Дез пару раз играл с Дугом в уличный хоккей, уже после его отсидки. Все их разговоры сводились к фразе: «Привет, как дела?» Круг общения Дуга состоял из крутых парней, которые жили так же, как играли, — грубо, громко и дешево, — и открыто посмеивались над простыми работягами, вроде Деза. Но Дуг Макрей, вернувшийся из тюрьмы, походил на солдата, который пришел домой из дальнего похода. Он очень изменился. Завязал пить. Его теперь больше привлекала жизнь без риска и проблем, чем существование отморозка.

Хоккей никогда не был по душе Дезу, не то что бейсбол. Но как-то раз на улице Вашингтона Дуг набирал команду и первым взял Деза. Несколько недель спустя все повторилось: Дуг даже отдавал ему отличные пасы у ворот, хотя мог сам с закрытыми глазами загнать шайбу, а в перерывах мило болтал с ним. Дез стал заходить чаще. И как-то после игры они, прогуливаясь по Главной улице, разговорились о своих отцах. Для Деза это было откровение. По сложившейся в старых районах традиции, все придерживались «закона молчания», никто никогда не говорил с Дезом о его отце. Он знал только, что однажды январской ночью 1980-го, года через три поле того, как отца уволили из компании «Эдисон», обеспечивавшей Бостон электричеством, старшего Элдена нашли по пояс голым в снегу посреди улицы Феррин. В груди у него было две дырки от выстрелов в упор: по одной на каждый сосок.

Свидетелей так и не нашлось. И никого за это убийство не посадили. Перед тем как гроб навсегда закрыли, двенадцатилетний Дез снял очки с обвисшего отцовского лица и сунул их себе в карман.

Мама рассказывала лишь о том, что он умирал в страданиях. И даже священники, которые помогали ей растить Деза, настраивая его на продолжение учебы в колледже, отмахивались от расспросов мальчика. Именно Дуг поведал ему, что его отца убили, когда он нес «пакет» какому-то Фергусу Колну, бывшему профессиональному борцу, в те времена охранявшему мафию, а нынче — главе банды, распространяющей PCP в Городе. В общем, пресловутому Ферги Цветочнику. Что бы ни случилось с отцом после того, как он потерял работу в компании «Эдисон», Дез догадался, что в пакете, который он нес на улицу Феррин зимней ночью, лежали не пончики.

Со временем, по мере того как крепла ожившая дружба Деза и Дуга, последний стал расспрашивать приятеля о работе в телефонной компании. Проводка на столбах, распределительные коробки, устройство сигнализации, коммутаторы. Намерения Дуга были более чем прозрачными. Но вместо того, чтобы обидеться, Дез был рад внести что-то ценное в их дружбу.

Он начал с мелочей — разного рода работ, проводимых заранее, на ощупь, например переключение линий, выдернутые из розеток вилки, перерезанный кабель, — все это, чтобы завоевать доверие Дуга. Дуг отстегивал ему приличный процент. Но не деньги заставляли Деза возвращаться к Дугу снова и снова. И в любом случае — половина средств неизменно попадала в коробочку для сбора пожертвований Святого Франциска, от имени мамы. Дело было во внимании Дуга, местной легенды, к Дезу и в тех преимуществах, которыми оно сопровождалось в Городе.

Дез стал рассуждать как преступник, на работе держал ухо востро и подкидывал Дугу новые схемы. Когда Дугу понадобилась четвертая пара рук для дела в Уотертауне, Дез напросился к ним. Они надели маски и взяли с собой оружие. Когда он вернулся домой, его вырвало. Но потом Дез посмотрел на свое отражение в зеркале над раковиной, поправил отцовские очки на носу, и внутри него словно что-то переключилось.

Больше всего ему понравилось чувство сопричастности: напряженность команды во время дела в Уотертауне, их братство, словно играла хорошо сработавшаяся рок-группа. Дружба — это изначально такая штука, которую никогда не довести до идеала, не поднять до высшей точки совершенства. Но, проворачивая дела вместе, они ближе всего подходили к этой точке. Именно этого высшего подъема он все время искал. В остальное время Дез не чувствовал себя таким близким к ним, как они были друг другу. Они называли Деза Монсеньором, дразня его за набожность и строгое воспитание, но и пользуясь этим, чтобы не впускать его в свой круг.

