И знаете что? Утверждение это оказалось правдивым.

Случилось чудо. Я просто отказался от курения и думать о нем забыл.

Я лечу в Америку, впервые в жизни испытывая счастье от того, что смогу провести в самолете двенадцать с половиной часов без унизительной необходимости прибегать к заменителям никотина – пластырям, жевательной резинке, ингаляторам, а порой, как в худые прежние времена, и ко всем трем сразу.

В четвертый четверг ноября – в Соединенных Штатах это День благодарения – мне предстоит встретиться с кинорежиссером Питером Джексоном, для которого я должен написать сценарий о знаменитом воздушном налете 1943 года на плотины водохранилищ Рурской области Германии. Конечно, история «разрушителей плотин» уже стала темой классического английского фильма 1954 года, однако мы надеемся, что нам удастся рассказать ее заново – с подробностями, которые были в то время слишком деликатными, а то и просто секретными.

Я приезжаю в бунгало отеля «Беверли-Хиллз», которое Питер снял на время своего пребывания в Голливуде, мы обговариваем детали предстоящей работы. Присутствуют жена Питера, Фран, и другие работники их кинокомпании «Уингнут».[30] День благодарения – самое подходящее время для того, чтобы без помех проводить совещания, – если, конечно, вы, подобно нам, не американец.

Когда совещание заканчивается, помощник Питера загружает в багажник моей машины здоровенную коробку с материалами исследований, которые «Уингнут» провела мне в помощь. Компания собрала все мыслимые архивные документы, связанные с рейдом «разрушителей плотин», – текстовые, видео, звуковые и фотографические. Коробка содержит даже факсимильную копию сценария, который Р. С. Шеррифф написал для фильма, снятого в 1954-м Майклом Андерсоном. Я еду по бульвару Сансет в Западный Голливуд, к «Шато-Мармон», отелю, в котором мне предстоит занять на потребный для сочинения сценария месяц с чем-то номер люкс – по сути дела, квартиру.

Весь вечер я с наслаждением роюсь в документах и прикидываю, о чем стану писать завтра. Как это все приятно. Как мне повезло. И что может мне теперь помешать?

Из соседнего номера доносится какой-то шум – я выглядываю в коридор и вижу носилки, на которых уносят актрису Линдсей Лохан. Похоже, пирушка в ее номере вышла ей боком. Боюсь, «Шато-Мармон» всегда будут помнить прежде всего как место, в котором Джон Белуши принял последнюю, роковую дозу «спидбола». В стенах этого отеля и поныне устраиваются самые буйные вечеринки Голливуда, и злополучная, хоть и не роковая передозировка Линдсей Лохан непременно привлечет всеобщее внимание. Однако мне тут волноваться не о чем.

Назавтра я встаю пораньше, чтобы поплавать в бассейне и засесть за сценарий. Я сооружаю себе омлет, завариваю в здоровенном кофейнике кофе – в номерах люкс отеля оборудованы великолепные кухни – и усаживаюсь за письменный стол перед прикнопленными к стене, для вдохновения, фотографиями Гая Гибсона, Барнса Уоллиса и бомбардировщика «Ланкастер». Что может быть лучше?

Правда, я ни с того ни с сего сталкиваюсь с проблемой.

Ужасной.

Я не могу ничего написать.

Пальцы мои тянутся к клавиатуре, я заставляю их отпечатать следующее:

И все, дальше ни с места.

Нелепость какая-то.

Я встаю, прогуливаюсь по комнате. Нервы и ничего больше – поначалу всегда так бывает. Дело мы затеяли большое. Оригинальный фильм – один из моих любимых. Я просто боюсь испортить эту великолепную историю, я вообще не уверен, что вправе браться за нее. Сядь, Стивен, и займись работой.

Нет, тут что-то другое. Глядя на экран компьютера, я ощущаю внутри себя некую пустоту, темное пространство. Чем она может быть, эта черная дыра, нечто среднее между голодом, страхом, ужасом даже и болью?

Я трясу головой, потом встряхиваюсь всем телом, точно собака после купания.

Ничего, пройдет.

Выхожу из номера, спускаюсь на лифте, слушая, как мои спутники обмениваются слухами насчет вчерашнего драматичного отбытия Линдсей Лохан из отеля.

