— Я все получил, — протестующее заявил я не без горечи, и в то же время с чувством удовлетворения, поскольку готов был к гораздо более высокой цене за аренду. — Я получил само путешествие. Я познакомился с вашей семьей. А теперь еще эта квартира… И вы, — добавил я мягко после паузы, — и вас… в качестве моей квартирной хозяйки.

Она ничего не ответила, вновь уйдя под защиту сумерек, которая окутывала нас, — не без усилий с ее стороны, создав смущавшую нас атмосферу, подобную этой. Я совершенно не понимал, что я должен делать, — разве что дать ей и дальше углубляться в ее собственную душу, что выглядело бы как своего рода предупреждение, исходящее от меня, — таким же, каким было ее предупреждение, связанное с решением повысить мою арендную плату всего на десять процентов; здесь был намек. Я не отважился проявить свои чувства более определенно, я только понимал, что тишина, заполнившая комнату, потихоньку размывала напряжение, проистекавшее из того факта, что она была младше моей матери всего на девять лет и на десять лет младше моего отца, при том что дочь ее была всего четырьмя годами моложе меня, все это вдруг перестало иметь хоть какое-то значение.

«Может быть, именно это имело своим истоком „Краткую историю времени“», — подумал я, когда она поднялась, направившись в кухню, чтобы включить свет, косвенным образом осветив и гостиную. Не глядя на меня и без тени улыбки, она оповестила меня, что завтра или послезавтра она подготовит стандартный договор о сдаче в наем в своей конторе, после чего занесла в маленький блокнот номер моего удостоверения личности и попросила меня проставить подписи родителей на гарантийных обязательствах, после чего мы договорились, что я позвоню ей завтра или послезавтра, чтобы уточнить окончательную дату подписания контракта и получить в руки ключи. Кроме того она пообещала, что женщина, приходившая убирать квартиру, сделает это специально для меня.

— А вы случайно не помните, где расположен вентиль, соединяющий квартиру с магистральным водопроводом? — спросил я, уже стоя в дверях, и какой-то непонятный мне трепет беспокойства прошел по мне от мысли, что я оставляю ее одну.

Она сделала попытку вспомнить и прежде всего пошла взглянуть на кухню, под кухонной мойкой, а затем заглянула в ванную, но никакого вентиля не обнаружила, поскольку в этой, как и в других старых квартирах, эти вентили могли прятаться в самых неожиданных местах.

— Я спрошу у матери, быть может, она знает. Если нет, Лазар его найдет, — сказала она и обожгла меня одной из своих автоматических улыбок, о которых и не знаешь, что сказать.

И на этом мы расстались, не сказав друг другу больше ни слова, не произнеся даже слова «восхитительно», которое я всецело связывал с этой женщиной в ожидании следующей встречи, во время которой, поклялся я, пробиваясь сквозь зимний Тель-Авив на своем мотоцикле, я раскрою ей свои чувства.

Мне ясно было, что я должен признаться ей в них после того, как будет подписан договор, — в противном случае я рисковал остаться без квартиры. И это при том даже, что нынешняя моя хозяйка непрерывно оказывала на меня давление, чтобы я поскорее убрался. Я не спешил и не хотел торопить женщину, которую любил и желал. Сегодня у меня не было никакого намерения облегчать ей жизнь — убеждал я себя. Если она хочет в зародыше задушить то, что только-только началось между нами, все, что ей для этого надо сделать, это сказать секретарше, чтобы та пригласила меня в офис в ее отсутствие для подписания договора об аренде и получил ключи. Если она не хотела больше никаких контактов со мной, или если восприняла мою влюбленность как нечто легковесное и абсурдное, все что ей достаточно было сделать это, держаться от меня подальше или прислать ко мне Лазара под предлогом того, что только он мог показать мне все, связанное с водопроводом.

Но она позвонила. Через несколько дней она позвонила сама и голосом, полным какого-то нового дружелюбия и совсем лишенного той враждебной настороженности, продемонстрированной во время нашей предыдущей встречи, спросила меня, как я себя чувствую, и как распорядился вынужденным бездельем: конечно, для нее не было секретом, что профессор Левин еще не вышел из своей депрессии.

