите у Старого Тейса ружье. Приведите обратно.

Они нерешительно взглянули на него. Чтобы туземцу велели отобрать у белого человека ружье — такое услышишь не каждый день.

— Отправляйтесь, болваны. Бегом!

Еле живые от страха они приплелись через полчаса. Тем временем, ожидая их, Чаката дотащился до конюшни.

— Где Тейс? Вы его нашли?

Они не сразу ответили. Потом один туземец ткнул пальцем на дорогу через маисовое поле, по которой, шатаясь от усталости, брел Старый Тейс и что-то волочил за собой.

— Возьмите ее, — велел Чаката.

— Подстрелил антилопу, — объявил Старый Тейс собравшимся. — Выходит, на что-то еще гожусь. Подстрелил антилопу.

Он внимательно вгляделся в Чакату. Он не понимал его безучастности.

— Чаката, у нас антилопа на обед, — сказал он.

С похоронами в колонии не тянут, потому что климат торопит. Провели дознание и на следующий день Дафну похоронили. На похороны приехал Майкл Касс, кладбище было неподалеку от дорпа.

— Вообще-то мы были довольно хорошо знакомы. Она жила у моей матери, — сказал он Чакате. — Мать подарила ей птицу — или что-то в этом роде.

Он хихикнул. Озадаченно взглянув на него, Чаката не увидел на его лице улыбки.

Чакате помогли сесть в машину.

— Надо показаться настоящему специалисту, — сказал он.

Случившееся потрясло Ральфа Мерсера. Получалось так, что некая догадка подтвердилась. Встретившись с ним, Дафна только и начала жить, а расставшись — в определенном смысле умерла. Он пытался растолковать это своей матери.

— Как те цветы, что растут в саду. Ведь нельзя сказать, что они существуют,пока не увидишь их собственными глазами. Или другой пример…

— Цветы, сад… Тут душа человеческая.

Через год Ральф пережил творческий кризис. Его книги расходились, однако серьезная публика не принимала их всерьез.

У всех его романов были счастливые концы. Он решил написать трагедию.

В поисках трагического он поворошил свой жизненный опыт. Он обдумал и забраковал домашние неурядицы своих прошлых и теперешних друзей — слишком все банально. Забраковал историю своей матери, рано овдовевшей, разочаровавшейся в сыне, но все еще не павшей духом, — слишком частная история. И задумался о Дафне. Тут забрезжило нечто экзотическое и трагическое. Он вспомнил ее рассказы о Старом Тейсе и Чакате, историю их пожизненной вражды. Он взял билет на самолет и улетел в колонию, чтобы собрать необходимый материал.

В колонии им почти сразу завладели поклонники. С ним еще никогда так не носились, он был нарасхват. Его пригласили к губернатору. В его честь устраивали обеды, и, хотя реки разлились, гости съезжались издалека. Он уже не каждым приглашением соблазнялся. Всякий белый человек знал это имя — Ральф Мерсер, даже если и не читал его книг. А главное, отдыхая после обеда на просторных верандах, он мог разглядывать общество, не опасаясь уколоться о встречный взгляд какого-нибудь критика, кошмарного типа, даже по имени вряд ли известного читательской публике, который дома обязательно затешется в компанию и будет портить Ральфу кровь. Он склонялся к мысли, что весьма недооценивал своего читателя.