Лаффена ловили и раньше.

И постоянно обращались с ним как с дерьмом каким-то.

Разве он виноват, если дети носятся по пляжу голышом? Так себя ведут, выставляются напоказ! Особенно девчонки. Вертятся по-всякому. А обвиняли во всём его. Всегда. С Интернетом, конечно, легче. Социальная служба выделила ему компьютер. Оплатила курсы.

Опаснее всего вертолёты.

Он ещё не ушёл далеко от Осло и всё время слышал их рокот. Теперь так светло, что удавалось передвигаться лишь несколько часов ночью, когда солнце уходило за горизонт. Ему нужно торопиться, уйти дальше от города. Лучше всего угнать машину. Он сможет завести её и без ключа, этому он уже давно научился. Полицейские думают, что он идиот, но он может угнать машину всего за три минуты. Не новую, конечно, со сложным замком зажигания и всякими блокираторами. Нет, он поищет старую модель. Поедет далеко. На север. Понять, где север, совсем несложно. Нужно просто посмотреть днём на солнце. А ночью можно найти Полярную звезду.

Поев, он почувствовал, что хочет спать. В комнате стало тепло. Нельзя засыпать, пока дрова не догорят до конца. Ему наплевать на опасность, просто кто-нибудь мог увидеть дым, а он не хотел, чтобы его нашли спящим. Он должен быть наготове.

– Наготове, – пробормотал Лаффен, засыпая.

57

Карстен Осли пытался изо всех сил убедить себя в том, что ему нечего бояться.

– Рутина, – сказал он спокойно и чуть не споткнулся. – Рутина. Ру-ти-на. Ру-ти-на.

Кроссовки промокли, на глаза со лба стекал пот. Он хотел вытереть лоб рукавом ветровки, но ткань пропиталась росой.

Ингвар Стюбё ничего не увидел. Не услышал ничего особенного. У него вообще ничего не могло вызвать подозрение. Чёрт, ведь он же сам сказал: это его обычная обязанность – проверить все возможные связи. Естественно, так всегда бывает. Полицейские ведь уверены, что уже знают, кого им искать. Газеты почти ни о чём другом и не пишут. Большая погоня началась.

Карстен Осли побежал быстрее. Он чуть не потерял контроль над ситуацией. Ингвар Стюбё – хитрец. Хотя он не так хорошо умеет врать, как, по представлению Карстена, это должны делать полицейские, он всё равно лукавил. Турид до смерти напугана. Она никогда не допустит, чтобы об их знакомстве узнал Лассе. Она боится матери, боится свекрови, боится всего подряд. Сказав о Турид, Ингвар солгал. Однако Карстен не попался на эту удочку.

Ингвару Стюбё не следовало спрашивать, есть ли у него ребёнок.

Карстен думал, что вот-вот выдаст себя. Но когда полицейский спросил о ребёнке, он точно кинул ему спасательный круг. Шторм стих. Земля на горизонте.

Ребёнок. Мальчик. Сын Карстена. 19 июня ему исполнится три. В этот день всё и кончится. В этом мире нет ничего случайного.

Ручей разлился, стал почти рекой.

Он остановился и перевёл дыхание. Снял с плеч рюкзак, вынул из него коробку с калием, переложил часть в маленький полиэтиленовый пакетик, несколько граммов, чуть больше, чем он использовал в последний раз. Естественно, он всё делал вне дома, Карстен Осли прекрасно понимал, что мельчайшей частицы этого вещества хватит, чтобы обвинить его. Полиция скорее всего и не станет ничего проверять, но Карстен хотел обезопасить себя. Во всём. Он никогда не открывал коробку дома.

Остатки порошка он высыпал в воду. Она побелела, но постепенно становилась всё светлее, и через какое-то время перед ним опять тёк чистый ручей. Он развёл небольшой костёр. Сухие дрова были у него в рюкзаке. Картонная коробка горела плохо, но он разорвал на кусочки целую газету, сунул её в огонь, и костёр запылал. Когда от улик остался лишь пепел, он для верности затоптал кострище.

Он купил калий в Германии семь месяцев назад. Из соображений безопасности он отпустил бороду за три недели до того, как явиться в аптеку в пригороде Гамбурга. Он сбрил бороду в тот же вечер, проведя ночь в дешёвом мотеле, перед тем как отправиться в Киль, откуда паромом добрался до дома.