Обхожу по кругу бассейн. В нем неторопливо плавает вперед-назад Джерри Стиллер, актер-комик и отец еще одного актера, Бена.

– Приветик, малыш, – приветствует меня он. Мне, сорокадевятилетнему, нравится, когда меня называют малышом.

Сделав десять, если не двадцать кругов, я возвращаюсь в номер и снова усаживаюсь перед экраном.

Черная дыра так и остается на прежнем месте.

Происходит что-то ужасное, ужасное.

Да, но чем оно может быть? Чем оно может быть? Уж не заболел ли я?

И тут меня осеняет – с такой силой, что я чуть не вылетаю из кресла.

Мне нужна сигарета. Без сигареты я ничего написать не смогу.

Да быть того не может. Нет, правда?

В следующие три часа я проделываю все, что могу, пытаясь начать писать и расписаться, но к полудню понимаю: бесполезно. Либо кури – либо отказывайся от сценария. И я берусь за телефонную трубку.

– Алло, это Стивен. Будьте добры, принесите мне блок «Мальборо». Да, целый блок. Десять пачек. Спасибо. До свидания.

Перескочим вперед, к апрелю следующего, 2007 года. В июле по всему Соединенному Королевству вступит в силу запрет на курение в общественных местах, а месяцем позже мне исполнится пятьдесят лет. Теперь-то уж точно самое время бросить курить – раз и навсегда. Я уже обращался к Полу Мак-Кенна,[31] и тот попытался гипнозом устранить установившуюся в моем мозгу связь между сочинительством и табаком. Я прошел курс лечения у Аллена Карра, в его лондонской клинике «Простой путь». И все впустую, как ни благодарен я им обоим за помощь. Впрочем, имеется и хорошая новость…

Появилось новое лекарство. Прощай «Зибан», здравствуй «Чампикс» – такое название дала фармацевтическая компания «Пфайзер» новому веществу, варениклину, которое является не антидепрессантом, но «частичным агонистом никотинового рецептора». Что может быть чтотее?

Я получаю рецепт на курс приема этого лекарства и, как оно было и в случае «Зибана», продолжаю преспокойно курить. А примерно на десятый день замечаю, что мою пепельницу наполняют окурки до нелепого длинные. Похоже, каждой сигаретой я затягивался всего по одному разу. К концу второй недели я ловлю себя на том, что, достав сигарету из пачки, разглядываю ее, как нечто мне незнакомое, и сую обратно. Как раз в это время съемки QI производятся по два-три раза в неделю. И когда они заканчиваются, я обнаруживаю, что перестал покупать сигареты. Бросил курить.

Я уезжаю в Норфолк, чтобы отсняться в новых сериях «Кингдома». И после завершения съемок – в конце сентября – улетаю в США, снимать документальный фильм о моей поездке по этой стране.

Однако настоящая проверка еще впереди. В мае 2008-го я возвращаюсь в Британию с Гавайев, из последнего посещенного нами штата, и теперь мне предстоит написать книгу о нашей поездке. Вот тут-то я и пойму, удастся ли мне, впервые в жизни, написать нечто более объемистое, чем газетная статья, письмо или несколько слов для блога, не высасывая сигарету за сигаретой.

Когда настает этот день, выясняется, что мои тридцатипятилетние отношения с табаком пришли к концу.

Пока я писал, сидя перед компьютером и вспоминая прошлое, эти слова, не вернулась ли ко мне прежняя тяга? Нет, та черная дыра не открылась снова, но где-то в глубине моей души заерзала и задергалась, точно дракон, который спит в пещере и видит неприятный сон, фантомная память.

Изменил ли я моим взглядам на жизнь? Повернулся ли спиной к свободе, своеволию, аутсайдерству? Не обуржуазился ли, не продался? Большинство людей сочтут эти вопросы нелепыми, но я – нет. Хотя пристрастие к никотину совершенно справедливо называют грязным, опасным, антиобщественным, онтологически бессмысленным и физически вредным, а его рабов – людьми безрассудными, глупыми, слабыми, порочными и потакающими своим прихотям, меня все еще привлекают курильщики и раздражают те, кто лезет к ним, не давая прохода, с придирками.