В суде все двигалось и гудело, от этого Эндрю смутился, и у него закружилась голова. Его мозг устал от прошлой бессонной ночи, и он, как в тумане, различал сэра Генри Мерримана, восседавшего за прокурорским столом. Мистер Фарн присоединился к нему, там был еще третий, которого Эндрю не знал, а кроме того, два адвоката заключенных. Со своего места он не мог видеть сидящих на скамье подсудимых и был этому рад. Только бы не слишком скоро пришло время для свидетельских показаний.
За стенами суда послышался шум и треск, это копьеносцы опустили на землю свое оружие, и затем под звуки труб и крики пристава вошел судья Паркин и занял свое место. Суд, как в детской музыкальной игре, по хлопку: хлоп встал, хлоп сел.
Судья Паркин взял понюшку «Бентли», и снова поднялся гул голосов, как будто суд был стеклянным стаканом, полным сердитых и раздраженных мух. Поверенные уже начали зевать.
Судейский клерк встал перед судом и с невыразимой скукой в голосе сообщил шестерым подсудимым, что те достойные люди, которых, как они услышат, вызовут в зал, и те несколько, которые здесь уже присутствуют, будут посредниками между ними и королем по делу, которое касается их жизни или смерти, и, если они собираются отвести их или кого-нибудь из них, они должны делать отвод громко, когда те подойдут к Библии для присяги, но до того, как они будут приведены к присяге.
Затем он снова сел, закрыл глаза и, очевидно, заснул. Судья Паркин потер руки и посмотрел на галерею для зрителей, где сидело много молоденьких женщин.
Затем по списку вызвали присяжных. Со стороны обвинения был сделан отвод владельцу гостиницы в Саутховере, после чего суд снова замер, пока приводили к присяге остальных присяжных. Затем судейский клерк, пробудившись ото сна, ознакомил присяжных с обвинительным актом против заключенных и с заключением коронера. Судья Паркин, которому пришлось на минуту отвлечься от разглядывания своих рук, слегка вздохнул и приказал свидетелям покинуть зал суда.
Полицейский пристав потянул Эндрю зарукав и провел его в маленькую комнату, на дверях которой висела большая табличка, где круглым пошлым почерком было написано: «Только для свидетелей-мужчин». Посреди комнаты стоял большой блестящий стол красного дерева, заваленный теперь шляпами, пальто и тростями. Вдоль четырех стен протянулись узкие деревянные лавки, плотно забитые людьми, которые смотрели на него с враждебным любопытством. Они не попытались потесниться, чтобы освободить ему место. Эндрю прошел в конец комнаты и прислонился к окну, наблюдая за присутствующими уголком глаза. Примерно половину комнаты занимали люди в синей форме таможенной службы. Они громко обсуждали между собой его появление, пока он не покраснел как рак.
— Кто этот мальчик? — спросил один.
— Не мог даже прилично одеться, чтобы появиться перед его светлостью. Смотрите, какой он грязный, говорю вам, это нищий.
Пожилой мужчина с благосклонным выражением лица обратился к нему:
— Как вас зовут, молодой человек?
Эндрю доверчиво откликнулся на доброту в голосе. Он чувствовал себя одиноким, стоял поодаль, а все на него глазели и говорили о нем. Он очень хотел найти союзника, поэтому ответил быстро и искренне:
— Эндрю.
Пожилой благообразный мужчина резко повернулся к своим коллегам.
— Эндрю, — сказал он. — Это один из тех, кого мы искали все последние дни. — Он поднялся и встал перед Эндрю, уперев руки в бока. — Ты должен быть на скамье подсудимых, — сказал он. — Что ты здесь делаешь? Как ты смеешь осквернять нашу компанию? Тебе есть из-за чего краснеть, ты здесь среди честных людей.
— Не могли бы вы оставить меня в покое? — сказал Эндрю. — Я устал. Я совсем не спал.
— Так тебе и надо, — сказал человек. — Что ты здесь делаешь? Донес на своих товарищей, так? — Он повернулся к собеседникам и протестующе поднял руки. — Я бы не возражал, если бы он был честным контрабандистом, — сказал он. — Но трусливый вор, проклятый доносчик — это уж слишком… И мы позволим ему оставаться в этой комнате среди честных людей?
— Эй, парень, — позвал мужчина с противоположной скамьи, — это правда? Ты че, паскуда, и впрямь донес?
— Конечно, донес, — продолжал пожилой таможенник, снова поворачиваясь лицом к Эндрю. Он переминался с ноги на ногу. — Ты можешь честно ответить на вопрос, ты, крыса?
Эндрю стиснул кулаки и полузакрыл глаза:
— Выслушивать оскорбления легавого ниже моего достоинства.
— Так ниже? — переспросил благообразный человек и дал Эндрю пощечину.
Эндрю поднял кулак, а затем снова уронил, его.
«О Боже, — про себя молил он, — пусть это будет моим искуплением за прошлую ночь. Теперь твой черед: дай мне мужество». Вслух он произнес:
— Ты старик, хоть и легавый. Я не буду с тобой драться. — И повернулся спиной к комнате, так, чтобы никто не видел, что его глаза полны слез. «Худшее еще впереди, — подумал он. — Как мне выдержать все до конца?»
— Да оставь ты его, Билл, — сказал кто-то, — он ведь еще ребенок.
— От него воняет, — грубо сказал Билл. — Почему мы должны проводить время в одной комнате с доносчиком? Или он отсюда убирается, или я.
