– Что значит – ничего не изменилось? – Кардинал Биббиена прорычал это с несвойственной ему свирепостью, растеряв весь свой лоск Он стоял рядом с Агостино Киджи в холодной огромной базилике Санта-Мария Маджиори, мимо них потоком шли прихожане после мессы.

– Увы, но это так, – пожал плечами Киджи. – Скажу больше, дело обстоит значительно хуже! Рафаэль не работает вообще. Его помощник Джулио Романо признался мне, что учитель бесцельно бродит по улицам, будто бы ищет ее, и почти не появляется в мастерской. Фрески Его Святейшества и раскопки стоят без его внимания. Конечно, его ученики, Романо, Пенни и да Удине, делали все, что могли, чтобы прикрыть его отсутствие, но, боюсь, скоро это станет невозможным. Говорю вам, ваше преосвященство, похоже, этот бедняга лишился искры Божьей.

– Из-за потери какой-то простолюдинки? Это невероятно! – прошипел кардинал.

Подобного не должно было случиться. Здесь что-то не так. Да все не так! Он хорошо все продумал! План был безупречен! Как и все остальное в его жизни. Он уже много лет носил кардинальский сан и успел привыкнуть к славе, достатку и особенно власти. А власть давала право управлять людьми и поступать с ними так, как он считал нужным. И ему категорически не нравилось, когда его лишали какой-либо из привилегий, как сейчас.

– Ты говорил с ним? Напомнил о его долге по отношению к Риму? К Его Святейшеству?

– Очень жаль, ваше преосвященство, но разбитое сердце не слушает доводов разума.

– Глупости! – рявкнул кардинал. – Где его гордость? Он же Рафаэль!

– В первую очередь он мужчина, полюбивший женщину. Ту, которая сейчас исчезла из его жизни.

Лицо Биббиены сморщилось так, будто он почувствовал мерзкий запах. Кардинал с отвращением содрогнулся.

– И что ты предлагаешь?

– Боюсь, нам ничего другого не остается, ваше преосвященство.

Они посмотрели друг другу в глаза.

– Ты же не хочешь сказать…

– Именно.

– Это невозможно.

– В таком случае все наши замыслы также становятся невозможными.

– Это катастрофа. – Биббиена отвернулся, нервно крутя на пальце рубиновое кольцо. – Я не собираюсь марать свое имя этим безобразием и тебе не советую.

– Тогда как?

Он развернулся, метнув в Киджи полный ненависти взгляд.

– Полагаю, тебе придется убедить Его Святейшество признаться в том, что было сделано и почему.

Киджи грустно усмехнулся.

– Да, и надеяться на то, что Рафаэль нас простит.

– Сомневаюсь, что он будет расположен к прощению, учитывая все обстоятельства. – Биббиена сузил глаза и сложил руки. Он поклонился безымянным верующим, проходящим мимо него, и лишь потом заговорил снова; – Правда, если мы надеемся спасти его как художника ради его творений, по-моему, нам всем стоит молить о прощении Всевышнего и только потом – Рафаэля.

Елена и Джулио допоздна ждали Рафаэля в доме на Виа деи Коронари. Жареная телятина с луком, которую приготовила Елена для хозяина, уже давно остыла. Большой дом теперь напоминал склеп, а не жилище. От Маргариты уже двадцать дней не было никаких вестей. Встретившись взглядом с Джулио, Елена быстро отводила глаза В их отношениях все еще оставалась неопределенность, и они оба это ощущали. Беда сблизила их еще больше. Однако это сближение представлялось Елене опасным. Джулио тоже был художник и мог стать еще одной ее ошибкой. Она уже однажды рискнула благосостоянием семьи и не хотела повторять свой промах.

Они сидели, обмениваясь редкими фразами под треск поленьев в камине, как вдруг раздался резкий стук в дверь. Спустя мгновение перед ними появился взбудораженный Джованни да Удине.

– Входи, – торопливо сказал Джулио, буквально втаскивая товарища в дом. – Что такое? Что-то случилось?

– Она сбежала не с Себастьяно! Во всяком случае, сейчас он не с ней!

– Откуда ты знаешь?

– Джанфранческо только что видел его собственными глазами на Пьяцца Навона. И он был один!

