Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Правление Алексея Михайловича стало временем расцвета придворного и церковного церемониала Московского царства. Со смертью Тишайшего все клонится к закату, утрачивает прежнюю монументальность и знаковый смысл. Наследники Алексея Михайловича реже участвуют в торжествах. С отсутствием же в церемонии монарха все блекнет и теряет высокое звучание. Оказывается, что в отличие от патриарха, место которого мог занять местоблюститель патриаршего престола, царя заменить некем, и это обстоятельство обернулось для старомосковского придворного и церковного церемониала утратой невосполнимой.

Произошло это, конечно, не сразу. Царь Федор еще пытался поддержать дух прежнего царствования. Кое в чем он даже превзошел отца. Но на большее не хватило ни физических сил, ни отпущенного времени жизни. Младший, Петр, пока не оперился и не научился поступать по-своему, участвовал в отдельных церемониях и торжественных царских выходах. Но очень скоро стало ясно, что он предпочитает шествию на осляти триумфальное прохождение с войском по улицам Москвы. Пьяный гомон Всешутейшего собора и огни фейерверков быстро заменили ему разноцветье брошенных под ноги кафтанов и возгласов «Осанна». Восторжествовал иной тип культуры, иная модель взаимоотношений с церковью, иной, убийственный для прошлого, стиль публичного времяпрепровождения. Возможно, не потеряй так рано Петр отца, все могло пойти по другому сценарию. Но будущий преобразователь не успел напитаться благочестивым примером. Наставление же словом, да еще словом для него неавторитетным, не царским и не отцовским, оказалось совершенно бесполезным. Петр вырос духовно чуждым к тому, к чему так был привержен Алексей Михайлович.

Следует различать церемонии церковные и придворные. Одно из главных различий между ними — в сценарии. Придворные церемонии строились по принципу постепенного и последовательного иерархического приближения к государю — высшему земному совершенству, а затем движения вниз, по нисходящей, от царя к подданным, внимающим монаршую волю. Показательнее всего в этом отношении посольские аудиенции: первая, вторая, третья встреча, причем чем ближе к государю, тем знатнее и выше встречающие, богаче и великолепнее их окружение. Апофеоз — встреча с Алексеем Михайловичем, приветственные речи и подношение посольских даров. Царь, как солнце, в ответ одаривал теплом — приветливым словом, или, напротив, прятался за тучу — оставался холоден и сдержан. Церемониал предусматривал множество способов проявления этого волеизлияния: от обстановки на встрече до подарков и числа блюд, посланных с государева стола послам и их свите.

Сценарий церковных празднеств имел свои особенности. В них Тишайший принужден был несколько потесниться: рядом с ним появлялись новые «герои». Царь возносил молитвы к Богу, Богоматери, святым. В шествии участвовали патриарх, духовенство. Царь выступал в роли послушного сына церкви, наглядно выстраивая в отношениях с патриархом то, что называется «симфонией властей».

Существовали «обыкновенные» царские выходы к обедне и богомольные выходы в праздничные дни. Вне зависимости от их значения царя всегда сопровождали придворные. Выходы Алексей Михайлович чаще всего совершал пешком. Иногда, в непогоду или зимою, ему подавали карету, сани, на которых он мог вернуться во дворец по окончании церемонии или добраться до места праздника, если он происходил далеко от дворца. Впрочем, в официальной терминологии царь все равно не ехал — «шел саньми».

Участие царя в церковных праздниках и в придворных церемониях придавало им высокий смысл. Мелочей не было. Если царь принимает шествие в крестном ходе, то «благовест в Ревут», нет — «ино в Лебед» [401]. Уже само облачение Алексея Михайловича и число смен платья свидетельствовали о «ранге события». На целый ряд праздников — Новолетие, Богоявление, Воскресение Христово, Троицын день, в день Входа Господня во Иерусалим — Тишайший представал перед своими подданными в Большом наряде. Для подданных, получавших возможность увидеть Алексея Михайловича во всем великолепии и блеске царского наряда, это и было, собственно, лицезрение Царя Земного.

Иногда Алексей Михайлович облачался в Большой наряд в самой церкви. Тогда это было уже не просто облачение, а возложение царского сана, напоминание о сакральной природе власти государя, обретенной под церковными сводами в день венчания. Снятие же знаков царской власти по окончании службы — поучительная демонстрация кротости и смирения. Второй Романов, проникнутый чувством благоговения, всенародно покидал храм, умерив свой блеск и величие. Наконец, само шествие с патриархом, властями, духовенством, «честными крестами», мощами и святыми иконами, в сопровождении придворных — все это зримо и осязаемо соединяло в одно целое атрибуты царской власти с атрибутами священного происхождения.