— Ты-то уж точно, — отозвался полицейский, просунув голову в дверь. — Твоя очередь. Давай поторапливайся!
Они выходили один за другим, исчезая из поля зрения Эндрю, как песчинки в песочных часах. Он нервно ждал когда позовут его. Но все еще оставался свободным, свободным, чтобы смотреть в окно на исхлестанный дождем двор, сознавая, что не поставил еще окончательно печать на своем предательстве. Наконец момент настал.
— Эндрю, Эндрю, — услышал он свое имя, едва доносившееся из-за дверей суда, затем его имя подхватили громче и несли по коридорам, пока оно не обрушилось на Эндрю там, у окна, где он стоял замерзший, больной и перепуганный.
Судейский клерк сел и, очевидно, мгновенно впал в спячку. Сэр Генри Мерриман встал:
— Ваша светлость, господа присяжные, соблаговолите…
Его голос не выдавал прошлой бессонницы, многочасовой напряженной работы. Чистый, холодный, полный огня, он дразнил воображение праздных зрителей. Приглушенный гул на галерее смолк. Выражения, в которых он обратился к присяжным, дошли с незапамятных времен, но были по-новому освещены огнем искренности, горевшим в этом человеке.
— Вы должны вынести приговор на основании свидетельских показаний, и только их. Вы должны забыть все, что вы когда-либо, возможно, слышали или читали по этому поводу, так как это могло быть ошибочным или, во всяком случае, не подтвержденным никакими доказательствами. Вы должны подойти к рассмотрению этого дела с чистотой и бесстрастностью суждений, чтобы выслушать свидетельские показания и вынести на основании этих показаний справедливый приговор. Справедливый приговор!
Вглядываясь в лица двенадцати мужчин, расположившихся напротив, он напрасно искал хоть один ответный проблеск искренности. На него смотрели тупые, неумные, враждебные ему лица. «Ты хочешь обманным путем заставить нас повесить наших товарищей», — казалось, говорили они.
— Джентльмены, преступление, в котором обвиняются заключенные, чудовищно — смерть человека. — Он бросал слова в стену предубежденности. Для них, он очень хорошо знал, это была не смерть человека, а только смерть легавого. Было бесполезно пытаться убедить их в том, что потерянная жизнь имела какую-то ценность. Он мог добиться обвинительного приговора, только не оставив им ни одной лазейки для оправдания. — Убитый Эдвард Рекселл служил в департаменте налогов и сборов графства Восточный Сассекс и находился в Шорхэме. Его начальник мистер Томас Хиллард, действуя на основании определенной информации, отправился с Рекселлом и еще десятью подчиненными ночью 10 февраля к месту на побережье тремя милями восточнее Шорхэма. Затем таможенники укрылись за песчаными дюнами, которые в этом месте обрамляют берег. Это было в 0.15. В час с небольшим со стороны моря появился красный свет, очевидно с мачты маленького люгера. Затем мистер Хиллард выставил фонарь, находившийся на одной из вьючных лошадей. Семью минутами позже корабельный бот причалил к берегу. В нем было десять человек, шесть из которых, как вы можете убедиться, находятся в данный момент на скамье подсудимых. Они начали было выгружать бочонки, но тишина на берегу и отсутствие их товарищей, очевидно, пробудили их подозрения, и они стали спешно грузиться обратно. Затем показался мистер Хиллард и приказал им сдаться, после чего контрабандисты бросились врассыпную. Мистер Хиллард, однако, так расставил своих людей, что они смогли снова согнать контрабандистов вместе и, несомненно, взяли бы всю группу целиком, если бы контрабандисты не открыли огонь. Во время минутного замешательства, которое последовало за этим, троим контрабандистам удалось ускользнуть в лодке. Шесть, однако, были задержаны, и только тогда было обнаружено, что Эдвард Рекселл убит. От начала и до конца схватки со стороны таможенников не было произведено ни одного выстрела, но если у вас все-таки появятся какие-либо сомнения по этому поводу, я берусь привести доказательства того, что пуля, найденная в теле Рекселла, была того типа, который используется контрабандистами, а не того, которым пользуются офицеры Его Величества. Обвинению нет необходимости доказывать, кто из сидящих на скамье подсудимых произвел роковой выстрел. Нет даже необходимости доказывать, что это был один из них, а не один из ускользнувших членов банды. Стрелял кто-то из контрабандистов, сидит ли он в этот момент на скамье подсудимых или спасает свою шкуру за сотни миль отсюда, а каждый член банды, оказавший сопротивление офицерам Его Величества, так же виновен в убийстве, как если бы видели, что он сам нажимает на курок и убивает Рекселла. Убийства, джентльмены, редко совершаются при обстоятельствах, позволяющих предоставить слово живому свидетелю преступления. Следовательно, в данном случае вам будет необычайно просто принять решение. Я подробно изложил вам главные факты, и теперь мой долг подтвердить их компетентными свидетельскими показаниями. Я воздержался от заявлений, которые, как я полагаю, будут вытекать из этих показаний. Если в ваших умах возникнут какие-либо сомнения, искренние сомнения, совершенно независимые от личных взаимоотношений с заключенными, которые у вас, возможно, были, вы в этом случае поверите заключенным, поступая, как и должно, по совести. Но если дело окажется ясным и удовлетворительным, то вы точно так же обязаны, согласно присяге, которую вы принесли перед Богом, вынести приговор, которого требует справедливость и общественное благо.
