— Мама? — спросил он глухо.

В слабом мерцании экрана высвечивались ее морщинки.

— Отец морилмать подобно дереву, чем еще выразительнее очерчивал рисунок ее возраста, — рассказывал впоследствии Квидо.

Да и чему удивляться: он в основном находился в проходной или в подвале, вылезая оттуда лишь по мере надобности: когда шел спать, хотел есть или изредка посмотреть телевизионные новости, все более его огорчавшие. Не раз он уходил, так и не дослушав их, чтобы, спустившись в подвал и сделав несколько точных зарубок по ореховому дереву, чуть-чуть прийти в себя.

Мать Квидо была на пределе сил: все заводское делопроизводство, которое она вела, по существу, одна, занимало у нее столько времени, что она часто приходила домой затемно. Дома стоял дикий кавардак, и это никого не волновало. Квидо тратил все свое время исключительно на сочинение рассказов и изучение сексологических пособий; Пако, чей врожденный мальчишеский интерес к играм в индейцев и разбойников перерос в странное равнодушие ко всему прочему, целыми днями вместе со старшим другом по кличке Медвежья Шкура скитался по лесам. Только бабушку Либу, продолжавшую дышать сквозь мокрые платки, с которых повсюду капала вода, этот кавардак возмущал до такой степени, что она отказывалась жить в нем и — подобно Квидо — запиралась в своей комнате. И дом день ото дня рушился.

Дом действительно рушился, ибо он гораздо больше, чем в выточенных столбиках к лестничным перилам, нуждался в каждодневном уходе и ремонте. Сад зарос сорняками. Калитку, забор и оконные рамы давно надо было покрасить. От кухонного окна, которое Пако разбил кожаным лассо, несло холодом. Кучу неубранного угля мочил дождь. Комнатные цветы, до которых мать не могла дотянуться, увяли, а в миксере, который она не смогла развинтить, уже несколько месяцев гнили остатки молочного коктейля. Входная дверь с обеих сторон была ободрана собакой, о которой отец стал забывать. Из кранов капало, а лед в холодильнике достиг такой толщины, что не закрывалась дверца. Зеркало в ванной было забрызгано зубной пастой настолько, что в нем ничего не было видно, а стульчак, некогда сияющий белизной, теперь был покрыт желтыми пятнами засохшей мочи.

— Писалось мне плохо, — спустя время рассказывал Квидо. — Царил невообразимый хаос! А я люблю гармонию и симметрию!

3) В пятницу вечером. Кухня. Мать Квидо с большим трудом расставляет тарелки на кухонном столе, и без того заваленном грязной посудой, остатками еды, старыми газетами и журналами, футбольными наколенниками, жестяными банками с «люксолем», обрезками дерева и сосновой коры. Она выключает плиту, на которой варятся сосиски. Выходит из кухни и останавливается в прихожей. Долгая пауза.

Мать (громко, устало).Ужинать!

Никто не отзывается.

Мать (громче).Ужинать!!

Никто не отзывается.

Квидо(из комнаты). Уже иду!

Отец (из мастерской).Уже иду!

Бабушка (из комнаты, приглушенно сквозь мокрый платок).Горит, что ли?

Все постепенно собираются.

Отец (бабушке).Вы не видели моей маленькой стамески?

Бабушка (открывает лицо из-под платка).Я?! (Закрывает лицо платком.)

Отец.Такой полукруглой…

Бабушка (открывает лицо из-под платка).А что мне с ней делать? (Закрывает лицо платком.)

Квидо. Скорее, может, полукруглой булки?

Мать (Квидо).Где опять Пако?

Квидо.У меня в комнате его не было.

Мать (отцу).Где Пако?

Отец.У меня в мастерской его не было.

Мать (возмущенно).Так… А вообще-то ты помнишь, когда видел его в последний раз?

Бабушка (открывает лицо из-под платка).Пожалуй, очень давно! (Снимает платок с лица.)

Отец (раздраженно — бабушке).У меня нет времени смотреть за сыном, когда из-за вас я должен поминутно смотреть на счетчик!

Мать (вздыхая).Перестаньте. Кому сколько?

Квидо (пролистывая газету).Мне четыре.

Отец.Мне только одну. Сегодня что-то не хочется. На работе я перекусил.

Мать (насмешливо).Уж не бросают ли тебе люди карамельки?

Отец (растроганно).Начальник дал мне целую «чабайку».

Бабушка.Ты очистила их? Они что, баночные?

Мать.Да, баночные, но кожуры на них не было. (Нетерпеливо.)Сколько тебе?

Бабушка (подозрительно).В самом деле? Поверьте мне: целлофан для желудка — верная смерть.

Мать (с трудом сдерживая себя).Без сомнения.

Бабушка (заглядывая в кастрюлю).Они выглядят неочищенными.

Мать (кричит).Они выглядят неочищенными, потому как они не очищены, они не очищаются!

Бабушка.Пожалуйста, не кричи на меня! Я все еще твоя мать.

Мать.Извини. Я было подумала, что ты районный санитарный врач.

Квидо (показывает отцу газету с фотографиями Владимира Ремека на трапе космического корабля).Вот что я называю служебной командировкой! Наверное, он счастливый человек!

Мать.Не подливай масла в огонь! Ешьте. Приятного аппетита!

Квидо.Приятного аппетита.

Отец.И тебе того же. Хлеб этот…

Мать.Пятидневный. Никто не сходил за свежим.

Квидо.Я решительно не могу. Пока не напишу рассказ… А в «сам-бери» я вообще войти не могу. Рискую получить нервное расстройство.

Мать (решительно).Завтра утром пойдешь туда за покупками даже в том случае, если для этого тебе придется принять диазепам!

Квидо.Почему я?! Пусть отец — ему делать нечего…

Мать (бросив иронический взгляд на отца).Ты что, в своем уме? Отец кончает инкрустированную шахматную доску! Разве я могу отвлекать его такими вещами?

Квидо (презрительно).Ха! На двери шкафа! О господи! Покажи мне шахматиста, который захочет играть, повалив сперва для этого шкаф с одеждой!

Мать (с явным удовольствием).Ты судишь об этом слишком прагматично! Прежде всего это красивая вещь! Нечто вроде самописки с часами.

Отец хочет что-то сказать, но ему мешает приход Пако. На нем жилет из телячьей кожи, на шее — кожаный шнурок с кабаньим клыком, в руке — стамеска. Он весь в грязи.

Квидо.Я могу понять, что иные не любят мыться, но не понимаю, почему из-за этого нужно становиться бродягой.

Мать.Где ты был?

Пако.Доделывал тотем…

Отец (замечая стамеску).Моей стамеской! Я убью тебя!

Мать.Почему ты никому не сказал, куда ты идешь? Почему ты хотя бы не оставил записку?

Пако.Я оставилзаписку!

Мать (подозрительно).Оставил? Где?

Пако (в беспорядке на кухонном столе находит кусок сосновой коры).Вот!

Мать рассматривает черточки на коре).Что это?

Пако.Пиктографическое письмо.

Короткая пауза.

Мать (покорно).Хорошо, Пако. Но в будущем пиши нам нормально. Как пишешь в школе. Мы, бледнолицые, пользуемся латиницей. Сколько тебе сосисок?

Пако.Я уже ел. Медвежья Шкура зажарил мне ворона.

Мать хочет что-то сказать, но ее прерывает телефонный звонок. Отец Квидо замирает. К телефону бежит Квидо. Мать не спускает с него глаз.