Джулио провел рукой по лицу, затем посмотрел на Елену, которая укрылась в тени, возле лестницы. Одна и та же мысль пришла обоим, но высказать ее вслух решился только Джулио:

– Но если Себастьяно здесь, что тогда сталось с бедной Маргаритой?

31

Январь 1516 года

– Ну, Бернардо, это уже слишком! И если нам придется признаться в том, что мы принимали в этом участие, то Рафаэль уже точно не будет работать для нас! – вопил понтифик – Ведь только благодаря его искусству я стану бессмертным! Его, и только его, рука должна была создать мое наследие! А мне оно необходимо!

Его круглое лицо блестело от пота, губы были негодующе поджаты. Разговор происходил в замке Сант-Анджело, в личных покоях понтифика, где единственным источником света кроме ламп и свечей служило небольшое овальное окно, под которым и стоял кардинал Биббиена. Папа же восседал на драпированном алым бархатом троне.

Кардинал только что честно поведал, что заговор их был неожиданно раскрыт. Он уже давно понял: прямота позволяет избежать поиска виноватых, а собственную безопасность Бернардо Довицио да Биббиена всегда ценил превыше всего. На втором месте стояло продвижение по службе. Будь он устроен иначе, так и оставался бы одним из честолюбивых прелатов, бьющихся насмерть за крохи внимания занятого своими делами понтифика.

– Действительно, это трагедия, Ваше Святейшество, – осторожно сказал он.

– И мы допустили ошибку! Я был слишком занят, чтобы вовремя ее заметить. Теперь, конечно, придется извиняться и принимать покаянный вид. А ведь мне абсолютно плевать на его маленькую шлюшку! Иначе он больше не будет для нас писать!

Некогда жизнерадостный понтифик устал от вороха хлопот, обрушившихся на него в последние годы. Французский престол занял молодой и честолюбивый король, и Милану угрожала война. Франциск I грозился взять город, поэтому Папе пришлось срочно укреплять союз с королем Испании Фердинандом и императором Максимилианом. С большой, неохотой он сделал англичанина Томаса Уолси кардиналом, надеясь тем самым склонить Генриха VIII к союзу против Франции. Однако самым трудным испытанием для понтифика стала внезапная смерть любимого брата Джулиано, герцога Немурского. Джулиано был одним из немногих людей, на совет и поддержку которых полагался Его Святейшество. Эта утрата лишила Папу душевного равновесия.

– Мы же должны сказать Рафаэлю правду?

Биббиена старался найти правильный тон для покаянного разговора с понтификом, хотя в глубине души испытывал злорадство. Наконец-то Рафаэль повержен и раздавлен, как он раздавил Марию! О, если бы так оно и оставалось! Но нет, следует, как всегда, подумать и о собственной выгоде, решить, что важнее.

– Боюсь, вы совершенно правы, Ваше Святейшество. Мы должны ему все рассказать.

– Тогда будем молить Бога, чтобы помог нам выглядеть как можно искреннее, иначе Рафаэль больше никогда и ничего для нас не напишет!

Это случилось чуть позже, в тот же день.

Папа назначил Рафаэлю встречу в огромной, недавно расписанной станце, надеясь напомнить, что поставлено на карту. Несколько кардиналов просили его позволить им принять первый удар на себя, открыв художнику правду, потому что доброе имя Его Святейшества не должно пострадать ни при каких обстоятельствах. После бурных споров Папа настоял на своем. Он решил, что истина, высказанная им лично с точно отмеренной долей раскаяния, должна смягчить гнев мастера. А чем спокойнее будет Рафаэль, тем больше вероятность того, что со временем он все-таки их простит.

Главным было, чтобы строптивая тягловая лошадка не скинула хомут, и понтифик был готов решительно на все, чтобы этого добиться.

Когда Рафаэля проводили в покои Папы, всем присутствовавшим бросились в глаза мрачность художника, бледность его лица и краснота усталых от недосыпа глаз. Он уже несколько дней не менял одежд, и некогда роскошный винно-красный бархат приобрел самый плачевный вид. Обычно ухоженные волосы свалялись борода отросла.

Когда понтифик подозвал Рафаэля к себе взмахом руки, тот подошел и опустился на краешек бархатного с золотыми кистями сиденья возле трона Его Святейшества.