Дезу на роду было написано стоять за спиной у других. Поэтому их с Дугом побочная дружба не только продолжалась, но и расцветала. Дез был благодарен — за это можно было все отдать, — хотя в основе своей это партнерство строилось на обоюдных потребностях: Дугу нужны были знания Деза, получаемые в телефонной компании, а Дезу нужен был сам Дуг как друг. Этого вечера он ждал очень долго. И в этом боялся сам себе признаться.

— Элизабет Шу, [60]— сказал Дуг. — Как пишется, через «з» или через «с»?

— Кажется, через «з». — Дез расставил четырех кукол с кивающими головами, изображавших группу «Ю-ту», — недавнюю покупку, заказанную по почте из Японии. — Это с ней ты придешь на свадьбу Глоунси?

Дуг набрал фамилию актрисы двумя пальцами на клавиатуре, и на экране появились результаты поиска.

— Либо с ней, либо с Умой Турман, никак не могу решить. — Дуг откинулся на спинку кресла и покачал головой. — Что ж за фигня, так вот опрометчиво жениться.

Дез кивнул в унисон с четырьмя куклами. На экране появились кадры из фильма «Коктейль», где голая по пояс Элизабет Шу плескалась в водопаде.

— Вот оно, — сказал Дуг. — Надо мне обзавестись компьютером.

Весь вечер Дезу казалось, будто Дуг хочет ему что-то сказать. На личные темы, помимо обычного мужского трепа и пустого соплежуйства, они говорили, только когда вот так оставались вдвоем.

— Мне надо тебя женить уже, — сообщил Дуг. — Мама велела.

— Ага, — согласился Дез. — Удачи тебе.

Посторонний, увидев их, по выражению лица Дуга решил бы, что тот изображает притворную серьезность: брови сдвинуты, взгляд печальный. Но Дез знал, что Дуг еще никогда не был так близок к тому, чтобы обнажить перед ним душу.

— Слушай, Дез, а доводилось тебе встречать человека… типа… когда понимаешь, что это не просто так, не просто то, что бывает между мальчиками и девочками, мужчинами и женщинами, не вся эта муть? Что ощущение почти осязаемо?

— Честно? — уточнил Дез. — Да я влюбляюсь по два-три раза на дню. По работе же постоянно с женщинами сталкиваюсь. Повсюду. Теперь даже мамочки кажутся мне привлекательными.

— А, ну понятно. Ты входишь в уже готовую семью. Одинокая мамаша. И ты переезжаешь прямо…

— Не просто одинокая мамаша, а знойная одинокая мамаша, — добавил Дез, переходя на чисто мужское наречие, чтобы не сбиться с тональности.

— Но вы с Кристой все равно друг другу не подходите, ты ж понимаешь?

— Ага, — согласился Дез.

— Потому что бед не оберешься.

— Она не моего поля ягода, знаю.

— Нет, нет, нет. Я не о том. Это ты не ее поля.

Дез не уловил мысли. Что-то тут не сходилось.

— Знаешь, как она меня называет? Крестный отец Заброшенного поселка.

— И тебе это нравится. Но она словно омут, Дезмонд. Знаешь, что такое омут?

— А то!

— Он не просто затягивает тебя. Он тебя проглатывает. Он держит тебя внизу, в воронке. И крутит, и крутит. Иногда по несколько дней подряд. Или даже недель. Сила воды стаскивает с тебя одежду, волосы, лицо.

— Да ну, — остановил его Дез. — Джем все равно никогда не согласится на это.

— Он взбесится. И твоя мама тоже.

— Ха, будет носиться по дому, прятать серебро и немецкие фарфоровые статуэтки. — Дез довольно ухмыльнулся, представив себе это. — Криста ведь так и не сказала, кто отец Шайн, да? После того как призналась, что это не ты?

— Она в этом не признавалась. По крайней мере, мне.

Дез вспомнил, как на днях видел ее в «Пивной». Как она подошла к нему, когда Дуг смылся, как коснулась его плеча, словно оно было сделано из норкового меха, как попросила снова поставить песню «Кренберис». Как вытащила долларовую банкноту из джинсов, как протянула ему, зажав между двух пальцев. «За мой счет», — пообещал он ей. Криста двинулась обратно к бару, а он уставился на ее задницу.