Теперь калий уничтожен. Весь, кроме той дозы, что будет необходима ему 19 июня.

Карстен Осли почувствовал облегчение. Он добежал до дома всего за четверть часа.

Взбегая на крыльцо, он поймал себя на мысли, что не видел Эмили уже несколько дней. До появления Стюбё он собирался в последний раз накормить её. Она должна будет умереть. Но каким именно образом, он ещё не решил. После визита Стюбё ему придётся быть более осмотрительным. Эмили ещё немного поживёт. Хотя бы несколько дней. У неё есть вода, а к еде она всё равно не притрагивается. Так что спускаться к ней нет никаких причин.

Никаких. Он улыбнулся и начал собираться на работу.

Мужчина пропал. Он больше не появлялся.

Она всё время хотела пить. В раковине была вода. Она попыталась встать, но ноги ослабли. С трудом шагнула, но они не слушались, даже когда она оперлась о стену.

Мужчина исчез. Может быть, папа убил его. Папа наверняка нашёл его и разорвал на кучу маленьких кусочков. Но папа не знает, что она здесь. Он никогда не сможет найти её.

Ужасно хочется пить. Эмили доковыляла до раковины, схватилась за неё обеими руками и наклонилась к воде. Трусы сползли до колен. Это мальчишеские плавки, хотя гульфик и зашит. Она начала пить.

Её одежда по-прежнему валялась скомканной у кровати. Она медленно добрела до постели, теперь двигаться стало легче. Трусы остались у раковины. На месте живота была впадина, голод больше не мучил её. Она оденется потом. Она обязательно наденет свою одежду. Но сначала надо поспать.

Спать лучше всего.

Папа разорвал этого человека на миллион кусочков и выкинул их в море.

Она по-прежнему жутко хотела пить.

А может, папа тоже умер. Он теперь не придёт никогда.

58

Буквально с первых же ничего не значащих фраз Ингер Йоханне поняла: Гайр Конгсбаккен – абсолютно посредственный, неумный и необаятельный человек. Её это поразило. Несмотря на то, что она никогда не встречалась ни с его отцом, ни с братом, Ингер Йоханне была уверена, что оба очаровывали окружающих с первого взгляда. Неважно, что производило впечатление на людей, – достоинства их или недостатки, но отец и его младший сын были натуры яркие и привлекательные. Асбьёрн Ревхайм был надменным подстрекателем, большим художником, последовательным богоборцем, не ограничивающим себя ни в словах, ни в поступках вплоть до самоубийства. Астор Конгсбаккен, безусловно, незаурядный человек, о таланте, суровости и находчивости которого ходили анекдоты.

Старший сын знаменитого прокурора Гайр владел небольшой адвокатской конторой на Овре Шлоттсгате. Ингер Йоханне о нём даже никогда не слышала. За столом, заваленным всевозможными бумагами, сидел слегка располневший человек без особых примет. Короткие волосы. Белая сорочка. Старомодные очки и монотонный голос. Казалось, этому человеку досталось всё то, от чего отказались остальные члены семьи.

– И чем я в этом случае могу вам помочь? – спросил он и улыбнулся.

– Я… – Ингер Йоханне откашлялась и начала сначала: – Вы помните дело Хедвиг, адвокат Конгсбаккен?

Он задумался, полуприкрыв глаза.

– Нет… – Он пытался что-то припомнить. – А я должен? Может, подсобите?

– Дело Хедвиг, – повторила она. – Тысяча девятьсот пятьдесят шестой год.

Было видно, что он озадачен. Удивительно. Когда она случайно упомянула об этом деле, разговаривая с матерью, её поразило, что мать до мельчайших деталей помнила об убийстве маленькой Хедвиг.

– А!

Подбородок высоко поднялся.

– Ужасное дело. Если не ошибаюсь, речь идёт об изнасиловании и убийстве маленькой девочки, её потом нашли в… мешке, не так ли?

– Точно.

– Да. Тогда помню. Я в то время был ещё совсем мальчишкой… Вы сказали, тысяча девятьсот пятьдесят шестой? Мне тогда было восемнадцать. В этом возрасте обычно не читают газет.

Он улыбнулся, словно извиняясь за то, что не проявил тогда особого интереса к делу.