— Если бы нам могло прийти в голову, что вам придется здесь бить баклуши, — донеслось до меня с другого конца провода в сопровождении веселого смеха, — мы бы оставили вас восхищаться Индией. Потому что из-за нас ведь вы так и не удосужились увидеть Тадж-Махал.

— Это верно, — без промедления ответил я, обрадованный, что путешествие по Индии внезапно возникло снова, обернувшись связывающими нас общими воспоминаниями. — Благодаря энергичности вашего мужа это путешествие промелькнуло, как сон. И это очень, очень жаль, потому что я никогда больше туда не вернусь.

— Не говорите так, — запротестовала она. — Вы этого не можете знать. Ведь вы еще так молоды. — На что я предпочел не отвечать, ибо вовсе не собирался быть втянутым в обсуждение вопроса о моей молодости, после того как разница в возрасте между нами потеряла значение в сумерках квартиры ее матери. Сейчас ее интересовало — и она спросила об этом с непривычной для меня тревогой в голосе, — решил ли я как можно быстрее въехать в квартиру или я могу дождаться вторника, когда юридические конторы закрываются, так что у нее появится возможность до того, как все бумаги по аренде будут подписаны, не только показать мне местонахождение всех вентилей, но и то, как надо пользоваться кухонной плитой и микроволновой печью, а также сможет вместе со мной просмотреть инвентаризационный список имущества, подготовленный ее матерью, после чего ничто уже не будет мешать подписанию договора, который мы и оформим в спокойной обстановке, как то и подобает цивилизованным людям. Ну, а кроме того, никто лучше нее не понимает, что деловые отношения между друзьями всегда несут в себе опасность возможной ошибки или недоразумения.

— Ваша мать будет при этом тоже? — спросил я, ибо в мое сердце закралось некое сомнение.

— Если вы хотите, чтобы она пришла тоже, чтобы рассказать вам, как лучше управляться с домашним хозяйством, и сделала это лучше, чем я, я могу попробовать доставить ее, — ответила она естественным и спокойным голосом. — Хотите?

— Нет, нет, — поспешил я похоронить эту идею, стараясь, чтобы мой пыл в голосе не выдал меня. — Зачем пожилого человека тащить в такую даль? А кроме того, оказавшись снова в этой квартире, она, боюсь, может просто огорчиться. Вы согласны?

Она была согласна.

Несмотря на то, что предложение встретиться на квартире для подписания договора исходило от нее, я по-прежнему был уверен, что ничего между нами быть не может. Она была зрелой, реалистически думающей женщиной, купающейся в любви и обожании своего мужа и, несомненно, не только его. Даже если ей льстило внимание молодого человека вроде меня, это не давало мне повода думать, что она может откликнуться на мои чувства, поверить в них и понять, что это значит — умирать от желания. Тем более что, несмотря на то, что зеркало послушно повторяло за ней все ее обворожительные улыбки, она, я уверен, ни на миг не забывала о складках вокруг ее талии, равно как и глубоких морщинах на шее и о возрастных пятнах на коже, когда она не подвергалась воздействию макияжа. И если даже она заслуженно могла гордиться своими стройными, красивыми ногами, вряд ли была она в состоянии понять, почему этот молодой и вовсе не уродливый парень вроде меня, мужчина в расцвете сил, мог бы вот так, неожиданно и безоглядно влюбиться в нее; ей не могло прийти в голову, что толчком к этому послужила ее собственная слабость, глубоко спрятанная ее особенность, о которой безо всякой задней мысли поведал мне ее собственный муж, — она-то и пробудила во мне интерес к ней, впоследствии обратившийся в желание, наваждение, страсть. Тем не менее я готовился к встрече с ней, понимая что там-то и решится моя судьба. Я решил надеть ту же самую клетчатую рубашку, которая была на мне, когда я делал переливание крови в Варанаси, пусть даже ничего особенного в ней не было, кроме того, что она села после многочисленных стирок: я надеялся, что это, пусть даже только в подсознании, пробудит в ней воспоминание о том невероятном времени, когда я следил за движением крови между нею и ее дочерью, и вызовет в ней прилив симпатии, после решающего моего признания, которое, я знал это, будет выглядеть и унизительным, и попросту дурацким.