Пытаясь типологизировать царские выходы, историки еще в XIX веке разделили каждый из них на три части. Самая торжественная и великолепная — первая — шествие царя из дворца в церковь. Вторая часть — пребывание в самой церкви, где кроткий царь земной смиренно склонял голову пред Царем Небесным. Заключительная часть — торжественное, но часто уже лишенное прежнего величия возвращение во дворец. Примечательно, что этот сценарий был отличен от византийского. Василевсы не были склонны поступаться даже пред Богом, не говоря уже о византийском духовенстве, занимавшем в их шествиях куда более скромное положение в сравнении с московским [402].

Божественное и высокое соседствовало в праздниках с приземленным, «низменным», имеющим прямое отношение к прозе придворных буден. При этом современники, умевшие прочитывать заключенный в обрядах смысл, тотчас делали необходимые для себя выводы. В этом плане церемонии, или, точнее, сбои и казусы в них, служили своеобразным барометром атмосферы при дворе со всеми положенными в таких случаях на шкале делениями от «спокойно» до «переменно» и «бури». Достаточно вспомнить, что в канун открытого разрыва Алексея Михайловича с Никоном государь не явился на праздник Казанской Божией Матери. Отсутствие царского выхода в день, когда по обыкновению выход случался, свидетельствовало о многом. Ведь в праздник службы справлял сам патриарх, к тому же накануне по традиции звавший царя с боярами к себе. Царь же не явился, проигнорировал приглашение! Здесь уж самому неискушенному стало понятно, что над головой Никона сгустились грозовые тучи.

Нет ни необходимости, ни возможности описать все царские выходы Тишайшего. Остановимся лишь на самых главных, чтобы можно было хотя бы в общих чертах представить, из чего «складывался» год жизни Алексея Михайловича.

Январь открывался праздником Богоявления, который отмечали с большой торжественностью и почти с ежегодным участием в нем царя и патриарха. Центральный момент праздника — крестный ход 6 января на Иордань. При Алексее Михайловиче шествие отличалось особым великолепием и многолюдством. Едва ли когда-нибудь тема сакральности и величия царской власти и ее носителя утверждалась с такой полнотой и видимой убедительностью, как в этот день.

Государь выходил из покоев около 4 часов дня (то есть, по нашему времяисчислению, около 12 часов), о чем возвещали колокольным звоном с Ивана Великого. Затем Алексей Михайлович шел в придел Димитрия Солунского Успенского собора, где менял платье. То было, как уже отмечалось, ритуальное облачение в наряд Большой казны с провозглашением многолетия и молитвами перед иконами и святыми мощами.

В Успенский собор вместе с царем входили только высшие чины — думные и ближние люди. Остальные придворные ожидали царя и патриарха на площади. После службы патриарх и духовенство, выйдя из западных ворот, начинали ход на Иордань. Алексей Михайлович присоединялся к шествию, покинув храм через южные ворота.

Ход открывали стрельцы, отобранные из Стремянного и других полков числом до 600 и более человек. За ними двигалось духовенство, расставленное по степеням — младшие впереди старших. Одних приходских священников и дьяконов в иные годы набиралось до пятисот человек! Еще величественнее выглядело шествие архиереев и архимандритов, возглавляемое самим патриархом. Следом шел царь с придворными. Все были одеты чрезвычайно богато — шубы, бархатные и «в золотах» кафтаны. Огромным было стечение народа. Иностранцы, явно преувеличивая, вели счет в сотни тысяч. Толпу разрезал двойной строй стрельцов, по которому двигалась процессия. Строй змеился от Успенского собора, мимо Ивана Великого и Архангельского собора, к воротам под церковью Черниговских Чудотворцев и далее к Тайницкой башне, напротив которой, на льду Москвы-реки, и устанавливалась специальная сень — искусно сделанная беседка с крестом. По углам сени располагались изображения евангелистов, внутри — апостолов и Крещения Господня. Здесь же была прорубь — Иордань. Для Алексея Михайловича и патриарха делались особые места. Сени и царское, и патриаршее места обносились решеткой, а все пространство покрывалось красным праздничным сукном [403].

вернуться

401

Голубцов А. П.Чиновники Московского Успенского собора и выходы патриарха Никона. М., 1908. С. 161. «Ревун» и «Лебедь» — названия двух колоколов на колокольне Ивана Великого.

вернуться

402

Марковин Н.Богомольные выходы древних русских царей по сравнению с такими же выходами Византийских императоров // Христианские древности (Приложение к журналу «Русские древности»). 1872. Т. 1. С. 18.

вернуться

403

Забелин И. Е.Домашний быт русских царей. Т. 1. Ч. 1. С. 411–416.

124
{"b":"160452","o":1}